Мифы и легенды старой Одессы - Губарь Олег Иосифович (книги без регистрации бесплатно полностью сокращений txt, fb2) 📗
Из имеющихся данных видно, что отцовским домом Николай владели совместно со Спиридоном Ивановичем, и после женитьбы на Ангелике ему надо было как-то обустраиваться отдельно. С этой целью он в 1835 году приобрел три места в Базарном переулке, меж Успенской и Базарной улицами (нынешние №№ 1–5 по переулку Ониловой). Для компенсации трат Прокопеусу пришлось продать доставшийся при разделе наследства водочный завод близ Водяной балки, реализация продукции которого, разумеется, контролировалась питейным откупом.
Но вернёмся к более интересным объектам — домам братьев Прокопеус на перекрестке Греческой и Екатерининской улиц. Дом, построенный Ксенофонтом в конце 1820-х, оценивался выше патриархального. В том и другом в разное время размещались самые разнообразные заведения и офисы, прежде всего, алкогольной направленности. Так, на протяжении десятилетий здесь квартировал один из «главных винных погребов» — Кулена, затем Левиди, далее Похиопуло, где реализовывались французские, греческие, итальянские, испанские «дары лоз», позднее «донское шипучее», «аккерманские вина». Ранее, в пушкинское время, в обоих домах, по архивным данным, находились ренсковые погреба: одесского 3-й гильдии купца Якова Оберта, 1-й гильдии — Христофора Велары и турецкого подданного Харламби — возможно, известного впоследствии благотворителя В. М. Харламова, а также кофейня одесского мещанина Юрия Синадино, представителя другой известной впоследствии фамилии.
В лавке откупщика городских мер и весов купеческого сына Федора Волохова при доме Ксенофонта Прокопеуса отдавались в пользование эталонные меры для измерения жидкостей. Это была специальная тара из красной меди, сделанная на заказ специально ангажированными мастерами-медниками и клеймённая в городской управе, размерностью в ведро (12 литров 300 грамм), четверть (3.075), штоф (1.230), полуштоф (0.615) и т. д., находившаяся в ведении уманского мещанина Беньямина Ходаркова. Позднее, в середине 1850-х, сюда перебралась с Нового базара торговля винами выдающегося швейцарского винодела Шарля Тарда-на, после смерти которого (1856) бизнес взяла в свои руки его супруга. В разные годы в этих зданиях помещались аптеки Дураццо, Волохова, Цорна, салон белошвейки Саламбье, литография Францова, ресторация «Америка» и др.
Дом Ксенофонта унаследовал его сын, Иван, служивший в канцелярии одесского военного губернатора. 16 февраля 1840 года он сочетался браком с почти ровесницей, представительницей другого семейства греческих старожилов, 20-летней Пагоной Илиевной Манес, дочерью купца 2-й гильдии, домовладельца Греческого базара, причем одним из свидетелей на церемонии записан известный архитектор Иван Савельевич Козлов.
Время размыло не только капиталы трех подполковников Прокопеусов и их наследников, но даже саму память об этом семействе. Уже в первой половине 1870-х за ними не осталось ни одного из упоминавшихся домов. Скажем, дом Ивана Ксе-нофонтовича перешел к греческому семейству Халпакчи (или Калпакчи; это семейство перебралось в Одессу из Мариуполя относительно поздно), а сам он скончался на даче своего друга Михаила Иосифовича Балюхова (Балихова) за мысом Большой Фонтан: как я говорил, всю жизнь были близки и их отцы. Впрочем, экзотическая, непривычная на слух нынешним одесситам фамилия непредсказуемым образом опосредованно зацепилась за народный омоним «Два Карла».
И ещё одна мелочь. Лет 15 назад мы с моим большим другом Михаилом Пойзнером в очередной раз внимательно осматривали дом отставного поручика Ивана Прокопеуса, бродили по двору, фотографировали. Наш интерес заметил некий немолодой человек, и предложил зайти к нему. Вход в квартиру находился со стороны Екатерининской, где недавно был ресторан. В коридоре хозяин продемонстрировал нам укрепленный на стене знак 1-го российского страхового общества, учрежденного в 1827 году. То есть Спиридон Иванович Прокопеус надежно застраховал свое имущество. Но настолько ли надежно, чтобы сохранить его от произвола сегодняшних застройщиков?
Как же хочется продолжения легенды…
Большой и Малый круг
(Заметки об алкогольной топографии Одессы)
Сейчас сказания о Большом и Малом Кругах нередко воспринимаются как метафора, как беллетризованная коллективная биография, изобилующая ухарскими преувеличениями и консервированным молодечеством. Наверное, какие-то эпизоды задним числом гипертрофируются, но в целом картина воссоздаётся вполне реалистическая.
«Большой Круг» стартовал близ железнодорожного вокзала, куда прибывали страждущие шахтёры Новокузнецка, металлурги Нижнего Тагила, звероводы Салехарда и представители других интересных и нужных профессий, а равно моллюскотелая, однако чрезвычайно стойкая к алкоголю, интеллигенция «обеих столиц», Подмосковья и Зауралья. Коллег по увлечению нередко встречал эрудированный чичероне (в моем лице), и гости города с энтузиазмом отправлялись на экскурсию.
В каком-нибудь квартале от перрона, на углу Пушкинской и Малой Арнаутской, впечатлительных приезжих приятно поражал совершенно в гофмановском духе обставленный сводчатый подвальчик с дивными дарами солнца. «Лидия» и «Изабелла», подобно тайфунам с ласковыми именами, почти стихийно «накатывались» из огромных дубовых бочек, бутов, в бирюзовые гранчаки буквально оторопевшим от счастья экскурсантам. На некоторое время они совершенно теряли способность к членораздельной речи, и только трогательно мычали, смакуя «достойнейший продукт».
Здесь важно было не дать гостям опомниться. То есть им надо было разрешить придти в себя лишь тогда, когда они там уже никого не застанут. Посему я немедленно (после двух-трех стаканов) гнал их в хвост и в гриву, мотивируя обширностью программы. А она и в самом деле была грандиозной, поскольку в двух кварталах, на пересечении Большой Арнаутской и Ремесленной, нас с распростёртыми объятиями встречала следующая винарка.
И тут начинается собственно краеведение. Потому что славной виноприимной точки этой больше нет. В первых числах сентября 1987-го, в самый глухой ночной час, весь угловой дом взорвался «вдребезги пополам». По официальной версии, что-то там было неладно с газом. По неофициальной — повинен был газ, но не тот, а именуемый в просторечии «газ», сиречь «левое вино», вынюханное вездесущими агентами ОБХСС. Как там было на самом деле, за давностью лет не воссоздать. Но что несомненно, так это чудо чудесное, благодаря которому никто из жильцов разлетевшегося певчими соловушками здания практически не пострадал. За исключением моей хорошей подруги, поэтессы Беллы Верниковой — первой супруги знаменитого кулинара Бориса Бурды. Покуда Белка отлеживалась в реанимации, алкоголическая общественность растаскивала из руин её вещички, включая картины знаменитого художника-авангардиста Люсика Дульфана, уроженца того же двора…
Следующая приметная винарка «Большого Крута» располагалась по правой стороне Пушкинской, между Большой Арнаутской и Базарной. У каждого подвальчика, разумеется, были свои «фаны», так вот здесь тоже был один вкусный оригинал. Об этом персонаже нередко вспоминал мой покойный товарищ, знаток ближней и дальней одесской старины, незабвенный Саша Розенбойм. Вдоль прилавка тянулась очередь страждущих. Необъятная «наливайщица» неторопливо, с достоинством священнодействовала. В такие моменты, случалось, по крутым ступенькам сверху вкатывалась вполне беспородная псина и оглашала бодегу отчетливо сигнальным лаем: два длинных и три коротких «гава». Завсегдатаи ухмылялись, потому что знали — хозяин Гавы на подходе, а собака просто-напросто… заняла ему очередь.
На перекрестке Базарной и Ришельевской (тогда соответственно улиц Кирова и Ленина) находился, скажем так, «идеальный тандем»: пункт приема стеклотары, а плечом к плечу — маленький винный погребок. На этом привале становилось заметно тяготение гостей к менее гуманным напиткам. На смену какому-нибудь «Столовому Европейскому» (в просторечии — «Столовому Еврейскому»), «Рислингу» и «Ркацители» («Чтобы ноги не потели, потребляйте «Ркацители») приходил почтенный портвейн «Приморский» и легендарное «Билэ мицнэ», именуемое в народе «Биомицином». (Да будет неладна свирепая эпоха «Солнцедара», которым, по мнению авторитетов, проклятые империалисты красили подводные лодки. А между тем многострадальный советский народ и это «добро» переварил: «Не теряйте время даром — похмеляйтесь «Солнцедаром»!»)
