Маркиз де Сад - Томас Дональд Серрелл (читать книги бесплатно полные версии .txt) 📗

Обнаружение рукописи оказалось достаточно важным фактом, но книга уже напечатана, поэтому цель состояла в том, чтобы найти само готовое издание. Издателю пообещали вернуть свободу при условии, что он укажет местонахождение тиража. Тот отвел офицеров в нежилое здание, известное только ему одному. Там обнаружили изрядное количество отпечатанных экземпляров. Их количество позволило предположить о наличии всего выпуска.

На допросе Сад признал рукопись, но заявил, что не является автором, а только снял с романа копию. Он говорил о получении денег за копирование, а людей, имевших оригинал, по его словам, совершенно не знает.

Трудно поверить, чтобы человек, столь состоятельный, зарабатывал на хлеб перепиской книг такого ужасного содержания. Сомневаться не приходится — автором является он сам: его кабинет увешан большими картинами с изображением основных непристойностей романа «Жюстина».

Некоторое время в литературном мире сомневались относительно того, что именно послужило причиной ареста Сада: его роман «Жюльетта» и произведения такого рода или предполагаемая принадлежность его перу «Золое и двух псаломщиков». Этот памфлет, высмеивающий Наполеона и Жозефину, а также Вильяма Питта как человека, которого легко купить и продать, появился на свет в 1800 году. Хотя, судя по отчету Дюбуа и собственным заявлениям Сада, интерес полиции к конторе Массе был вызван художественными творениями самого маркиза. Куда более любопытным следствием полицейского рейда представляется стремительное освобождение издателя. На этом основании вполне логично предположить, о заключении Массе сделки с властями: он выдал им Сада в обмен на собственную неприкосновенность. В любом случае, не повезло маркизу, очутившемуся сначала в тюрьме Сент-Пелажи, а затем — в Бисетре.

Констанц поклялась никогда не оставлять его, хотя будущее выглядело достаточно мрачно. Пробыв в заключении более года, маркиз 20 мая 1802 года написал Фуше из Сент-Пелажи: «От Сада, литератора, министру юстиции». От имени «всего святого, что у меня есть» он отрекался от причастности к «Жюстине» и требовал судебного разбирательства за написание этого романа. Если его признают виновным, Сад был готов понести наказание, но если оправдают — должны немедленно освободить. Поскольку он уже находился в заключении, ничего не терялось.

Но ничего за этой петицией не последовало. Маркиз просидел в тюрьме до следующего года, когда Францию и Европу, в целом, захватили новые проблемы, связанные с войной. Тогда в марте 1803 года Сада обвинили в том, что он делал непристойные предложения молодым людям, отбывающим короткий срок за недозволенное поведение, камеры которых располагались в том же коридоре.

Ворота Сент-Пелажи открылись, но лишь на короткую поездку в Бисетр, самую отвратительную из тюрем города. Там содержались сумасшедшие, совершившие преступления и находившиеся под наблюдением Филиппа Пинеля. Отвергнув традиционно варварское отношение к душевнобольным и распространив на них революционную доктрину свободы, Пинель приказал расковать их и применять к ним «моральную терапию». Этих пациентов можно было больше не бояться, но над ними нельзя смеяться, нельзя их жалеть и следовало относиться к ним с пониманием. Моральная терапия представлялась тем средством, с помощью которого психически здоровый человек мог найти путь в разум душевного больного и попытаться вывести его из мрака безумия.

В год ареста Сада Пинель опубликовал свои идеи в работе, называвшейся «Traite sur l'alienation [24]. Его теория, быстро давшая корни в Англии и других местах, идеально соответствовала современному климату романтической сентиментальности и гуманистичности. Подкрепленная физиологическими науками в свете нового увлечения френологией, эта теория знаменовала величайшую метаморфозу в науке о душе со времен средневековья.

Возможно, нет ничего удивительного в том, что пребывание маркиза в Бисетре не продлилось долго и закончилось все для него более благоприятно, чем он мог ожидать. Вопрос о том, являлся ли он душевнобольным или нет, можно обсуждать до бесконечности. Ясно только одно; Сад страдал навязчивыми идеями, и его одолевали сцены сексуального насилия. Полтора века спустя английские суды будут руководствоваться правилом, что подобные вещи, позже получившие определение «садизм», не являются предметом душевной болезни. У другой части современников маркиза его здравомыслие не вызывало сомнения, хотя с выводами Сада они не соглашались. Разве за решетку упрятали не за то, что правдивые заключения, сделанные им на основе человеческого поведения, оказались не по нутру политическим лидерам, моралистам, молодым ханжам и старым фарисеям?

В сложившихся обстоятельствах нет ничего удивительного, так как его семья и власть предержащие стремились к обоюдному компромиссу. Теперь, когда быть аристократом больше не считалось зазорно, представлялось нецелесообразным держать шестидесятитрехлетнего маркиза де Сада в нищете и убожестве подобного заведения, как Бисетр. Независимо от финансового состояния самого маркиза, имелись деньги, чтобы обеспечить ему, хотя и скромные, но более человеческие условия и уход.

На его содержание выделили сумму, равную трем тысячам ливров в год. Предполагалось, что он будет находиться под надежной охраной, и семья не станет ходатайствовать о его освобождении. Согласно своему положению, Сад может иметь в своем распоряжении комнату и пользоваться возможностью гулять в саду. Ему разрешалось принимать визитеров, а Констанц, при желании, могла жить вместе с ним. Дюбуа нехотя согласился на перевод, охарактеризовав министру состояние маркиза как «хроническое помешательство на почве полового распутства». Он возражал против помещение Сада в более человеческие условия существования, утверждая, что его постоянная сексуальная озабоченность не является помешательством в полном смысле слова.

Но это решение принималось на более высоком уровне. 27 апреля 1803 года узник снова покинул Бисетр, чтобы осуществить короткую поездку по восточной окраине Парижа в лечебницу Шарантон-Сен-Морис.

Глава двенадцатая

Шарантон

— 1 —

Шарантон представлялся вполне гуманным решением вопроса. Хотя для Сада этот выбор носил зловещий оттенок, поскольку необратимо причислял его к разряду душевнобольных. Но даже в этом случае ему предстояло жить в условиях, которым позавидовали бы многие из его соотечественников. С другой стороны, общество надежно огораживало себя от его непристойных фантазий и мыслей. Кроме того, связанные с ним проблемы должны в скором времени разрешиться сами по себе: Сад и так уже значительно превзошел среднюю продолжительность жизни своих современников, поэтому ожидалось, что он не протянет слишком долго. Для медиков, специализирующихся на изучении преступников с расстройствами психики, более подходящего объекта для исследования было не найти. По мнению Шарля Нодье, бывшего свидетелем перевода маркиза в Бисетр, Сад к этому моменту стал невероятно грузным человеком, «неловким в движениях, что мешало ему проявлять обходительность и элегантность, следы которых до сих пор присутствовали в его манерах и речи. Усталые глаза все еще хранили признаки ума и проницательности, светившиеся в них угасающими искрами остывающих угольев… Он казался вежлив до подобострастия, любезен до елейности и уважительно говорил обо всем, что заслуживало хоть сколько-нибудь уважения».

Мнение Сада практически не имело значения для этого перевода, состоявшегося 27 апреля 1803 года, хотя, безусловно, условия содержания в Шарантоне были более благоприятными. Но он оставался узником, находившимся под наблюдением, и его комната продолжала подвергаться обыскам в целях выявления нежелательных рукописей и книг. Ему не позволялось свободно общаться с другими заключенными. Но в любом случае эти ограничения предоставляли во много раз больше свобод, чем в тюрьме. Кроме всех прочих людей, посещавших его в больнице, Констанц имела возможность беспрепятственно выходить в город и приносить ему книги, необходимые ему, или предметы личного пользования и быта, которые позволялись.