Сальватор. Том 2 - Дюма Александр (книги полностью бесплатно txt) 📗

Сальватор проговорил это с таким удрученным видом, что каждый повесил голову и замолчал.

Вот как вышло, что Сальватор не удивился утреннему сообщению г-на Жакаля: совет, который дал ему г-н Жакаль, сам Сальватор еще накануне подал своим товарищам.

Этим же обстоятельством объяснялся и тот факт, что Сальватор усмехался в сторонке, слушая, как толпа ругает кабинет министров и жалеет короля.

Тем временем стемнело и зажглись фонари.

Вдруг в толпе произошло невероятное движение, какое случается лишь во время приливов да народных волнений.

Все, что только возможно, ожило, вздрогнуло, заколыхалось.

Причина этого волнения угадывалась без труда, известна она и нам. Из вечерних газет стало только что известно о результатах департаментских выборов.

Некоторые новости распространяются с поразительной быстротой.

Итак, толпа всколыхнулась.

Казалось, вместе с толпой качнулись и дома. Когда какой-то мальчишка крикнул: «Лампионы!» – зажглось одно окно, потом другое, третье.

Праздничная иллюминация в городе – прекрасное зрелище; особенно хорош в такие минуты Париж: он похож на город из китайских сказок во время знаменитого праздника фонарей. Но как бы живописно ни выглядела такая сцена, некоторые люди пугаются. То же произошло и с толпой буржуа, проходившей в этот вечер по улицам Сен-Дени, Сен-Мартен и в особенности по некоторым прилегавшим улочкам. Примечательно, что чем меньше улица, тем более пышная на ней иллюминация во время народных празднеств.

Восемнадцатое ноября 1827 года явилось одним из таких дней. Хотя окончательные результаты департаментских выборов еще были неизвестны, все знали о них уже достаточно для того, чтобы предаваться радости, о чем мы уже упоминали.

Стали загораться лампионы, и вскоре улицы Сен-Дени и Сен-Мартен напоминали две светящиеся в темноте реки.

В остальном все пока было спокойно. Очевидно, либералы в глубине души чувствовали волнение, но, благодаря совету Сальватора, все внешне выглядело совершенно безмятежно.

Тем не менее «нет веселья без похмелья», как гласит пословица, – сам бы я не осмелился этого сказать.

Господин Жакаль был разочарован: порядок везде царил такой, что казалось невозможным его поколебать.

На следующий день, то есть 19-го, газеты напечатали отчет об организованной иллюминации и сообщили, что вечером праздник продолжится, но на этот раз, по всей вероятности, иллюминацией будет охвачен весь город, так как ожидается всеобщий праздник.

Газеты кабинета министров, вынужденные признать собственное поражение, высказали это в резких выражениях. Они поведали о неутешительном результате, а также о том, как столица встретила эту губительную новость.

«Партия большинства торжествует, – писали они. – lope отечеству! Революционная партия не замедлит показать, на что она способна».

Но Париж, кажется, не разделял уныния кабинета министров; парижане, как обычно, отправились по своим делам, и весь день им было спокойно, даже весело.

Вечером положение изменилось.

Как и предсказывали либеральные газеты, вечером парижане сбросили рабочие блузы и облачились в праздничные наряды.

Улицы Сен-Мартен, Сен-Дени и прилегающие к ним улочки осветились как по волшебству.

При виде этой сверкающей реки лампионов прокатился взрыв радости, который, очевидно, отозвался в сердцах министров, подобно мрачному эху. Тысячи людей прогуливались, встречались, заговаривали, не будучи знакомыми, или пожимали руки, понимая друг друга без слов. Радость рвалась из всех грудей вместе с шумным дыханием; люди вдыхали первые порывы всеобщей свободы, и сдавленные легкие расправлялись.

Пока толпу не в чем было упрекнуть; это были добрые, порядочные люди, радующиеся свободе, но без умысла ею злоупотребить.

Кое-кто выкрикивал антиправительственные лозунги, но таких было немного. Протестовали в основном умолчанием, а не криками. Спокойствие представлялось более величественным, чем буря.

Вдруг какой-то человек выкрикнул из толпы:

– Покупайте ракеты и петарды, господа! Отпразднуем результаты выборов!

И все стали их покупать.

Сначала посматривали на них с опаской, не собираясь зажигать. Потом уличный мальчишка подошел к почтенному горожанину и, будто шутя, подбросил положенный трут в тот самый карман, куда господин только что опустил пакет с петардами.

Петарды загорелись, раздался взрыв.

Это послужило сигналом.

С этой минуты со всех сторон затрещали петарды; тысячи ракет, будто падающие звезды, прочертили вечернее небо.

Буржуа в большинстве своем хотели разойтись. Но это оказалось нелегко, ведь толпа образовалась довольно плотная, и в несколько мгновений положение вещей изменилось. Появились откуда-то дети, подростки, молодые мужчины в лохмотьях, словно нарочно желавшие привлечь к себе внимание. Они выставляли на улицах, освещенных a giorno 18, свою нищету, которую обычно принято скрывать в самых темных глубинах. Это был странный, непонятно откуда взявшийся отряд; стоило хорошенько приглядеться к этим людям, и становилось понятно, что они похожи если не очертаниями, то числом, на тени, бродившие в окрестностях Почтовой улицы и Виноградного тупика, в нескольких шагах от Говорящего колодца, против таинственного дома; с его крыши, как помнят читатели, упал незадачливый Ветрогон.

Среди бойцов этого отряда натренированный глаз мог бы узнать Жибасье, незаметно руководившего славными агентами г-на Жакаля, которых мы уже имели честь представить нашим читателям под живописными прозвищами: Мотылек, Карманьоль, Овсюг и Кремень.

Сальватор находился на своем посту на улице О-Фер. Он улыбался, как и накануне, узнавая всех этих людей: всех из них он мог назвать по именам.

По неизвестным нам, но, очевидно, важным причинам мятеж, ожидавшийся накануне и предсказывавшийся г-ном Жакалем, был отложен. Сальватор его ожидал, но видя, что все спокойно, решил, что его перенесли на следующий день. Однако, когда он увидел толпу оборванцев с раскрасневшимися физиономиями, с факелами в руках, пьяных, шатающихся, а во главе них – вожаков с физиономиями висельников, чьи имена мы только что перечислили, Сальватору стало ясно, что явились подстрекатели и с минуты на минуту начнется настоящий кровавый праздник.

Врезавшись в толпу зрителей, новые действующие лица разом стали выкрикивать противоречивые лозунги:

– Да здравствует Лафайет!

– Да здравствует император!

– Да здравствует Бенжамен Констан!

– Да здравствует Дюпон!

– Да здравствует Наполеон Второй!

– Да здравствует республика!

Между другими призывами громче других раздавался тот, что уличные мальчишки 1848 года считали своим изобретением, а на самом деле лишь заимствовали старый:

– Лампионы! Лампионы!

Это был основной мотив той мрачной симфонии.

Прогулка этих возмутителей спокойствия продолжалась около часа.

Но если в ответ на их патриотическое требование запоздавшие лампионы были зажжены, то другие, загоревшиеся раньше этих, погасли, так как запас масла в них истощился. Но «лампионщиков» это отнюдь не устраивало.

Отряд подстрекателей увидел тонувший в темноте дом и, дико воя, потребовал от обитателей дома немедленно зажечь свет.

Крики сводились к определенным лозунгам. Каждая эпоха политических волнений имеет свои лозунги. Приведем те, что раздавались в 1827 году:

– Долой иезуитов!

– Долой святош!

– Долой чиновников!

– Долой сторонников Виллеля!

Ни один из квартиросъемщиков не подавал признаков жизни. Это молчание привело подстрекателей в отчаяние.

– Даже не отвечают! – вскричал один из них.

– Это оскорбление народа! – заметил другой.

– Патриотов оскорбляют! – крикнул третий.

– Смерть иезуитам! – взвыл четвертый.

– Смерть! Смерть! – подхватили мальчишки фальцетом.

Это послужило сигналом: все бунтовщики выхватили кто из кармана куртки, кто из рабочей блузы, кто из фартука камни всех форм и размеров и забросали ими окна безмолвного дома.