Небесное пламя (Божественное пламя) - Рено Мэри (читать полностью бесплатно хорошие книги txt) 📗
Александр медленно опустил на стол золотую чащу. Глаза его, мерцающие от вина и видений, встретили пронзительный взгляд отцовского чёрного глаза.
— Отец, если ты об этом пожалеешь — я уже не узнаю: не доживу.
Назначение отпраздновали с ликованием и тостами. Снова вспомнили приметы при рождении его: победу на олимпийских скачках и разгром иллирийцев…
— И ещё одно, — сказал Птолемей. — Это я помню лучше всего; я в том возрасте был, когда чудеса потрясают. В тот день сожгли большой храм Артемиды в Эфесе. Пожар в Азии!
Кто-то спросил:
— А как это случилось, раз не было войны? Молния попала, или жрец лампу опрокинул?..
— Нет, один чудак это сделал, нарочно. Я его имя слышал когда-то. Гиро…? Геро…? Нет, не помню, длинное какое-то. Неарх, ты не знаешь?
Вспомнить никто не мог.
— А хоть узнали, зачем он это сделал? — спросил Неарх.
— Да!.. Он сам всё рассказал перед казнью! Сказал, хотел мол, чтоб его запомнили навечно.
Над пологими холмами Беотии занималась заря. В предрассветных сумерках стали видны побуревшие за лето заросли вереска и кустарника, с серыми валунами и каменистыми проплешинами там и сям… И люди стали видны. Тёмные, ржавые, как вереск; шершавые, как камень; шипастые, как терновник, — они перетекали через холмы, струясь вниз по склонам, и оседали в долине. Осадок становился всё гуще, но всё-таки двигался, полз дальше.
По самым ровным склонам, бережно храня некованые копыта, лёгким шагом спускалась кавалерия. Кони ступали почти неслышно, осторожно отыскивая себе путь между кустами сквозь вереск. Только доспехи всадников постукивали иногда.
Небо посветлело, хотя солнце ещё пряталось за высоким массивом Парнаса. Долина, заполненная наносами древних потоков, стала положе и шире… В летнем русле бурлит меж камней речка Кефисс… На восточном берегу, под террасированным склоном, деревня Херонея; в тени горы розоватая побелка домов кажется лиловой.
Людской поток замедлился, затормозился, — и начал растекаться поперёк долины. Впереди — плотина: щетинится и сверкает в первых косых лучах солнца. Плотина тоже из людей.
Между ними лежал чистый простор ещё не затоптанных полей, напоённых рекой. Стерню скошенного ячменя вокруг олив украшали маки… Слышалось пенье петухов, блеянье и мычанье скота, резкие крики мальчишек и женщин, угонявших стада наверх, в горы… Поток и плотина ждали.
Северная армия расположилась лагерем вдоль реки. Кавалеристы прошли чуть ниже по течению: поить коней, чтобы не мутить воду остальным. Люди отвязывали чашки с поясов и распаковывали еду для полуденной трапезы: плоская лепёшка, яблоко или луковица, узелок грязной, серой соли, с самого дна сумки, из уголка…
Офицеры осматривали оружие, глядя в порядке ли копья и ремни для дротиков, и проверяли настроение людей. У всех чувствовалась здоровая напряжённость натянутого лука: все понимали, что приближается нечто великое. Их больше тридцати тысяч пехоты и двух тысяч конницы; тех — впереди — примерно столько же; это будет величайшая битва на их веку, такого они ещё не видели!.. А вокруг все свои: соседи по деревне, соплеменники, родня, и командир тоже из родных мест, — ведь они расскажут дома, как ты себя показал: всё донесут — и славу, и позор!..
Ближе к вечеру в долину добрался обоз с палатками и постельным скарбом, на ночлег расположились с удобствами. Все кто не попал в охранение смогут спать спокойно: царь запер все перевалы вокруг, так что обойти их невозможно. А неприятелю только и остаётся ждать, когда царь соизволит!..
Александр подъехал к повозке с царскими палатками и распорядился:
— Мою поставьте здесь.
Под молодым дубом была тень возле самой реки, и тут же рядом чистый бочаг с галечным дном. Хорошо, обрадовались слуги, не надо будет воду носить… Он любил искупаться не только после боя, но и перед, если была такая возможность. Один ворчун пошутил как-то, что он даже трупом своим похвастаться готов.
Царь в своём шатре принимал беотийцев; те охотно рассказывали ему всё что знали о неприятельских планах. Фиванцы их долго угнетали; афиняне — когда-то поклявшиеся в дружбе — только что продали их всё тем же фиванцам; так что они ничем не рисковали, связываясь с Филиппом, им нечего было терять. Он принял их радушно, выслушал все их жалобы — нынешние и давнишние, — пообещал, что всё исправит, и собственноручно записал всё, что они рассказали. А ближе к сумеркам поехал на гору посмотреть на всё своими глазами. Взял с собой Александра, Пармения, и заместителя его, македонского князя по имени Аттал. Царская стража под командой Павсания двигалась следом.
Перед ними расстилалась равнина, которую один древний поэт назвал «танцплощадкой войны», так часто здесь сталкивались армии, с незапамятных времён. Армия союзников протянулась поперёк долины от реки на юг до горных склонов, фронтом около трёх миль. Поднимался дым от их вечерних костров, кое-где взлетало пламя… Это ещё не был боевой порядок, потому они кучковались — как птицы разных пород — каждый город отдельно. Их левый фланг, тот что будет против правого у македонцев, прочно опирался на возвышенную местность. Филипп прищурил туда свой здоровый глаз.
— Ага, афиняне… Ну что ж, надо будет их оттуда вытащить. Старину Фокия, единственного толкового генерала, они спихнули на флот; он слишком хорош чтобы Демосфену нравиться. Нам повезло: сюда прислали Кара, а тот воюет по книгам… Хм-м, да. Да, придётся изобразить хороший натиск, прежде чем я начну поддаваться и отходить. Они клюнут! Они поверят старому вояке, который умеет списывать свои потери… — Он потянулся к сыну и, улыбнувшись, похлопал его по плечу. — С маленьким царём этот номер не прошел бы, верно?
Александр нахмурился сначала, потом понял и улыбнулся в ответ. И снова начал рассматривать длинный людской вал внизу; как инженер, которому предстоит повернуть реку, рассматривает мешающую скалу. Высокий, голубоглазый, худощавый Аттал подъехал было поближе, но теперь потихоньку отодвинулся назад.
— Так, значит в центре всякий сброд, — сказал Александр. — Коринфяне, ахеяне и так далее. А справа…
— А справа верховное командование, сынок. Фиванцы. Это тебе. Всё твоё — тебе; как видишь, я ни кусочка не отбираю.
Меж пирамидальных тополей и тенистых лужаек блестела в свете бледневшего неба река. Возле неё, в строгом порядке, разгорались костры фиванцев; Александр сосредоточенно смотрел на них. На какой-то миг он представил себе лица в свете тех дальних огней; потом они как-то расплылись, сливаясь в гигантскую и величественную картину. «Все отворились ворота, из оных зареяли рати; Конные, пешие; шум и смятение страшное встало…»
— Очнись, парень, — сказал Филипп. — Мы уже видели всё что надо, а я есть хочу. Пора ужинать.
Пармений всегда ел вместе с ними; сегодня за столом был и Аттал, только что прибывший из Фокиды. Александр чувствовал себя неловко от того, что в охране стоял Павсаний. Когда эти двое оказывались рядом, ему всегда было не по себе; и сейчас он улыбнулся Павсанию с особенной теплотой.
Это Аттал, друг и сородич убитого соперника Павсания, организовал тогда непотребную и позорную месть. Для Александра было загадкой, почему Павсаний — человек не робкого десятка, — пошёл за отмщением к царю, а не свершил его своей собственной рукой. Быть может он хотел получить какой-то знак верности Филиппа? Раньше, до той перемены, была в нём какая-то древняя красота, которая могла таить в себе и такую самонадеянную любовь, достойную Гомера… Но Аттал был другом царя, давним; и главой мощного клана; и весьма полезным человеком; и погибшего мальчика потерять было горько… Царь уговорил Павсания не поднимать лишнего шума, а гордость его подлатал почётным назначением. С тех пор прошло шесть лет. Он начинал уже чаще смеяться, больше разговаривать; и присутствие его становилось уже не таким тягостным, как бывало, — пока Аттал генералом не стал. А с тех пор он снова перестал смотреть людям в глаза, и десяток слов в его устах снова превратились в длинную речь. Не стоило отцу этого делать: это выглядит как награда, люди уже болтать начали…
