Украденные горы (Трилогия) - Бедзык Дмитро (читать книги без сокращений .TXT) 📗
— Может, и пойду, — совершенно спокойно сказала Ванда. — Щерба достоин того, чтоб за ним последовать.
— Ты меня поддразниваешь, Ванда?
— Нет, вполне серьезно, Стефания.
Под окнами зацокали копыта по брусчатке. Громкоголосый извозчик затпрукал, и оторопевшая Стефания заметалась, не зная, как выйти из создавшегося положения.
— Ванда, — нашлась она наконец, — я на некоторое время тебя оставлю. За мной прислали карету. Я быстренько. Тебе приготовят позавтракать. Хорошо?
— Хорошо, Стефания, хорошо. С твоего разрешения, я сперва отосплюсь на этом диванчике.
Ванда так устала с дальней дороги, что не стала раздеваться, лишь принесла из спальни подушку с пледом и тут же свалилась на мягкую кушетку. Вытянув разутые ноги, подложив обе ладони под правую щеку, она блаженно закрыла веки.
Но сон бежал от нее. В ушах все время звучал щебечущий говорок сестры, ее оскорбительные слова. «Бездомный бродяга…», «Еще студентом гоняли по этапу…» «Что ж, гоняли. И может, еще случится подобное. Франко в свое время тоже изведал этапы. Когда учителя карают, его последователь не откажется следовать по его пути. Вот уж ксендза твоего не поведут. Я бы не задумалась, сестрица, как тебе ответить, да приходится пользоваться твоим гостеприимством».
В комнату проникает с улицы едва уловимый дребезг трамваев. Приподняв голову с подушки, Ванда прислушивается. Не офицерские ли это шпоры звенькают? Дрожь пробежала по всему телу. Три месяца прошло с того весеннего дня, а сердце и сейчас замирает от страха…
Ванда видит себя на львовской улице. Позванивает, погромыхивает трамвай, в подбитых гвоздями сапогах тяжело шагают солдаты в серо-зеленых мундирах. С полной выкладкой за плечами, они спешат к востоку от Львова — догонять, как выкрикивают мальчишки-газетчики, тех, кто дерется в настоящий момент с отступающими русскими войсками. Большой город постепенно и с опаской входит в колею нормальной жизни. Открылись кофейни, над крышами зданий, заглушая грохот дальней канонады, поплыл колокольный звон, появились первые фиакры и первые подкрашенные голодные панночки…
Ванда как раз в это время очутилась во Львове. Она приехала из Санока, чтобы разыскать Стефанию, которую якобы увезли с собой русские. Стефания стреляла в полковника Осипова, она была задержана во дворце ольховецкого помещика, предстоял суд, но офицеры почему-то тянули с этим делом, когда же началось отступление, увезли ее с собой во Львов.
Ванда спешила, зажав в руке адрес, по которому можно было осведомиться насчет Стефании. Ей как будто удалось с помощью монахов вырваться из офицерского плена. Такую секретную телеграмму получил ольховецкий священник Кручинский, у него же Ванда достала ориентиры, наводящие на след сестры.
Она шла ходким шагом, то и дело останавливаясь, расспрашивая, далеко ли еще до Святоюрской горы. Ванда явно выделялась среди накрашенных паненок, — уж слишком часто стали попадаться офицеры, назойливо не отстававшие от нее…
Она заторопилась, услышав позади себя неотступный серебристый звон чьих-то шпор. Оглянувшись, увидела в нескольких шагах элегантного, с черными усиками венгерского офицера. «Боже мой… — испуганно подумала она, — за кого он принял меня?..»
Сильно заколотилось сердце, ощутила, как горят у нее щеки. Ванда проклинала себя, что слишком долго прихорашивалась перед зеркалом в гостинице. Вот уже совсем близко зазвенели шпоры. Оставалось лишь бежать. Она уже и без того шла с крайним напряжением всех сил.
И вдруг! — случаются же чудеса на этом свете, пришло спасение! Знакомое лицо. Да это Щерба! Знала его еще по Саноку. Еще до войны слышала его выступления на собраниях «Просвиты».
Ванда кинулась ему навстречу и, припав к груди, зашептала взвинченной скороговоркой:
— Называйте меня, Щерба, сестрой, женой… обнимайте, целуйте, но спасите от того вон австрияка!..
С ее прямого желания, Щерба охотно заключил ее в объятия, а между поцелуями стал по-немецки расспрашивать, откуда она приехала, да что слышно дома, и вернулся ли из Вены дедушка генерал?
Офицеру, очевидно, надоело наблюдать эти нежности, и он строго потребовал у Щербы документы. Тот незамедлительно вручил небольшую книжечку с Красным Крестом на белом переплетике, которая удостоверяла, что Михаил Щерба является представителем Международного правления Красного Креста в Швейцарии, что он вправе пересекать государственные границы и уполномочен контролировать исполнение воюющими сторонами Гаагской конвенции.
Офицер презрительно скривил губы, отдал документ и, положив руку на эфес шашки, зашагал дальше.
— Ну, сейчас познакомимся поближе, — сказал Щерба, когда они остались одни посреди уличной сутолоки. — Вы Ванда, Ванда Станьчик, не правда ли? Сестра ваша Стефания была до войны видным человеком в Саноке. Упорная националистка, верный оруженосец попа Кручинского.
— Я не разделяю взглядов сестры, — сказала Ванда, — и ненавижу ольховецкого попика. Он совратил сестру своей демагогией, подчинил себе ее душу, сделал своей рабыней.
Этих признаний Ванды было достаточно, чтобы Михайло продолжил разговор.
— В таком случае я не сожалею, что встретился с вами… Смею надеяться, — он взял ее под локоть, — что и в дальнейшем вы будете так же расположены ко мне.
Она улыбнулась:
— Как сестра к брату.
— Нет, нет, панночка Ванда, я надеюсь на нечто большее. У меня и сейчас пылают щеки от ваших поцелуев.
Они шли, обмениваясь веселыми шутками, попутно завернули в кофейню и выпили по чашке кофе с пирожным, оттуда направились к Святоюрской горе, где рассчитывали отыскать Стефанию. Много общего было между ними: оба стройны и подвижны, оба хороши, оба — выходцы из тех горных мест, что зовутся Лемковщиною, и — что всего важней — оба люто ненавидели зелено-пепельные мундиры, которыми был битком набит город Львов.
…Ванда и не заметила, углубившись в воспоминания, как заснула, как сам собою перекинулся мостик связи между тем, что тут происходило нынче весной, и тем сегодняшним, о чем неотвязно думалось по приезде во Львов. По пути с вокзала она умоляла всех святых, чтоб на квартире сестры избежать встречи с ее идолом, но стоило ей погрузиться в сон, как этот долговязый пес возник перед Вандой… Как на исповеди, он накрыл ей голову епитрахилью и настырно стал допытываться, с какой целью она приехала во Львов. Она не сказала ни слова, пока Кручинский не полез в ее саквояж… Там было спрятано то, зачем ей понадобился Львов: крохотные бумажные мотыльки с отпечатанным манифестом против войны. «Не трогай, не трогай! — вскрикнула она. — Не оскверняй их своими руками!»
Чья-то ладонь коснулась ее головы. Ванда отчаянно закричала, приоткрыла глаза и, увидев перед собой сестру, мгновенно в мучительном страхе взглянула туда, где стоял у стены ее саквояж.
— Ты одна, Стефания?
— Как видишь.
Ванда провела ладонью по влажному лбу.
— Ну и сон…
— Что-нибудь страшное привиделось? — снимая перчатки, поинтересовалась Стефания.
— Твой иезуит, — призналась Ванда.
Стефания, забыв о перчатке, задержалась хмурым взглядом на сестре, потом, отбросив с раздражением перчатку, сказала:
— Не забывай, где ты находишься. Да, да. Даже тебе, моей сестре, я не позволю оскорблять святого человека…
Ванда подняла голову с подушки. Широкие зрачки ее блеснули иронически-насмешливым огоньком.
— Святой человек, говоришь? — Ванда спустила ноги г кушетки, поправила платье. — А не считаешь ли ты грехом хотя бы то, что он, священник, именем бога благословляет честных, но наивных людей, вроде ольховчанина Павла Гуцуляка, на кровавую бойню?
Стефания, подбоченившись, гордо запрокинула голову:
— Кручинский благословляет драться за Украину!
— За какую, собственно, Стефка? За чью?
— Украина одна-единственная. Она наша! Святая, великая. От Сана до Дона, сестра!
— Все-таки не поповская, Стефания! И не императорская с австрийским великим князем Вышиваным!
Стефания рассмеялась:
