Родные и знакомые - Киекбаев Джалиль Гиниятович (книги онлайн бесплатно серия .txt) 📗
Впрочем, вскоре он уже бормотал ругательства:
— Чтоб тебя поразило! Чтоб ты, бродяжка проклятая, в землю провалилась! Некому взять тебя за косы да проучить плёткой! Правду говорят, что откормленная кобыла норовит укусить хозяина. Но я тебя, своевольную, отучу кусаться!..
Нух велел жене съездить за Фатимой, заодно пригласить в гости свата со свахой, чтоб при них наставить невестку на путь истинный.
Выждав до конца недели, бабка Гульямал оседлала лошадь, присоединилась к людям, едущим на базар, и отправилась верхом в Ташбаткан.
Вопреки ожиданиям, Ахмади с Факихой встретили её хмуро, не проявили прежнего радушия. Озадаченная Гульямал и так, и этак прикидывала, что бы это могло значить. Под невесткину песню пляшут? Или заважничали? Поглядите-ка на эту Факиху! Ходит надутая, слова не вымолвит. Не пристало, не пристало ей вести себя так! Ведь ещё встарь было сказано: «Мать невестки должна быть почтительна и скромна, ибо мать зятя перед ней губернаторше равна».
И за чаем Факиха беседу поддерживала вяло. Ахмади вежливости ради коротко справился о здоровье своих туйралинских знакомых и после этого отделывался тем, что откликался на свахины новости ничего не значащими словами вроде: «Вот как!», «Ишь ты!». Фатима и вовсе отличилась, не села пить чай со свекровью, только занесла самовар в горницу и тут же ушла в другую половину.
Дабы не царило за трапезой тягостное молчание, Гульямал, решив не выдавать пока свою обиду, тараторила без умолку. Но вот и самовар почти опорожнился, и новости у неё исчерпались.
— Оказывается, большая беда вас постигла. Огонь беспощаден, спаси аллах, — сказала гостья, стараясь как-то продолжить разговор.
— Судьба ниспослала нам ещё горшую беду, лишив нас зятя. Должно быть, вы уже знаете об этом… — тихо отозвалась Факиха и осушила уголком платка глаза.
Гульямал замерла с поднесённым ко рту блюдцем. Она оторопело смотрела на Факиху, медленно соображая, что странное поведение свата и свахи объясняется несчастьем и что несчастье это в большей, чем их, мере касается её самой.
— Уй, сыночек мой! — простонала Гульямал, машинально опустив блюдце с недопитым чаем на скатерть. По её морщинистому лицу покатились слёзы. — Горе мне, выходит — чужая земля поглотила его!..
— Что теперь поделаешь… Знать, суждена была ему могила в далёких краях, — попыталась по-своему утешить сваху Факиха.
— Судьба неумолима, недаром говорится, что у рока не выпросишь нового срока, — вздохнул Ахмади. — Не одни мы переживаем несчастье. Война, слышно, идёт нынче небывало жестокая…
Ахмади рассказал, что гумеровец Гиляж получил письмо от сына, который, оказывается, лежал в городе Житомире в одном госпитале с Кутлугильде. Он и сообщил о смерти земляка.
Нельзя сказать, чтоб Гульямал не поверила Ахмадиевым словам, но всё ж она захотела своими глазами увидеть письмо, своими ушами услышать, что в нём написано, поэтому наутро отправилась в Гумерово.
Письмо, запинаясь на каждом слове, прочитал младший сын Гиляжа. Одолев приветы с перечислением чуть ли не половины жителей села, он, наконец, добрался до строк, ради которых приехала бабка Гульямал: «Пусть вам будет ведомо и то, что Кутлугильде, зять Ахмади-ловушки, был тяжело ранен и скончался в госпитале города, называемого Житомиром».
Гульямал, первоначально намеревавшаяся погостить в Ташбаткане с неделю, после такого поворота событий немедленно отбыла домой, наказав свату со свахой всё ж приехать к ним вместе с Фатимой.
Спустя десять дней Ахмади и Факиха собрались в Туйралы. Фатима ехать с ними отказалась, и родители не настаивали на её поездке. Им обоим было ясно, как день, что дочери, лишившейся мужа, придётся теперь жить в Ташбаткане. Собственно, и сами они поехали лишь для того, чтобы забрать внука.
Однако получилось не так, как они задумали. Едва Факиха в Туйралах заикнулась о том, что малыш должен жить при матери, Нух и Гульямал в один голос объявили: не отдадут.
— Будет жить у нас в память о сыне. Сами вырастим. Кто ж его вырастит, как не мы? Нет тут дурных голов, чтоб отдавать внука, — отрезала Гульямал.
И Ахмади, и Факиха, конечно, хорошо знали: по старому обычаю в случае ухода жены от мужа и даже его смерти мать не может увезти ребёнка с собой. Но они всё ж надеялись, что дед и бабка с отцовской стороны не воспользуются правом, опирающимся на этот обычай. Узнав их решение, Факиха попросила отдать малыша хотя бы до отъёма от материнской груди. Ахмади поддержал её:
— Как подрастёт — держать его мы не будем. И земли у нас на его долю не дадут, будут считать чужаком.
Сват со свахой — ни в какую…
Перед отъездом Факиха весь день провела возле внучонка, ласкала, подкидывала его, посадив на ладонь. Живой, шустрый Мырзагильде, взлетая к потолку, радостно взмахивал ручонками. Гульямал тоже то и дело подходила поласкать малыша, и две бабушки перекидывали его из рук в руки, будто варежку. Глядя на них, и дочери Нуха загорелись желанием повозиться с мальчонкой. Снова дождавшись своей очереди, Факиха поила его молоком, сливками. Мырзагильде, видать, уже совсем забыл о материнской груди, безотказно пил из ложечки.
У Факихи до боли сжалось сердце, когда она прощалась с внуком, но ей ничего другого не оставалось, как примириться с судьбой и лишь пожелать мальчику долгой жизни.
Ахмади с Факихой уехали, затаив на свата и сваху глубокую обиду.
Для Фатимы, в страстном нетерпении ждавшей сына, возвращение родителей с пустыми руками обернулось новыми тяжёлыми переживаниями.
Со времени прихода в Ташбаткан она тосковала об этом крохотном, с головкой в кулак, существе, ни на час не могла забыть о нём. Да и как было забыть, если её налившиеся молоком груди непрерывно болели. Ища облегчения, Фатима попробовала дать сосок своему маленькому братишке, но малец отбился. В тот вечер, когда Фатима столкнулась с Сунагатом в доме Хойембики, она пришла как раз просить разрешения покормить её сына. Этот принял грудь, и две вдовы, найдя общий язык, стали встречаться каждый день, и коротали время в нескончаемых разговорах.
Фатима рассказывала об издевательствах, перенесённых в доме свёкра, о странностях жизни в катайской стороне.
— Летом не увидишь у них телеги. Кругом, куда ни посмотри, горы да камни, горы да камни. Люди ездят только верхом, что мужчины, что женщины. В гости — верхом, по делу — тем более. Подвесят к седлу батман с катыком и скачут…
— Недаром говорят, что у катайца вся сила не в руке, а в катыке… А ты тоже верхом ездила?
— Нет, ни разу. Ходила пешком.
— Вот диво-то, а? Хозяйствуют без телеги при таком-то богатстве, — удивлялась Хойембикэ.
— Я, бывало, как увижу проезжего урыса в телеге — наглядеться не могу. Радовалась, будто человека из нашего аула увидела, — рассказывала Фатима.
Хойембикэ жила с племянниками в дружбе, смотрела на них как на родных детей, и Хусаин с Ахсаном не воспринимали её как мачеху, были уважительны и послушны. По мере своих сил занимались они промыслом — снимали лубки, замачивали мочало. Хоть и вислобрюхая, тощая, а всё ж была у них лошадь, верная помощница. Летом, наготовив корму для неё и своей коровы, парни нанимались косить сено Шагиахмету, Ахметше, ходили на подённую работу и к другим баям. Много ли, мало ли — зарабатывали, то денег принесут, то кусок ткани. Хойембикэ хлопотала дома, готовила к приходу Хусаина с Ахсаном еду.
Однажды Хойембикэ пошла к Факихе, чтобы пропустить молоко через сепаратор, и удивила собравшихся там женщин новым нарядом. Её сатиновое с парчовыми нитями платье привлекло общее внимание.
— Какое красивое платье сшила ты, Хойембикэ! Где добыла такой товар? — поинтересовалась одна из женщин.
Хойембикэ усмехнулась:
— Верно сказано: коль в новой одежде появляется бай, его поздравляют с обновкой, коли бедняк — спрашивают, где взял. У меня ж племянники вон какие работящие! Заработали…
— А мои недотёпы ничего, кроме серенького ситца, не могут добыть. Не пойму, где люди берут хороший товар.
