Короли Альбиона - Рэтбоун Джулиан (читать книги онлайн полностью без сокращений .txt) 📗
Интересно, подумал я, он воспроизводит герб короля, чтобы нанести оскорбление его величеству, или же в этом заключена какая-то магия? Но в тот момент я забыл спросить, а потом все и так стало ясно.
Вернемся к той сцене. Рядом с Эдди, не достигшим еще восемнадцатилетнего возраста, склонился перед законным монархом граф Уорик — огромный красивый черноволосый мужчина в самом расцвете сил, склонился перед человеком, все еще остававшимся помазанником Божьим. А распрямившись, запрокинул голову и заревел, точно взбесившийся бык: «А где долбаная королева и этот ублюдок, которого они зовут принцем Уэльским?»
Али все медленнее и медленнее выговаривал слова, то и дело зевая. Наконец он умолк. Приближался вечер, дождь стихал, бирманская кошечка вернулась из зарослей и пристроилась на коленях у хозяина. Али почесал ее под подбородком.
Я услышал, как щелкнула дверная задвижка, и, подняв голову, посмотрел в сторону веранды, по ту сторону маленького пруда. Обе жены Али, закутанные в тонкий муслин, под которым угадывались такие же округлые груди и тонкая талия, как и у их тети, спускались к нам.
— Возвращайся завтра, дорогой Ма-Ло, — сказал мне Али на прощание. — Тогда мы узнаем, что было тем временем с Умой.
Глава тридцать восьмая
Я вызвала немалый переполох в окрестностях Ковентри, путешествуя в добытом мной наряде. Здешний народ почитает идола, чье платье я себе присвоила. Вернее, не «почитает», это неточное слово. Мария для них не просто богиня и мать бога она их друг. Я вскоре выяснила, что простой люд относится к своим богам совсем не так, как церковнослужители, украшающие иконы золотом и драгоценными камнями — иногда даже настоящими, кадящие благовониями и совершающие молитвы по строго предписанному обряду. Им важно, чтобы боги оставались далекими и недоступными для людей, чтобы они внушали почтение и страх. С помощью этих образов они укрепляют свою власть и свои законы, от их имени взимают пошлины и десятины с бедняков.
А бедняки, вопреки всему, хранят в сердце особый образ своей местной Матери и благодаря этому сохраняют связь с самой Матерью. Дева Ковентри не та, что Богоматерь Ноттингема или Уолсингема, — это их, и только их, собственная заступница, они общаются с ней, разговаривают, поверяют ей свои заботы, они скорее любят ее, нежели почитают. Этот идол бывает и капризным, и непредсказуемым, но это — часть их жизни. Благодаря Матери созревает урожай, рождаются на свет дети и, когда приходит срок, она принимает в свои объятия умирающих.
И вдруг они увидели, как по долам и холмам, по берегу реки, через их поля и деревни шествует сама Матерь, в высокой золотой короне, в черном платье и синем плаще, с золотыми украшениями, подтверждающими ее божественный статус. Крестьяне приветствовали богиню почтительно, с некоторым страхом, с детским желанием угодить ей и столь же детским доверием: она-де удовлетворит все их неотложные нужды. Эти люди оказались во всем похожи на жителей нашей страны, они полны столь же искренней веры и не нуждаются в хитроумном посредничестве церкви.
Я пребывала в каком-то смутном состоянии и мало в чем отдавала себе отчет. После нескольких недель пыток и нескольких месяцев лишений я ослабела и телесно, и духовно. У меня не оставалось ничего, кроме самой жизни и твердой решимости выжить. Мне казалось, что я медленно, без усилий, парю над землей, я слышала голос, напевавший на высоких, доступных лишь флейте нотах песнь любви и благодарение Парвати, и этот голос был так красив, что я даже и не думала, что пою я сама. Крестьяне усыпали мой путь лепестками вишни и яблони, они постанывали от счастья, когда я принималась неторопливо покачиваться и вращаться, показывая им задники золотых туфель, танцуя под жалобное завывание их труб и волынок, под грохот барабанов вздымая к небу руки в жесте молитвы.
Они кормили меня сметаной и молодым сыром — на полях уже выросла трава, и коровы давали много молока; они кормили меня прошлогодним медом и сотами, рыбой и хлебом, маслом, яйцами, а спустя несколько недель, когда появилась фасоль в стручках, словно покрытых шерстью, и созрел горох, — салатом из побегов щавеля и почек боярышника. Крестьяне ничуть не удивлялись, когда я отказывалась от мяса ягнят и кроликов, от кур и голубей.
Я не затягивала свое пребывание ни в одной из деревень, я спешила уйти, прежде чем кончится обаяние волшебства и они распознают во мне человека, женщину, а не богиню. Пока они верили в меня, я даже творила чудеса. Старухи, лежавшие при смерти, подымались или засыпали сладким, приятным сном с тихой улыбкой на лице; мальчик, за семь лет не вымолвивший ни слова, только пищавший и хрипевший, произнес «Слава Марии», прежде чем вновь вернуться к бессмысленному бормотанию — так утверждала его бабушка; мужчина, свалившийся с яблони еще прошлым летом и с тех пор не встававший, вылез из кровати, чтобы разглядеть меня, когда я проходила мимо; охромевший пони взбодрился и пошел ровно, когда я уселась на него верхом…
А я как сыр в масле каталась. С каждым днем мои груди и ягодицы обретали прежнюю округлость.
С этими словами Ума откинулась на спинку кресла и горделиво, радостно встряхнула грудью, обтянутой блузой цвета пламени. И тут я поверил, что достойная и не такая уж молодая дама была некогда взбалмошной девчонкой, еще не переступившей вполне грань, отделяющую подростка от женщины.
Кожа вновь сделалась блестящей и гладкой, исчезли круги под глазами, следы перенесенной боли. Вокруг меня справляла свое торжество весна, подступало лето, с боярышника градом осыпались белые как снег лепестки, их запах напоминал мне аромат девственной щели в тот самый миг, когда в нее впервые вторгается мужская сила, а из земли пробивались петрушка и кервель, купена под ее мясистыми листьями болтались белые восковые яички; потом пошел собачий шиповник (смешное название!), жимолость, высокие стебли наперстянки, а на лугах — сплошной ковер золотистых лютиков.
Тебе стало скучно, Ма-Ло? Ты все это уже слышал от Али? Я уверена, он знает это не так, как я знаю, он не может так это любить. О, эта северная весна! Наши сады, поля и леса прекрасны, но они не меняются так, когда наступает новый сезон, им неведомо преображение. Они величественнее, но чего-то недостает. Что ты сказал? Тебе не было скучно? Тебя смущает тот образ, к которому я прибегла, описывая запах боярышника? Ничего не поделаешь. Принимай меня такой, какая я есть. Так на чем я остановилась? А, да. Я начала поправляться.
Да, я приходила в себя. К середине лета, когда крестьяне зажигают по ночам костры и устраивают праздники, когда косят сено, пшеница становится желтой, а рожь вымахивает на пять футов в высоту, и если ветерок колышет колосья, на них проступает влажная синева, словно на куске выстиранной шелковой ткани, за каждой изгородью, на любой вырубке в лесу мальчишки щупают девчонок, тискают их груди и ягодицы, девушки обхватывают бедра юношей своими ногами, обвивают их шею руками, словно ветвями берез или тополей, ласточки, сплошь черные и белогрудые, носятся над оставшимися после дождей лужами, подхватывают капельки воды для питья и яйца жуков, — так вот, к середине лета мне прискучило и одеяние Богоматери, и обожание стариков и больных, и почтительный страх всех встречавшихся мне мужчин. И в любом случае, ко мне возвращались прежние формы и я уже не могла втиснуться в украденный наряд. Пора было вернуть себе прежний образ, а хорошо бы заодно и Эдди Марча.
Я еще не решила, в какую сторону идти. Я то поворачивала на юг, в надежде вновь повстречать Эдди, то уходила на северо-запад ведь где-то там мы рассчитывали разыскать брата князя Харихары, а найти его значило, вероятно, вновь обрести моих спутников — Али и всех остальных. Я приближалась к северо-западным районам страны и находилась уже где-то на границе между Ингерлондом и Уэльсом (что такое Уэльс, я скажу позже). На плодородной равнине с небольшими возвышенностями, где пахотная земля перемежалась рощами и небольшими ручьями, а вдалеке на горе стоял замок Мальпас, я издали высмотрела молодого рыцаря, который ехал по петляющей дорожке верхом на огромном мерине удивительной масти: он был даже не светло-гнедой, а желтый, как лютик. По правде говоря, мне захотелось хотя бы ненадолго забыть с этим пареньком об Эдди. Кроме того, если б мне удалось уговорить его раздеться, а там, глядишь, и соснуть, я бы заполучила новый наряд.
