Дон Жуан. Жизнь и смерть дона Мигеля из Маньяры - Томан Йозеф (книги читать бесплатно без регистрации .txt) 📗
Не обращая внимания на собравшихся, Мигель садится у открытого гроба, не отвечает на тихие слова соболезнований — сидит неподвижно, глядит в лицо Хироламы.
Прощающиеся выходят на цыпочках, возмущенные.
Ночь. Все давно утонуло во сне, а Мигель целует мертвую в уста и заклинает ее: встань, оживи!
И страстно взывает к богу: воскреси!
Судорожные рыдания разносятся по дворцу и достигают улицы.
Отчаявшийся, бьется головой оземь и молит, рыдает, зовет, проклинает и стонет…
Мертвая молчит. Не отвечает бог.
И сердце Мигеля превращается в камень. Он снова садится и бодрствует у гроба.
Из состояния оцепенения и безразличия его вырвал предрассветный петушиный крик.
Тогда он осознал, что сегодня Хироламу опустят в землю.
Нет, нет! Он не отдаст ее! Она останется с ним!
Взяв клятву молчания с нескольких слуг, Мигель приказал немедленно положить гроб с телом в крытую повозку. Сам же сел на коня и с рассветом, в сопровождении повозки и слуг, выехал из города через Хересские ворота.
Он везет мертвую Хироламу в горный край Ронду, другое название которого — Снежная пустыня.
Повозка, закрытая со всех сторон серой материей, грохочет по дороге к Ронде; к вечеру въехали в деревню Морена.
Крестьяне, с фонарями в руках, с любопытством окружили повозку.
— Гроб везете?
— Да ну? С покойником?
— Нет, — как во сне, отвечает Мигель. — Она не умерла. Она живая.
Крестьяне в страхе отшатываются, осенив себя крестом.
После короткого отдыха двинулись дальше, и на другой день после полудня заехали в самую глубь скалистой Ронды. Медленно, тяжело, шаг за шагом, движется небольшой караван.
Остановились на полянке в сосновой роще.
Люди Мигеля ушли за провизией, он остался один у гроба. Снял крышку, сел. И сидел так, и час проходил за часом, и он уснул наконец.
Очнувшись уже под вечер, увидел над собой коленопреклоненного старца — сама нищета, казалось, струилась с его лохмотьев, как дождевая вода из водосточных труб, зато лицо его — воплощение умиротворенности.
Видя, что Мигель просыпается, старик встал, поклонился мертвой, поклонился живому и близко вгляделся в черты Хироламы.
— Это даже не человеческое лицо, — вслух подумал он. — Человеческие лица не бывают так прекрасны. Такое лицо смягчило бы господа бога, как бы разгневан он ни был. Куда вы везете ее?
— В горы, — кратко ответил Мигель.
— Да, это хорошо, — понимающе кивнул старик. — Похороните ее в скалах… Ей там будет покойнее, чем на городском кладбище. Птицы будут петь над нею, и это ее порадует.
— Я не хочу хоронить ее.
Старик поднял на Мигеля мирный взор.
— Это нехорошо. У вас нет такого права, сеньор. Божья воля — чтобы мертвому дали покой.
— Божья воля? — нахмурился Мигель. — Кому она известна? Кому ведом ее источник?
— Источник ее — бесконечная доброта, — начал старец, но Мигель бурно перебил его:
— Бесконечная злоба, мстительность, ненависть…
— Замолчите! — строго воскликнул старик. — Бог — это высшее милосердие…
— Он убил эту женщину, — скрипнул зубами Мигель. — А ее убить мог только кровожадный хищник!
Старик выпрямился, глаза его вспыхнули негодованием.
— А сам ты не хищник? Не ты ли сам убил ее, а теперь сваливаешь вину на бога?
Мигель содрогнулся, но ответил возбужденно:
— Говорят, он может все. Почему же он не спас ее? Я пал перед ним на колени, я молил его неотступно, но он не услышал — убил! Он ее убийца, не я!
Старик замахал руками, он охрип от гнева:
— Богохульник, пусть тебе коршуны выклюют очи! Пусть чума тебя возьмет, поглотит преисподняя!..
— Молчи! — закричал Мигель старцу в лицо. — Замолчи, или я проткну тебя насквозь!
— Пожалуйста. Проткни. Видно, тебе в привычку купаться в крови… Но ждет тебя котел с кипящей смолою и огненная печь, безбожник!
Подобрав корзинку с травами, старик собрался уходить.
Мигель, помолчав, обратился к нему:
— Что это за травы у тебя?
— От ран, от болезней, — неприязненно ответил тот.
Голос Мигеля дрогнул, притих:
— А мертвого воскресить они… не могут?
Старик, сразу смягчившись, погладил его по руке.
— Ты любил ее, это видно… Это заметно и по твоим необдуманным словам. Но ты должен быть мужественным. Мужественный человек не только наносит удары — он умеет сносить их. Судя по лицу, госпожа эта была праведна. А для праведника смерть — не несчастье. Она уже не испытывает боли, не мучится, ни к чему не стремится. А тебя, человек, да утешит господь…
Старик скрылся из виду среди низкорослых сосен, и темнота потоком разлилась между скалами.
В те тревожные времена войн и страха перед святой инквизицией каждый путник был подозрителен. Сбегалась вся деревня посмотреть на новое лицо, убедиться, что нет причин опасаться пришельца.
Деревня, слепленная из необожженных кирпичей, желтых, как солома, деревня, прижавшаяся к скале, взбудоражена приездом Мигеля.
— Отведи нам место, староста, — выходит вперед слуга, заметив, что господин его не отрывает задумчивого взгляда от светлого края неба. — Нас преследуют разбойники, и мы ищем убежища.
Староста колеблется.
— А что вы везете? Гроб? Зачем, куда?
Мигель не слышит, чертит шпагой в пыли странные письмена.
— Оставим их у себя, староста, — говорят одни крестьяне.
— Пусть идут, откуда пришли, — возражают другие. — Не хотим мы, чтоб сегодня в нашей деревне был мертвец.
Слуга подошел к старосте вплотную.
— Дай нам отдохнуть, добрый человек. Мы заплатим золотом.
Но прежде чем староста открыл рот, в деревню ворвались три десятка вооруженных всадников и окружили гроб.
— Наконец-то! Поймали! Мы люди герцога Мендоса. В гробу наша госпожа. Ее украли. Бейте их, но остерегайтесь задеть графа Маньяра! — закричал начальник отряда.
Завязалась схватка.
Мигель разом очнулся от своего оцепенения, он бе-шено колет шпагой. Пять солдат упало под его ударами, и вокруг них растекаются лужи крови.
Но люди Мигеля были побеждены. Люди Мендоса хлестнули по лошадям, впряженным в повозку с гробом, те рванули, и уцелевшие солдаты поскакали следом.
Кровь стекает по шпаге Мигеля. Деревенская площадь пуста.
— Сеньор, сеньор, — слабым голосом позвал с земли слуга. — Смотрите, эти собаки прокололи мне ногу…
Мигель подбежал к нему, протянул кошелек.
— Оставайся здесь, пока не оправишься от раны. Потом возвращайся в Севилью.
— А ваша милость куда?..
Мигель тряхнул головой.
— Пойду искать путь к ней.
— Останьтесь со мной! — просит слуга. — Подождите меня! Через два-три дня я встану на ноги и пойду с вами, куда пожелаете! Не оставлю же я вас одного в этих Драконьих скалах!
Но Мигель не слышит. Он вышел на дорогу к горам, по которой недавно приехал сюда, и бросился бегом.
Забравшись в самую сердцевину скал, Мигель почувствовал дурноту от одиночества.
О, одиночество тяжелее дерева креста, тягостнее предсмертного обморока, бесплоднее отчаяния, глубже недвижной пустыни. О, день без света, наполненный безмерной тоской. Иду во тьме твоей, иду в тумане, который дышит морозом, — иду, ищу путь к ней.
Знаю, путь — один. Другого не остается. Не могу без тебя, Хиролама. Не могу жить без тебя. Иду к тебе.
В южном уголке неба блеснула звезда.
И тогда бросился в пропасть Мигель.
Но бог не желал его смерти. Самоубийца упал в кусты на дне пропасти и потерял сознание.
Когда взошел день, искристый, как желтое боабдильское вино, поблизости послышались человеческие голоса.
Несколько монахов, с четками за поясом, искали в урочище целебные травы.
Они нашли Мигеля. Уложили на росистую траву, привели в сознание, ласково заговорили с ним:
— Вы упали со скалы, сеньор.
— Нет, — упрямо возразил он. — Я бросился со скалы.
