Шелихов. Русская Америка - Федоров Юрий Иванович (читать онлайн полную книгу txt) 📗
Сани выезжали на набережную, и Александр Романович увидел ослепительную яркость снега, царственно блиставшего под солнцем, чугунную решётку ограды, рисунок которой говорил о нетленности лучших движений человеческой души, и утреннее настроение подтвердилось в нём с прежней силой.
Воронцов удобнее устроился на подушках, покойно сложил руки на коленях и вновь мыслями ушёл в себя.
Ему, президенту Коммерц-коллегии, опытному политику, были известны высшие секреты империи. Он знал, что войны, которые вела Россия на юге с Турцией и на Балтике со Швецией, во многом были вдохновляемы Англией и Пруссией. Ведомо ему было и то, что Екатерина, не желая подливать масла в огонь, всячески стремится не затрагивать интересы Англии в Новом Свете и на островах Восточного океана.
«Я бы не хотела, — сказала она однажды английскому посланнику при русском дворе лорду Уитворту, — чтобы Англия и Россия ссору между собой сыскали из-за неведомых заморских земель».
В подтверждение своих слов императрица со значением, как умела только она, взглянула на посланника, и лорд Уитворт, словно говоря, что он понял всю глубину сказанного, также значительно склонил плешивую голову, покрытую несоразмерно большим для его тщедушного тела париком. Букли громоздкого убора свесились впереди лица, но посланник выдержал долгую паузу, прежде чем чуть разогнуться и со всей почтительностью, на которую был способен, помести перьями треуголки у ног Екатерины. Однако ясно было, что и взгляд императрицы, и низкий поклон посланника — только атрибуты придворного этикета.
Это воспоминание вызвало на лице Воронцова улыбку. Он знал, что его никто не видит, и мог такое позволить. У глаз пролегли морщины, а опущенные углы губ выразили насмешку над быстротечностью иных человеческих заверений. «Лишь время — мерило истинности человеческих слов и поступков», — подумал граф и отметил, что разговор между императрицей и лордом Уитвортом произошёл более года назад, а в бурной межгосударственной жизни играют роль и месяцы, и дни, и даже часы. Ныне на календаре значился год 1790-й.
С тех пор произошли Фокшаны и Рымник. Да и Густав шведский поубавил пылу и, скорее всего, обкусывая ногти в мрачном стокгольмском дворце, думал не о победах, но лишь о том, как положить конец своей необдуманной затее на Балтике. «Так что императрице сегодня, — решил Воронцов, — не следует слишком пылко взглядывать на английского посланника при русском дворе, а лорду Уитворту не резон ждать милостивых взглядов самодержицы российской».
Александр Романович посмотрел на лежащие на коленях тщательно промытые руки и энергично согнул и разогнул — и раз, и другой — длинные узкие пальцы. Возникшее поутру ощущение бодрости и силы требовало выхода.
Графский выезд с ходу подлетел к подъезду Коммерц-коллегии. Кучер ловко натянул вожжи, и коренник, зло царапая шипами подков по наледи, стал, кося лиловыми глазами и роняя пену с жарко дышащих губ.
Войдя в присутствие, Воронцов скинул шубу на руки поспешившему навстречу лакею и, пружиня икрами ног, по-молодому взбежал по ступенькам лестницы во второй этаж. Нет, положительно нынешний день начинался для Александра Романовича счастливо.
Не присаживаясь к столу, граф попросил пригласить своего непременного помощника Фёдора Фёдоровича Рябова.
Как всегда, тот явился незамедлительно.
Воронцов, выказывая к нему неизменную приязнь, тепло взял Фёдора Фёдоровича за руку и, по обыкновению прогуливаясь по кабинету неспешными, покойными шагами, начал разговор, к которому готовился всё утро.
— Турецкой кампании, — сказал Александр Романович, — очевидно положительное для империи Российской окончание. И понятно, что многие обращают взоры к обретённым землям Новороссии. Им представляется, что здесь откроются широкие возможности для коммерции. — Граф остановился и, всё ещё удерживая руку Фёдора Фёдоровича, задумался.
Тот взглянул вопросительно.
— Нет, нет, мой друг, — тут же сказал Александр Романович, отрицающим жестом останавливая помощника. — У нас нет разногласий относительно будущего Новороссии. Хочу лишь подчеркнуть: в завтрашнем дне обретаемых на юге земель есть начала для развития коммерции. Но лишь в завтрашнем дне. Юг пока малолюден, здесь нужны порты, дороги и многое, многое другое для того, чтобы распахнуть ворота торговле. На это уйдут годы. Годы...
Сказав это, Александр Романович отчётливо представил бесконечные обозы, бредущие по раскалённой южной степи; тысячи и тысячи землекопов, строящих дороги; глыбы камней, с шумом и грохотом обрушивающихся в море, с тем чтобы укрепить берега на месте будущих портов; увидел строительные леса вокруг растущих зданий новых городов и, разом охватив всё это мысленным взором, навыкшим к государственным решениям умом, просчитал, сколько это потребует сил. Пустых слов граф не хотел да и не умел говорить.
Воронцов молча прошёл к окну и, отпустив руку Фёдора Фёдоровича, высказал наконец главное, о чём так много думал:
— Коль скоро мы обретём покой на Западе, приспевает время оборотиться лицом к Востоку. И вот что я хотел сказать вам, мой друг. Недоговорённости её величества... Точнее даже неодобрение начинаний на Востоке — только манёвр. Да... Да... Манёвр. Нежелание дать пищу при дворе для разговоров.
Фёдор Фёдорович слегка приподнял плечи. Но граф не дал сказать ему и слова:
— Я долго вчера размышлял и пришёл к выводу: её величество ждёт наших действий, но не хочет, чтобы побудительной причиной к ним были царственные распоряжения. Это политика, мой друг. Думаю, в ближайшее время следует подготовить решительную бумагу относительно восточных дел. Пока, однако, не следует посвящать в это никого. — Он, заговорщицки склонив набок голову, взглянул на помощника. — Сделаем всё, а тогда скажем. А? — И граф Воронцов улыбнулся, уже целиком захваченный предстоящей работой.
Он чувствовал счастливый ветер, поддувавший под крылья России, и, опираясь на многолетний опыт и немалые знания, стремился всеми силами быть полезным в её движении.
— Действие, действие, мой друг, вот что единственно может нас украсить...
Значительное лицо графа выразило полное удовлетворение состоявшимся разговором. Воронцов не догадывался, что его ждут разочарования. Разумея в делах государственных, Александр Романович, как это часто бывает, меньше успевал в дворцовых интригах.
Фёдор Фёдорович, выйдя из кабинета президента Коммерц-коллегии, окинул взглядом заполнявшуюся просителями приёмную залу графа и с явным выражением озабоченности пошёл по коридору. Можно было с уверенностью сказать, что слова Александра Романовича сильно его озадачили.
Так, да и вовсе не так начал день Александр Андреевич Баранов — новый управитель земель, занимаемых Северо-Восточной компанией Григория Шелихова и Ивана Голикова по матёрой земле Америке и прилежащих к ней островам.
Александр Андреевич проснулся затемно в освещённой фонарём тесной каюте галиота «Три Святителя». Фонарь давал мало света. В каюте было темновато, но всё же можно было разглядеть узкий стол, у которого за картой в недавнем плаванье к берегам Америки часами просиживал Шелихов, покрытые звериными шкурами рундуки [11], закопчённые плахи низкой потолочной переборки. Попахивало сгоревшим тюленьим жиром, невыделанной кожей, рыбой, но все запахи перекрывал непривычный для сухопутного человека Баранова, остро бивший в нос, одновременно пугающий и бодрящий йодистый дух перепаханного штормом моря.
Александр Андреевич откинул меховую полсть и опёрся на локоть.
Фонарь раскачивался, поскрипывал на ржавом крюке, словно говоря новому на судне человеку Баранову: «Мы здесь видели всяких. Теперь вот поглядим, какой ты. Ну-ну...» Свет фонаря колебал переборки, будто напоминая, что не твердь земная под галиотом, но бездонная морская пучина и отделяют от неё находящихся на судне лишь три дюйма слабых бортовых лесин. Да и те потрескивали, пощёлкивали, напрягаясь в преодолении ветра и тяжко бьющих в борта волн.
