Золотая лихорадка - Задорнов Николай Павлович (читаем книги онлайн бесплатно TXT) 📗
Старик отдал вычищенную куртку. Егору показалось, что он взгрустнул.
– Еще блестит в складках! – взором показал матрос Егору на ноги.
Егор намочил в воде серые остатки швабры и старательно помыл свои порыжевшие сморщенные ичиги.
– Ты как в золоте спал, в самой россыпи! – сказал Федосеич.
ГЛАВА 4
Крыши блестели на мохнатой сопочке с лысинами скал и с серым от дождя лесом.
Егор охотно не заезжал бы ни в какую деревню, отправился бы прямо домой. Но у него не было пригодной лодки, не было и денег, а выкладывать золото за лодку не следовало. Не было у него и хлеба, не было и желания тащиться столько дней против течения, тем более если судно на подходе, как сказал Федосеич.
Дождь стих. Серая тяжелая трава на берегу, обступившая вымокшие поленницы дров, кое-где поблескивала.
Мужик с черной бородой сидел на корточках на песке и что-то укладывал в воду. «Лыко он замачивает? – подивился Егор. – Зачем ему лапти? Вот еще какой народ есть!»
Матрос заложил пальцы в рот и оглушительно свистнул. «Так же и надо мной будут смеяться, если я пашню не брошу!» – мелькнуло в голове Егора.
Мужик поднялся. Видно стало, что он статный. Шлюпка прошла мимо него и пристала напротив последнего дома.
Мужик, мочивший лыко, повернул голову с орлиным носом, не спуская взора с приехавших.
… Где-то взвизгивала пила, потом стихла.
– Никак, Кондратьич? Ах ты свет! Вот гостенек! Милости прошу! – бежал сверху обрадованный Котяй. Он только что под навесом пилил бревно изогнутой японской пилой. Котяй ладонями сбил опилки с рубахи. – Неужели в экспедицию ходил? Ну что за удалой вы народ, уральские! Что ни поход – вы в тайгу ведете! А кто по речкам забирается в хребты с товаром? Опять же вы! Прежде был Иван Карпыч Бердышов, он у нас в Тамбовке из-под носа весь Горюн вырвал, пример все подавал, как тайги не бояться…
Котяй прежде жил в Тамбовке. Он рассорился там со старшим братом Санкой и переселился на Утес. Говорили, будто бы теперь братья примирились.
В избе Егор небрежно поставил мешок у двери. Матрос положил сверху сумку. Сидя за столом, Егор невольно косился на свои вещи. Котяй это заметил.
Рябая баба – жена Котяя – стала собирать на стол. Овчинниковы торговали, и поэтому у них всегда был готов хороший обед и водка.
Егор почувствовал, что, войдя в деревню с добычей, он очутился как бы среди врагов. Теперь надо было лгать. Непривычно, и душа не мирится. А не лгать нельзя. Не добравшись до дому, хвалиться нечего. Не выкладывать же все в чужом доме напоказ…
– Дождись парохода, скоро будет, – сказал Котяй.
– Завтра к вечеру, – заметил матрос.
– Завтрева? – удивился хозяин.
Федосеич хотел остаться, проводить нового знакомца на пароход.
– Езжай… У тебя дело! – ответил ему Кузнецов.
– Мое дело какое! Ночью не идут пароходы. Это не на маяке на море. Стемнело – зажигай… Услыхал рынду или пароходный гудок – реви, давай сирену! Не-ет! Тут огней не зажигаем. А знаки – они стоят…
Хотелось Котяю прознать секреты гостя, а времени оставалось немного. Егор не пил, как назло. Котяй слыхал, что водится он с образованными из города, учит детей, лезет куда не надо…
Улучив миг, когда Егор после обеда вышел проводить Федосеича, торговец провел рукой по мешку. «Он образцы породы несет. Какие-то камешки. Не может быть, чтобы самородки такие здоровые!»
Жена Овчинникова, вылупив глаза, стояла перед багажом Егора.
– Иди, иди! – грубо сказал Котяй.
Баба покрылась платком, фыркнула и отвернулась.
Егор вошел, принес свою лопату, оставленную в шлюпке.
Как ни мылся и ни чистился мужик перед деревней, но и на мешке его, и по штанам, и на картузе Котяй замечал желтоватые пятна, по которым видно было, что шлялся человек в тайге не зря. За Егором шла слава дельного, крепкого мужика, который вытрудил пашню, заставляя пахать детей, тянул за собой соседей, зря ни за что не брался, и если что-нибудь делал, то с толком.
И вот он весь как на ладони. В пятнах золотистого песка с глиной, в изодранных об острые камни ичигах, с чуть приметной желтью под ногтями, с весело-тревожным горящим взглядом довольного человека, который хватил удачи. Казалось, он греб там песок ногтями. Вид у него напряженный. Видно, боится за что-то… «Эх, брат! А ведь я тебя вижу насквозь, – глядя ему в лицо, думал Котяй. – Ты неспроста явился…»
Но где у Егора главное богатство – в голове, или в мешке, или за поясом, взял его Егор или только видел, или только слышал и нес он образцы руд или самородки – Котяй еще не знал…
Пришел Никита Жеребцов, тот самый горбоносый, курчавый мужик с черными глазами, который мочил лыко. Егор знавал его когда-то.
– Экспедицию он водил, – сказал Котяй про гостя.
– А-а! Экспедицию! Хорошо, хорошо это! А говорят, в той стороне золото богатое. Ведь ты рудознатец, уральский… Я мальчишкой был, мы с отцом шли через Урал, видели прииски… А потом в Сибири сами мыли… Это хорошо, коли экспедиция! А что же дальше экспедицию не повел?
– Пошли с тунгусами.
– Где же у нас тунгусы?
– За хребтом.
– От купца Бердышова, поди, экспедиция?
Надо было бы соврать, ответить, что, мол, от купца Бердышова. Но Егор ответил, что вел казенную экспедицию.
Гостеприимные и приветливые хозяева не могли владеть собой, когда чуяли золото. Егор видел, как целились и стреляли их глаза.
– Ты, пожалуйста, передвинь мешок и сумку, положи их на лавку, – сказал Котяй, – а то девки заденут как-нибудь…
Егор переложил сумку, а мешок закатил под широкую лавку, чтобы вещи не мешали хозяевам.
Жеребцов и Овчинниковы еще более уверились, что в мешке что-то есть. «Неужели там золотишко? Набит ими-то мешок, как самовар углями, – думал Котяй. Он старался утешить себя: – Ведь это уж кузнецовское – не мое! Надо самому найти божий дар! Мы же с ним товарищи-приятели».
Егору казалось, на него глядят, как на вора, осмелившегося мыть вблизи чужой деревни. Никто, конечно, не верил, что он ходил далеко. Сами жители Утеса зря в тайгу не забирались. Они скупали меха у промысловиков у себя в домах.
– Сын Василий у тебя славный! – сказал Жеребцов. – Я видал его в городе.
