Словарь Ламприера - Норфолк Лоуренс (бесплатные версии книг TXT) 📗
Занятый созданием своей снежной музыки, Ламприер поднял голову лишь тогда, когда под его ногами возник явный диссонанс. Снежный покров стал тоньше. Вокруг стояла тишина. Дом исчез из виду. Где-то за его спиной осталась заснеженная линия живой изгороди, но ее тоже не было видно. Снежная мгла смешала землю с небом, и перед Ламприером простиралась только белая пелена, вздымавшаяся от его ног прямо к небу. Лимб, подумал он. Или парадиз, персидский рай. Pairidaezo , огражденный вертоград. И вспомнилось, что Алиса де Вир говорила, что прямо от дома начинается низина. Наверное, он описал слишком большой полукруг, отошел в сторону, а сейчас по той же параболе вернулся обратно. Пока он смотрел вверх, белый склон стал как будто больше, и ему показалось, что дом скрывается за этим холмом. Он решил подняться на него и потом спуститься к дому. Но через некоторое время оказалось, что он не поднимается на холм, а спускается с пологой горы. Только однажды этот незаметный склон пересекла какая-то канава; Ламприер без труда преодолел ее, спустившись вниз и выбравшись наверх. Низкий белый бугор как будто приблизился, но простерся вдаль. Дорога становилась труднее, и приходилось смотреть под ноги, чтобы не запутаться в низком кустарнике, запорошенном снегом. Ламприер немного попрыгал с кочки на кочку, забавляясь новой игрой, потом пробрался сквозь целый кордон можжевеловых кустов, полукольцом окруживших выпуклое белое пространство. Это был совсем не холм. Это была рощица, спрятавшаяся под снежным покрывалом и выславшая вперед низкий кустарник и подлесок, которые он миновал. Ламприер шел вперед через участок старых, высохших деревьев, словно переходя вброд озеро, полное белых пушинок. Заснеженный лес постепенно поглощал его — ноги, талию, грудь, голову, наконец, пока он не обнаружил, что идет под пологом снежного шатра.
Тесно сцепившиеся ветки над его головой были покрыты толстым слоем снега. Зато внизу, под ногами, мокрая земля, казалось, сочилась жизнью. Дикий боярышник хватал его за ноги, а стволы кривых деревьев набухали наростами. От земли поднимался пар, почва под ногами делалась все более мягкой и скользкой, пока не захлюпала перегнойным месивом травы, листьев и веток. Казалось, вокруг него происходит медленное горение. Острый запах преющей чемерицы, лабазника и белены уступил место более ядовитым испарениям. Остатки лесной растительности курились маленькими вулканчиками. Крупные капли воды, образующиеся от конденсации пара, капали откуда-то сверху на скользкую, жирную землю. Снег над его головой приобрел непонятный оранжеватый оттенок. А склон продолжал увлекать его вниз. Земля под ногами чавкала, и скоро ему пришлось обходить целые лужи стоячей воды. Лес снова изменился, стал тише и холодней, царившая в нем скрытая жизнь замерла. Низкорослые орешники и дубы клонились друг к другу; некоторые еще стояли прямо, как будто по-прежнему держась корнями в земле, но все они были мертвы. Черные лужи гнилой стоячей воды изредка побулькивали, выпуская болотный газ. Сапоги Ламприера насквозь промокли, прежде чем он сообразил, что, должно быть, находится на затопленном выгоне с западной стороны дома. Алиса де Вир не упоминала о подлеске полуторавековой давности. Очевидно, его не расчищали со времен четвертого графа, и Ламприер задумался, знает ли она об этом вообще. Итак, он пошел не в ту сторону. Надо было возвращаться.
Но он не повернул назад. Он двинулся дальше, предполагая пройти лес насквозь и, обогнув его по краю, вернуться к дому, который находился, вероятно, у него за спиной… а может быть, сбоку… или вообще впереди. Можно было только гадать. И чем дальше он шел, тем отчетливей становился оранжевый оттенок снежного покрывала.
Отчасти упрямство его объяснялось кое-какими обидными для самолюбия обстоятельствами недавнего прошлого: деревенской растерянностью среди торговок и уличных разносчиков в день прибытия в Лондон, робкой зависимостью от решительного Септимуса в их рейдах по столичным улицам. Но самое главное, конечно, было в другом. Где-то далеко, в самой глубине таились чувство вины и укоры совести за то, что он остановился на тропе, которая привела его к озеру с водопадом на Джерси. Он не пошел Ю1да вперед. Его хватило только на то, чтобы трусливо смотреть, как извивается в предсмертных муках тело, которое было телом его отца. Он смотрел, как воплощается наяву история, которую он накануне читал и нарисовал со всеми подробностями в своем воображении. И сейчас эта картина, то и дело появлявшаяся перед его внутренним взором, толкала его вперед.
Болото делалось глубже, слой гнилой травы толще, но он решительно шел напролом. Оранжевый свет разгорался все ярче; послышался какой-то рокочущий звук. Грязь летела во все стороны при каждом шаге, Ламприер увязал в ней по колено. Зачем он ушел из дома? Зачем вообще сюда поехал? У него было столько дел, столько вопросов, столько встреч. Он замерз, этот гадкий лес все не кончался, он заблудился, это ясно. Он с тоской вспоминал свою комнату, свой стол, чистую страницу, на которой был выведен заголовок «Даная». Под этим именем лист был совершенно пуст: чистый, как алебастр, как голое тело, как снежное поле. Он напишет на нем своим тонким неровным почерком ее историю, он положит множество черных стежков: Даная в своей медной башне. Аполлодор говорит о подземной темнице, надо упомянуть и об этом. Даная, которую посетил Зевс, в своем неистовом желании обрушившийся на нее золотым дождем.
Оранжевое свечение было уже совсем близко — толстая светящаяся колонна поднималась из земли. Рокот замер. Ламприер пошел к ней, разбрызгивая грязную воду, прямо по черным лужам, перешагивая через поваленные деревья. Он рассмотрел, что это не колонна, а столб света, скорее желтого, а не оранжевого. Он ускорил шаг и едва не упал, споткнувшись о спрятавшийся у самой земли корень, но устоял на ногах. Он раздвинул заросли мертвых кустов и наконец увидел, откуда исходил странный свет.
Свет шел из-под земли: из ямы трех-четырех ярдов в поперечнике. Странно… заболоченная почва должна была бы затянуть впадину, но почему-то этого не произошло. Свет поднимался оттуда, из ямы, и она была абсолютно правильной формы — аккуратно вырезанный круг, безупречная четкость которого, казалось, издевается над распадом, царящим в окрестном пейзаже. В этом было что-то противоестественное, что-то, чего не должно было здесь быть. Во рту у него пересохло, дыхание сперло в груди. Он знал, что должен заглянуть внутрь. Ноги против воли двинулись к яме, глаза будто сами по себе уставились на то, что там было. Тусклое мерцание меди. В глубине медного цилиндра, освещенная светом, идущим откуда-то снизу, на дне ямы, стояла женщина. Его прошиб горячий пот. Голубое атласное платье было разодрано в клочья. Он узнал его — Поросячий клуб и еще раньше на улице возле кофейни. Что-то держало ее на дне ямы, и что-то было у нее во рту. Металлическое кольцо, оно не давало ей закрыть рот. Но страшнее всего были ее глаза, смотревшие куда-то мимо него вверх. Затем рокочущий звук заполнил его уши, он повернул голову, следуя направлению ее взгляда, и увидел там, наверху, огромную черную конструкцию, поворачивающуюся вокруг своей оси, опрокидывающуюся вниз на фоне черного неба и распахивающуюся. Небо уже не было черным, оно наполнилось светом. В лицо ему ударил жар, желтое пятно такой яркости, что он мгновенно ослеп и слышал лишь, как что-то с шипением проносится мимо него. Водопад расплавленного металла обрушился в яму.
Золото. До его ушей донесся треск лопающейся человеческой плоти; его глаза, готовые выкатиться из орбит, следили за ее конвульсиями: ее руки и ноги дергались как на шарнирах, а сверкающий поток падал на нее. Он слышал ужасный крик. Как она могла кричать этим распяленным ртом? Ее рот забит вместе с глоткой. Как это могло быть? Его руки и ноги молотили по болотистой земле. Вдруг он догадался, что слышит свой собственный крик, но и тогда не смог остановить его. Но постепенно другой страх овладевал им. Он услышал, как лопнул ее живот. Но ведь только что она была живой, там, на дне ямы, с остановившимся взглядом. Тебя обвинят в ее смерти. Придут и увидят тебя, тебя запрут в тюрьму. Он помчался прочь. Маленькие капли золота, как факелы, целыми гроздьями падали вниз, за много миль от него. Ночь была словно черный рот, она могла всех поглотить. Та женщина уже умерла, сгорела где-то за много миль от него. Он убегал, и сверкающие капли золота мелькали в глазах. Спасайся. Яркие капли золотых огней, как вспышки фейерверка, и факелы в милях за его спиной, и он убегал в ночь.
