Ночи Калигулы. Падение в бездну - Звонок-Сантандер Ирина (лучшие книги txt) 📗
— Нет, цезарь, я не знал, — ответил Прокул.
— Неважно! — хихикнул Гай. — Ты нарушил указ, зная или не зная об этом. Херея! — крикнул он.
— Что прикажешь, Гай Цезарь? — подоспел Кассий Херея.
— Я только что приговорил его к смерти! — указательный палец Калигулы уткнулся в грудь Эзия Прокула. — Он нарушил мой указ.
Кассий Херея подал знак. Десять преторианцев окружили Прокула, сорвали с него тогу и связали руки за спиной.
— Гай Цезарь, прости меня! Я не виновен! — отчаянно взмолился он.
— За что же тебя прощать, если ты не виновен? — улыбнулся Калигула. — А если просишь прощения, значит, все же виновен!
Прокул растерянно открывал рот, порывался сказать что-то, но не находил слов.
— Наставник в отроческие годы не научил тебя логике! — мстительно смеялся Калигула.
Гай отыскал на ближайшем столе нож, которым рабы нарезали хлеб для гостей. Пальцем потрогал лезвие: достаточно ли оно остро. Подошёл к Прокулу, угрожающе прижав нож к его горлу. Эзий Прокул нервно сглотнул набежавшую слюну и закатил глаза.
— Ты перестал быть красавцем! — удовлетворённо отметил Калигула, наблюдая за исказившимся лицом молодого человека.
Гай перебирал пальцами мягкие кудрявые волосы Прокула. Брал прядь за прядью и отрезал ножом около корня. Нож дрожал в руках императора. Несколько кровавых отметин осталось на голове красавца.
Окончив работу, Калигула отошёл на несколько шагов и полюбовался неровно остриженными волосами Прокула.
— Теперь ты похож на козла! — заявил он, отбросив в сторону нож.
Прокул промолчал, надеясь, что наказание окончено. Калигула жестом подозвал Херею.
— Одеть его в лохмотья, вывести на Аппиеву дорогу и гнать плётками до Рима, — приказал император голосом, в котором сквозила не кровожадность, а какая-то странная безнадёжность.
— А потом? — невозмутимо спросил Херея.
— Потом? — Гай зевнул. — Прирезать.
Преторианцы уволокли слабо сопротивляющегося Прокула.
— Подождите! — вдруг крикнул император. Помедлил немного, видя, как в тёмных глазах юноши проскольнула надежда на помилование. И продолжил с нескрываемым злорадством: — Убивайте медленно, чтобы он чувствовал, как умирает!
Гай, прислушиваясь к утихающим крикам, подозрительно уставился на его собеседника.
— Вина Прокула в том, что он оскорбил достоинство императора, — сухо заметил он, разглядывая побледневшее лицо молодого патриция. — Твоя вина — в том, что ты слушал оскорбления!
— Гай Цезарь, пощади! — несчастный патриций повалился на пол и прижался лицом к коленям императора. — Я почитаю тебя превыше всего! В завещании я назначил тебя наследником всего имущества!
— Вот как? — Калигула потянул патриция за прядь волос, заставляя взглянуть себе в лицо. — Это меняет дело!
Патриций, растерянно улыбаясь, с надеждой взглянул на императора. Гай, казалось, вновь обрёл доброжелательность.
— Значит, я наследую все после твоей смерти? — громко размышлял Гай. — И ты до сих пор смеешь жить?! — страшно, пугающе крикнул он.
Патриций задрожал.
— Казнить его! — Калигула устало махнул рукой преторианцам.
Жалобные крики осуждённого на смерть ненадолго заглушили пение мальчиков-греков.
Гай вернулся к Цезонии, чувствуя как чужие взгляды буравят спину. Он обернулся, желая застать гостей врасплох. Патриции и матроны быстро сделали вид, что поглощены едой.
Он прилёг на ложе около Цезонии. Уткнулся лицом в её располневшее тело, вдохнул знакомый, ставший близким запах. Плаксиво пожаловался:
— Как все ненавидят меня!
Цезония обняла его и прижала к груди рыжеволосую голову. Так мать укачивает уставшего за день ребёнка. В серых, выпуклых глазах женщины Калигула уловил сочувствие и понимание.
— Пусть ненавидят, лишь бы боялись! — отчётливо проговорил он.
LXIII
Август принёс с собой аромат созревающих фруктов, стрекот цикад, знойное марево над пыльными дорогами и сожаление о том, что лету приходит конец.
Гай лежал в мраморной купальне, наполненной тёплой водой из целебных источников. Напротив него нежилась Цезония. Мокрая туника облепила грудь и живот. Матрона смеялась, черпая ладонями воду и брызгая в лицо Калигуле. Порою она затихала. Тогда на её лице застывала вымученная улыбка.
— Что с тобой? — спросил Гай, когда смех Цезонии прервался в очередной раз.
— Ничего, — ответила она, коснувшись живота. — Ничего. Ребёнок сейчас родится.
Калигула лихорадочно выскочил из купальни и крикнул:
— Приведите лекаря!
Роды протекали быстро и легко. Цезония уже родила троих дочерей бывшему супругу. В перерывах между схватками она находила время и силы для шуток. Матрону окрыляла мысль: прежде, чем стемнеет, она родит сына и выйдет замуж за императора.
Калигула сидел на краю постели роженицы и держал её за руку. Время от времени она вскрикивала и впивалась ногтями в ладонь Гая, оставляя на ней отметины. Он не замечал боли, заворожённо наблюдая, как изгибается в муке тело Цезонии.
Порою страдания Цезонии выглядели невыносимыми. Гай думал, что она может умереть, как умерла в родах его первая жена, Юния Клавдилла. Цезонию ему не было жаль, но ребёнок!.. В двадцать лет Калигула боялся отцовтва и ответственности, связанной с ним. В двадцать семь он мечтал о сыне, которого когда-нибудь научит править империей. Так, чтобы все боялись!
Вой Цезонии, дикий, почти звериный, прервал его мысли. Гай вздрогнул и уставился на роженицу. Она, только что страшно кричавшая, теперь улыбалась нежно и умильно. Круглый живот, делавший её неповоротливой, пропал. Меж ног, согнутых в коленях, копошился окровавленный комочек. Сын Калигулы!
Повитухи, помогавшие Цезонии, суетились около роженицы, перерезали пуповину, обтирали новорождённого от крови и слизи. Гай пытался рассмотреть младенца, увидеть, какого цвета его глаза и волосы. Широкие спины и быстро мелькающие руки женщин мешали ему, закрывали дитя от его жадных глаз.
— Мой сын! — прошептал Калигула. — Пошли прочь, мегеры! Дайте мне взглянуть на моего сына!
— Гай Цезарь! — подал голос лекарь Галот. — У тебя родилась дочь.
Лекарь испуганно замолчал и втянул голову в плечи. Опасался, что император может обвинить его в том, что ребёнок получился неугодного пола.
Цезония молча плакала. Отчаянно кусала пальцы, чтобы не закричать от отчаяния. Неужели все напрасно? И приворотное зелье, и беременность, и смерть Друзиллы? Она не станет женой императора из-за небольшого кусочка плоти, которого недостаёт её ребёнку! Цезония возненавидела дочь за то, что она не родилась мальчиком.
«А может, все-таки?..» — думала она, цепляясь она последнюю надежду.
Лицо Гая Цезаря обрело привычное, равнодушное выражение. Брезгливо скривившись, он направился к выходу.
— Несите ребёнка за цезарем! — задыхаясь, крикнула Цезония повитухам. — Положите у его ног.
Женщины подхватили на руки новорождённую, наспех завёрнутую в льняную пелёнку, и побежали за Калигулой. Догнали его у выхода. Суетливо положили девочку на грязный, истоптанный пол, перед императором. Сейчас решалась её судьба: жить ей, или быть выброшенной, как все младенцы, которых отказался признать отец.
Ослеплённый мужским эгоизмом, Калигула хотел переступить через жалобно пищащего младенца. Уже поднял ногу, обутую в позолоченную сандалию… И остановился! Случайно скользнув взглядом по дочери, он заметил редкие рыжие волоски, немного вьющиеся. Как у него. Как у Друзиллы!
Задыхаясь от волнения, Гай подхватил на руки девочку. Прижал её к груди, не обращая внимания на то, что ребёнок пачкает тунику, вышитую золотом.
— Моя Друзилла! — прошептал он, прослезившись от счастья. Гладил и целовал рыжую головку дочери. Нежно проводил двумя пальцами по щекам и маленькому носу. Заглядывал в узкие щёлочки полузакрытых глаз младенца, пытаясь определить цвет: не зелёный ли?
Гай не помнил, как выглядела Друзилла, когда родилась. Ему тогда ещё не исполнилось двух. Когда он прикрывал глаза, воображение рисовало картину: рыжеволосый мальчик, одетый маленьким легионером, поднимается на цыпочки и тянется к плетёной колыбели, где лежит новорождённая сестричка, розовая и золотисто-рыжая.
