Восстание на Боспоре - Полупуднев Виталий Максимович (бесплатные книги полный формат .TXT) 📗
– Нет, нет! – поспешно возразила Гликерия. – Не надо никого звать! Это я сама велела разыскать Лайонака и привести сюда. Он прекрасный наездник и нужен мне как конюх. Я беру тебя, Лайонак, к себе в слуги. Согласен?
– Согласен, госпожа, – поклонился обрадованный конюх.
Подбежал Анхиал с двумя подручными. Он строго оглядел Лайонака, понимая, в чем дело, и готовился скрутить ему руки. Но Гликерия отстранила Алцима жестом руки и приказала тоном строгой хозяйки:
– Накормите моего конюха и дайте ему место согреться.
Сославшись на головную боль, девушка оставила Алцима и ушла в свой покой. «Истерзали!.. – с болью в душе думала она. – Истерзали!.. Олтак низкий человек, если так мстит простым воинам».
Ужинать она не вышла. Ночью ее преследовали странные видения, не то сны, не то кошмары. Она видела Савмака, привязанного к зубчатому колесу. Он обливался кровью, но смотрел на нее своими зеленоватыми глазами твердо, с оттенком насмешки. Именно так, как смотрел в порту.
Часть третья.
Фиас единого бога
Глава первая.
Гликерия
1
Миновала голодная зима. Уже отсеялись на боспорских полях. Солнце прошло через созвездие Тельца и согрело землю. В хижинах сатавков перестали дрожать от холода. Буйно отцвели весенние цветы, на корнях широколистой травы, именуемой гиппакой, налились сочные клубни. Подобные степным зверькам, проснувшимся после долгой зимней спячки, бледные и слабые крестьянские дети целыми днями искали в земле эти коренья, ели их сырыми тут же, приносили домой.
Вместе с весенними волнующими запахами распаренной земли и трав ветры несли с запада весть о новой войне. В деревнях сатавков, в Пантикапее уже вслух говорили, что Палак расторг позорный мир прошлого года и во главе несметных войск вступил в Неаполь, столицу отца своего, а теперь решает, куда направить острие скифского копья – против Херсонеса или Пантикапея?
Никто не сомневался, что стоит Палаку подступить к границам Боспора, как последний начнет рушиться изнутри. Слишком далеко зашли непорядки в деревне, слишком озлоблены рабы и голодная чернь, в случае волнений всегда примыкающая к бунтующим рабам.
Словно в подтверждение этого, во многих местах опять вспыхнули виллы богатых «царских друзей», подожженные рабами-заговорщиками. Участились побеги городских невольников. У западных рубежей немало задерживали молодых крестьян, они покидали сельские общины, чтобы сменить серп жнеца на копье разбойника. Это массовое стремление рабов и крестьян уйти из-под власти царя и хозяев называли «анахорезис» и наказывали за него жестоко.
Вольнолюбивые мечты народа с приходом весны ожили, тысячи сердец забились в радостной тревоге. А к пантикапейскому акрополю, как невидимые химеры, поползли страхи и опасения. В коридорах дворца стало еще более мрачно. Все чувствовали, что над царством Спартокидов занесен меч, готовый обрушиться со страшной силой. Достаточно ничтожного повода – и меч скифского нашествия падет на Боспор, как на голову легендарного Дамокла.
Саклей не спал ночами, рассылая по городу усиленные отряды наемников. Он уже вооружил городских гоплитов, заставил их снять со стены заржавленные мечи и шлемы, облечься в доспехи и выйти на улицу в непривычном воинском виде. Пора городских ополчений миновала, ее сменило наемничество. И лишь в ожидании больших бедствий царский сатрап решился обратиться к эллинской общине Пантикапея за помощью.
Соглядатаи толпами шныряли во всех концах города, подслушивая и подглядывая. Вокруг рабских эргастериев и жилищ топтались отряды дандариев. На ночь ворота города запирали, как перед осадой, а улицы перегораживали бревнами, утыканными железными колючками.
Но все эти усилия, направленные прежде всего против собственного народа, напоминали собою попытку удержать растопыренными пальцами воду, хлынувшую через плотину. Серые потоки нищего люда переполняли Пантикапей, на рынке стоял гомон, тысячные толпы обсуждали последние события. Рабы, искусно минуя стражу, оказывались на городских улицах, бродили кучками, шептались, а при виде вооруженных патрулей рассыпались кто куда. Ночами горожане вскакивали со своих постелей и прислушивались к крикам и топоту под окнами. Сотворя молитву домашним богам, зевали, ощупывали рукояти мечей у изголовья и опять укладывались рядом с супругами, бормоча:
– Опять грабителей и смутьянов ловят!.. И рабы обнаглели!.. О Зевс, что творится!..
2
В каменном домике среди тихого сада ничего не знали о тревожных веяниях последних дней. Вдали от города расположилась эта малозаметная вилла-хуторок, куда хитроумный Саклей спровадил Гликерию по неизвестным ей причинам.
Отправляя сюда девушку, старик говорил ей, чтобы она не спешила возвращаться, так как все делается для ее блага. Доверенный раб Аорс проводил ее сюда вместе с Евтаксией. Ей понравился этот цветущий уголок, окруженный с одной стороны виноградниками и полями, а с другой нетронутыми плугом угодьями для охоты. Волшебная тишина царила вокруг, нарушаемая лишь птичьими голосами да жужжанием пчел. Заунывные песни рабов и крестьян, занятых полевыми работами, не достигали уютной усадебки. Шумный Пантикапей казался отсюда очень далеким.
Гликерия, обласканная старым лохагом, доверяла ему вполне, хотя и не могла сообразить, зачем ему потребовалось тайно увезти ее в деревушку, тем более что во многих местах хоры продолжали бесчинствовать грабители. Смутно она угадывала в этом стремление старика оградить ее от происков Алкмены, ненавидящей ее и готовой нанести удар из-за угла. Эта догадка еще больше укрепляла в ее душе доверие к Саклею.
Гостья была приятно поражена предусмотрительностью и заботливостью покровителя. Вместо сарая с земляным полом и открытым очагом ее ожидал благоустроенный небольшой домик с двором. Высокий забор надежно преграждал путь любому злоумышленнику. Рядом с домом стояла пустующая сейчас давильня для винограда, за которой располагался густой сад с вишнями и яблонями. К ее приезду все было убрано по-праздничному. Дворик белел от морского песка, деревья в садике подрезаны и подвязаны, чтобы их ветви не били по лицу. На холмике среди розовых кустов красиво возвышалась крытая беседка с удобными скамьями.
– Госпоже будет ой как хорошо отдохнуть в этой тиши! – с лукавой почтительностью поклонился ей Аорс.
Девушка оглядела этого человека, с неестественно вытянутым вверх бритым черепом, и сразу определила его происхождение из того племени, в котором принято туго бинтовать головы младенцам. Отец немало воевал с такими вот длинноголовыми, они говорят на аланском диалекте.
– Хорошо, я довольна, – сухо ответила она, чувствуя инстинктивную неприязнь к самоуверенному рабу, Саклееву наперснику.
Однако ей пришлось еще более удивиться, когда она вошла внутрь дома. Здесь все казалось взятым из дворца самого царя. Темно-вишневые индийские ковры, бронзовые светильни, складные стульчики-дифры и изящные столы на резных ножках, старинные красно-фигурные вазы и курильницы благовоний с изображением птицеголового бога – все это выглядело предназначенным для удобств какой-то более важной особы, чем она. «Зачем все это?» – подумала Гликерия, озадаченная такой чрезмерной заботливостью и щедростью Саклея. Лукавая ухмылка Аорса показалась двусмысленной. Неясное ощущение неведомой опасности шевельнулось в груди, но тут же прошло.
Саклей предусмотрительно доставил сюда шкаф с книгами, но лишил степную красавицу самого дорогого для нее удовольствия – верховой лошади. Она охотно променяла бы рукописные желтые пергаменты на плохонького мерина, хотя бы без седла.
Потянулись дни сытой и богатой жизни в затворничестве, скучные и так похожие один на другой. Гликерия не понимала вкуса в тишине и уюте деревенской жизни, перед нею мелькали шатры отцовского войска, конские табуны и ночные скачки неведомо куда сквозь дождь и ветер, как бывало когда-то. О, как хочется глотнуть на галопе свежего воздуха… Но нужно смириться. Старый и умный покровитель знает, что делает. Не следует сердить его, ведь он печется об ее счастье.
