Хэда - Задорнов Николай Павлович (читать книги онлайн .TXT) 📗

Американские матросы столпились на палубе у трапа.

– Мы не пойдем! – заявил Дик шкиперу.

– Нет, пойдете! – отвечал Бобкок.

– Отказываемся везти такую ораву. Эй, не пускайте их на палубу! А те, что прошли, пусть уходят!

«Что там случилось наверху?» – думал Сибирцев, стоя на трапе со своими матросами.

Движение приостановилось. Тьма вокруг, и слышно, что американцы говорят. Не вовремя они свои права заявляют.

Спросили Авдюху, спускавшегося по трапу, он понимал по-английски.

– Ссорятся из-за денег! – сказал он.

Но что может сделать матрос? Матросу велено стоять – он стоит. Благо, трап крепкий. И все стоят.

«И я стою!» – думал Сибирцев.

Прошли наверх Посьет и Шиллинг.

...Бобкок увел коноводов бунта в рубку, и там долго говорили. Вдруг дверь рубки распахнулась, и оттуда спиной вылетел Томсон.

– Здоровый у них шкипер! – сказал Маточкин, стоявший с Синичкиным и Сидоровым. Они принесли ящик с Точибаном и теперь вместе с другими матросами, работавшими на погрузке, стояли на палубе без дела.

Внизу на трапе что-то закричали, и матросы, стоявшие выше других, попытались ступить на палубу. Двое рослых американцев преградили им дорогу:

– No... no [59]...

– Ай сэй... сорри [60]...

– Что там, асей?

Рослый, сильный американец, расставив ноги, сказал Янке Берзиню:

– Кам бэквард! [61]

– Уай «кам бэквард»? [62] – передразнил Берзинь.

Матросы начинали терять терпение.

Вместо ответа американец сильно и умело толкнул Янку в грудь.

– Братцы... – испуганно завопил Берзинь, обращаясь к товарищам. – За царя!

И вся масса матросов, как по команде, ринулась на палубу.

– Янка, Янка... Дай ему, дай! – крикнул Маточкин.

– Я сам...

Поток матросов разливался по палубе.

– С ними надо, как они...

Бобкок с пистолетом бегал за своими матросами и, догоняя, бил их ногами, яростно ругался. Он выстрелил в воздух.

С трапа на палубу валили и валили матросы, в полной уверенности, что выпалили в русских.

– Бунт! – орал Бобкок.

Он кинулся к поднявшемуся Путятину.

– Прикажите, адмирал, своим людям укротить их... Все из-за четырех тысяч... Это они называют борьбой за права человека!

– Иди обратно! – орал негр у входа в жилую палубу.

– Братцы! – раздался зычный голос, какого никто еще не слыхивал от Евфимия Васильевича. – Унять команду клипера!

За бортом что-то бултыхнулось, словно всплыл и перевернулся кит, и сразу же это повторилось еще и еще, как будто запрыгали дельфины.

– К черту их! – Бобкок еще раз выпалил в темноту.

– Человек тонет! – кричали снизу. – Огня... Шлюпку...

– Черт с ним! Пусть тонет! – отзывались сверху.

– Вяжите их, ребята... Сами доведем судно!

– Не держи, отпусти меня, дай ему смазать по скуле! Сволочь этакая!

Во тьме опять послышалось бульканье. Еще кто-то из американцев прыгнул с борта в черную ночную воду. По всей бухте слышался плеск отплывавших в разные стороны, раздавались крики и шлепки о воду спешащих к берегу. Кто-то захлебывался и кричал отчаянно, видимо тонул. Драка американцев на палубе со своим шкипером закончилась, и библейскую бороду уже понесли на носилках...

– Пусть знают, как подличать... Эх ты, переметная сума! – ругался Маслов на Бобкока.

Путятин вынул платок и вытер руки.

– Евфимий Васильевич, вы тоже руку приложили? – спросил Берзинь.

И Путятин бивал. И он хаживал против турок врукопашную.

– Хуже турок, Евфимий Васильевич!..

– Сгружайтесь! – велел Путятин. – Толку не будет. Тут мокрое дело! – обращаясь к Пушкину, сказал он и глянул на матросов. Сам удивился, что заговорил на их жаргоне.

– Адмирал, я сейчас соберу команду и пойдем, – подбежал Бобкок. – Я их найду всех...

– Теперь я рву контракт, – ответил Путятин.

– Что? Адмирал... Как можно? Вы пренебрегаете долгом, жалея денег.

Потоки матросов с ящиками потянулись на трап и в шлюпки.

– Мьютини! [63] – качая головой, примирительно сказал старый моряк со свежей ссадиной под глазом.

– Бунт на клипере! – ответил ему Глухарев.

– Я тебе покажу! – поднося кулак под нос обидевшему его американцу, сказал на прощание Янка Берзинь.

По бухте люди еще плавали и кричали, а японцы с фонарями бегали по всему берегу.

«Что же со мной? Зачем меня на берег? Почему? Неужели выдадут японцам? Я погиб, – думал Точибан, когда ящик с ним подняли в сетке стрелой и поставили па палубу. – Странные западные люди! Что вы делаете друг с другом и с нами!..»

«Конечно, это меня обратно привезли в Японию!» – подумал Точибан, выбираясь из-под крышки, поднятой матросами. Он опять в том же бараке, словно и не уезжал...

Утром отряды вооруженных самураев двигались в поисках беглецов по лесным дорогам.

Пятеро американцев спали в храме среди сосен, когда послышались крики и поднявшихся беглецов окружили копья и поднятые сабли.

К каждому подошло по двое японцев. Хватая беглецов за плечи и заламывая им руки, японцы перевязали всех и вывели на дорогу.

– Пошли! – раздалась команда, подтвержденная движениями копий.

– Протестуем!

– Переводчика! Я больше не могу! Развяжите руки, – просил рыжий американец.

Среди самураев шел Эйноске. Он долго молчал и наконец ответил:

– Пожалуйста... Что угодно?

– Не имеете права... Человек свободен... Вы ущемляете законные права... Что мы плохого сделали? Как вы смеете?

– Здесь Япония, пожалуйста... Это не Америка! Тут вам не удастся так двигаться и бегать, как от своего правительства... как дома...

– Руки развяжите!

– Невозможно... У нас в таких случаях, когда преступник возражает, полагается заткнуть ему рот тряпкой.

– Почему? За что?

– Запрещается спать иностранцам в Японии без приглашения.

– Мы еще вам покажем! – ответил американец. – Можно нам или нельзя ходить по вашей Японии – это знаем мы. Дайте срок!

Пятерых голодных, оборванных и связанных янки привели в деревню, держа над ними острейшие наконечники.

Бухта под солнцем густо-синяя, а горы зелены от свежей листвы и хвои. На поверхности бухты нет сегодня сторожевых лодок и нет рыбацких. Чисто и спокойно стало в Хэда... Клипер вышел из бухты и стоит вдали на рейде.

Глава 23

ПРЫЖОК В БУДУЩЕЕ

– Я так и знал! Что же ты наделал? – спросил Глухарев, поднявшись утром на палубу шхуны и обращаясь к смутившемуся Таракити. – Я же говорил тебе! Ах, ты...

Глухарев постоял, потом нагнулся, осмотрел прорубленную палубу и дал Таракити изрядную затрещину.

– Чем ты думал? Где у тебя голова? – он постучал молодого плотника согнутым пальцем по лбу.

«Если я виноват, то перенесу, – отвечал взгляд Таракити исподлобья, и не обида и не возмущение в его глазах, а вопрос: – Как же теперь?»

– Иди сюда. Еще слава богу, что ты только палубу пропилил. Ну, брат, твое счастье. Кажется, обошлось! А ты, кривой черт, что думал?

– Ниче, – отвечал Ичиро.

– Вы зачем палубу прорубили?

– Рурь! – ответил Ичиро.

– Какой руль? Этому я вас учил? А еще все бегали на плаз и сверяли! Тебе такой руль в задницу вставить!

Что сказать в свое оправдание? Таракити обидно вдвойне. Он сам понимал, что поступил неправильно. Его заставили так сделать. Плотники спорили между собой, что и как делать дальше. Явились чиновники. Приходил сам Уэкава. По шее надо бить чиновника бакуфу, а не Таракити. Указали, что надо в палубе прорубить широкое отверстие, как делается у сэнкокуфунэ. Таракити не соглашался, по его не послушали. Представлялся удобный случай сбить спесь с молодого артельного. Таракити за все расплачивался.