Отчаяние - Есенберлин Ильяс (читать книги бесплатно полностью без регистрации сокращений .TXT) 📗
А через два года, в 1758 году по российскому счету, подавив кашгарцев и казахов в Синьцзяне, китайские войска опять полезли в Казахскую степь. На это раз они спустились с Тарбагатайских гор и опустошили всю степь до Голубого моря. Как в «годы великого бедствия», бежали от них все приграничные аулы. И так много было шуршутов, что не осталось ни травинки на земле. Наверно, не только лошади, но и сами шуршуты ели эту траву и глодали кору с деревьев…
Аблай выступил против них, и на Аягузе произошла большая битва. Снова, не желая перемалывать свое отборное войско, отступил он, а в прикрытие оставил батыра Малайсары. Погиб великий батыр Малайсары, как погиб Баян-батыр. И сейчас стоит там песчаная гора под названием Малайсары.
Но не добились от хана шуршуты, чтобы он порвал связи с Россией. Он стал отходить все дальше в степь, заманивая дракона туда, где словно львиные когти в мягких подушках стояли русские крепости. Однако дракон понюхал воздух и стал уползать обратно за горы…
Нет, в этой стороне нечего было делать дракону, и в том же году громадная стовосьмидесятитысячная китайская армия была собрана на синьцзянских рубежах. На этот раз шуршуты нацелились сразу на всю Среднюю Азию, благо российскому льву не было пока ни повода, ни возможности вмешаться в это дело. И сразу забыты были все неисчислимые вековые обиды. Хива, Коканд, Бухара и Афганистан при поддержке всего мусульманского мира стали готовиться к отпору. Словно горячий ветер, пронеслась весть о священной войне против шуршутов — газавате. По законам веры ни Аблай, ни хан Младшего жуза Нуралы не могли остаться в стороне от этого призыва.
Хан Нуралы сразу же сослался на прямую зависимость от России, которая не воевала с Китаем. До Младшего жуза далеко было шуршутам. Но и Аблай нашел себе оправдание, чтобы не присоединиться к газавату. Во-первых, он тоже зависим от России и не смеет без ее согласия вступать в большие войны. Во-вторых, только недавно целых тридцать аксакалов во главе с Одаршыбием от имени Аблая преподнесли в подарок китайскому императору тридцать белых аргамаков, и тот признал Аблая «главой всех казахов», и теперь неудобно выступать против богдыхана, ибо это будет нарушением данного слова. На самом же деле хан Аблай, по примеру предков, не относился серьезно к любым договорам, тем более написанным на бумаге. Его глубоко беспокоила коалиция среднеазиатских ханств во главе с афганским воителем Ахмет-ханом. Семьдесят тысяч всадников собрал Ахмет-хан между Ташкентом и Самаркандом, и кто его знает, куда может двинуться это войско, если не произойдет стычки его с шуршутами. Что могли противопоставить такой армии обескровленные за десятилетия бедствий и непрерывных войн казахские кочевья! Ничего плохого не произойдет, если шуршуты потреплют сейчас претендующих на туркестанские города кокандских и прочих эмиров. Правда, и шуршутское соседство на юге нежелательно, но опять-таки выручит двойное подданство. Коль обнаглеют шуршуты, рыкнет российский лев. Русские крепости ведь не только в Казахской степи, а и дальше на восток, вдоль всей китайской границы, до самого Великого океана.
А пока что хан Аблай отправил очередное большое посольство в Петербург к царице Екатерине Второй во главе с сыном Тугумом с просьбой об утверждении его ханом трех жузов. Хоть и поднят он был аксакалами на белой кошме, и выкупали его по всем правилам в молоке белых кобылиц, но российская царица с достойной любого тюре мудростью никак не хотела признавать его в этом значении. И дело было не только в том, что многие родовые вожди Младшего и Большого жузов противились единовластию Аблая, но прежде всего потому, что царскому правительству в преддверии дальнейших событий выгодно было иметь дело с ханами каждого жуза в отдельности. Строптивый и самовластный, Аблай, получи он полную власть в степи, явно стал бы выказывать неподчинение и ставить свои условия. Уже сейчас, хоть и не утвержден он был официально, не только все степные певцы-жырау, но и многие царские пограничные чиновники считали его главным ханом казахов.
Аблай спал крепко в эту ночь и встал рано. Все та же конрадка сидела на краю ложа у стены юрты, поджав ноги. Глаза ее стали еще больше. Распущенные волосы, длинные и густые, закрывали всю ее фигурку в белой рубахе. А лицо из-за этих волос и темных глаз казалось еще белее рубахи.
— Ты что-нибудь хочешь от меня? — спросил хан.
— У меня одна только просьба…
— Говори!
— Не убивайте моих братьев!..
— Что же, кто остался в живых, пусть живет…
— Они ошиблись, не послушались вас… Теперь они никогда больше не станут этого делать!
— Да, это так! — усмехнулся Аблай.
Откинув голову, он долго смотрел в светлеющее небо сквозь круглое отверстие в потолке… Вчера он жестоко наказал некоторых строптивых конрадовцев, пытавшихся сбежать из-под его власти. А сейчас предстоит испытание: как поведут себя остальные конрадовцы, а вместе с ними уйсуни, джалаиры, дулаты, албаны, суаны и прочие племена и роды Большого жуза. Почувствовали ли они железо его руки и согласны ли считать его главным ханом. Подавляющие большинство их сейчас в его войске, которому предстоит сразиться с вечными врагами — кокандскими эмирами, которые всячески переманивали их на свою сторону. Что преобладает в них — чувство всеказахской общности или станут они, как вода, переливаться из одного кувшина в другой…
— Птицы никогда не бьют тех, кто возвращается в стаю… — тихо сказала конрадка, словно угадав его мысли.
— Это смотря какие птицы!.. — глухо сказал Аблай. — Есть птицы — орлы, а есть вороны!
— Есть лебеди…
Аблай покосился на нее и, больше не сказав ни слова, встал и вышел из юрты. Остановившись на пороге, хан посмотрел в посветлевшее небо. «Давно что-то не видел я лебедей в степи!» — подумал он и решительным взмахом руки подозвал телохранителя.
— Есть ли новости от гонцов?
— Да, они начинают возвращаться!
Аблай посмотрел в сторону горы Каратау. Там, у подножия, видны были небольшие группы всадников, с разных сторон направляющихся к ханской ставке. На всем скаку ворвалась в аул чья-то сотня джигитов, и, когда осела пыль, Аблай радостно кивнул головой. Это были кипчакский батыр Мандай и кереец Жабай-батыр. Оказалось, что они еще не уехали на родину, а гостили у здешних родственников. Услышав «аттан», они примчались к Аблаю.
— За Бухаром-жырау послали? — спросил Аблай.
Телохранитель на миг замялся, и хан Аблай нахмурился. Все хуже и хуже становились отношения у него с некогда преданным ему душой и телом вещим жырау. Вчера в знак протеста против его расправы с конрадовцами жырау, не попрощавшись, уехал из ставки…
Опять заклубилась пыль на востоке. К ханской юрте подлетел очередной гонец, спрыгнул с коня, встал на колено:
— Мой повелитель-хан, лишь четыре или пять сотен рода джалаир готовы выступить…
— А остальные?
— Собирают свои юрты, чтобы уйти от кокандцев!
— Те же вести пришли и от других родов Большого жуза, мой хан! — сказал порученец.
— Куда же они собираются?
— В сторону Алакуля.
— Значит, под шуршутские мечи!… — в сердцах крикнул Аблай.
Однако к полудню стало ясно, что не все обстоит уж так плохо. Как ни были обижены на Аблая многие роды, кокандцы и шуршуты все равно были страшнее. Вскоре доложили, что аксакалы родов албан и суан дали обещание к полудню привести все свое ополчение под белое знамя Аблая. Потом прискакал гонец от рода дулат с известием, что пять тысяч воинов этого рода уже на марше в сторону ставки, и ведут их батыры Бокей и Садыр. В верности Елчибек-батыра хан Аблай не сомневался.
— Сколько осталось виновных из племени божбан? — спросил повеселевший хан.
— Пятерых зачинщиков ухода из-под твоей руки мы бросили меж лошадьми, мой повелитель-хан. Еще двенадцать ждут твоего решения, сидя в колодках…
— Отпусти их!
Через несколько минут отпущены джигиты божбановцы, потирая натертые колодками руки, побежали к своим юртам.
