Червь - Фаулз Джон Роберт (читать книги регистрация TXT) 📗
В: Так вы бедствуете?
О: На жизнь хватает. У нас говорят, что всякий верующий должен получить свою долю от мирских благ. Мы и живем по этому правилу: кто богаче, делится с тем, кто беднее.
В: А теперь, мистрис Ли, извольте рассказать про ту роль, которую вам выпало представлять в апреле сего года, не упуская ни единой сцены. Когда Его Милость впервые пожаловал к вам в заведение Клейборн?
О: Около начала месяца. Числа не помню.
В: Прежде вы его видали? Хоть где-нибудь?
О: Нет. Его привел лорд Б.
В: Вы знали, кто он таков?
О: В первый раз нет. Но скоро узнала.
В: От кого?
О: Клейборниха взялась у меня о нем выпытывать. А как я рассказала, она и открыла, кто он есть.
В: Что она еще о нем говорила?
О: Что его не худо бы пообщипать. И велела мне привязать его к себе покрепче.
В: Ну а Его Милость? Находил он приятность в постельных шалостях?
О: Ничего этого между нами не было.
В: Как не было?
О: Едва мы вошли ко мне в комнату и я потянулась его обнять, от отвел мою руку и объявил, что все мои старания будут напрасны. И что он пошел со мной лишь затем, чтобы не попасть на зубок лорду Б. И прибавил, что хорошо заплатит за молчание.
В: И вы не пустили в ход свои хваленые уловки и кунштюки?
О: Нет.
В: Вас это не удивило?
О: Я много знала таких примеров.
В: Неужто?
О: Да. Правда, мало кто делал такое признание с порога, наперед не попробовав. Кто мог, покупал наше молчание, а иные покупали даже похвалы.
В: Похвалы их удальству?
О: Был у них такой обычай при расставании. Да мы их и сами из корысти наущали. А между собой посмеивались: «Кто похвальбой берет, тот к делу не льнет». Сдается мне, что такое не только в борделях водится.
В: Очень мне надо выслушивать твои бордельные прибаутки.
О: Это больше истина, чем прибаутка.
В: Довольно. Итак, он не пожелал или не смог. Что было дальше?
О: Его Милость поставил себя со мной учтиво. Он рассказал, что лорд Б. очень меня нахваливает. А потом стал расспрашивать про мою распутную жизнь и полюбопытствовал, по нраву ли мне это занятие.
В: Он держался без стеснения или робел?
О: Как будто это все ему в диковину. Уговариваю лечь рядом – отказывается, даже сесть не захотел. Потом все-таки присел на краешек кровати и рассказал немного про себя. Что никогда еще не знал женщины, и эта мысль причиняет ему душевное сокрушение. И еще он терзается оттого, что принужден это скрывать от родных и друзей. И что он отверг уже несколько выгодных партий и домашние не оставляют его попреками, потому что он в семье младший сын и больших надежд иметь не может. Мне сдается, он был огорчен много сильнее, чем показывал. Говорит и отворачивается, точно от стыда, что некому и душу излить, кроме такой, как я.
В: Что же вы на это?
О: Я, как могла, стала утешать. Сказала, что он еще молод: мало ли я знавала мужчин в таком же положении, а теперь все при них. Отчего бы нам теперь же не сделать испытание? Но он и слушать не захотел. Вдруг вскочил с кровати и, когда я пыталась его вновь усадить, сказал: «Довольно. Оставь меня», – будто досадует на мою неотвязчивость. И тотчас бросился просить прощения и уверять, что виной всему не моя неискусность, что я честно употребила все свое старание, что надо быть мраморной статуей, чтобы не растаять от таких поцелуев и много чего еще. А под конец сказал, что, если у меня достанет терпения, он бы не прочь еще раз испытать себя при следующем свидании через два дня, а то в этот раз он должно быть надсадил душу в ожидании, ибо не знал ни меня, ни обычаев этого места; теперь же его опасения улеглись, и он уверился в моих прелестях, пусть и не имел еще случая узнать их близко. Вот и все.
В: Вы уговорились о втором свидании?
О: Да.
В: Он расплатился?
О: Перед уходом швырнул на кровать несколько гиней.
В: Мне желательно узнать следующее: были ли эти расспросы и любезности несходны с повадками прочих сладострастников при подобных свиданиях?
О: Нет.
В: Разве не в обычае у джентльменов, получив удовольствие, незамедлительно от вас уходить?
О: Бывают и такие, но много больше получают удовольствие и от нашего общества. Поговаривают, что таких приятных бесед, как у Клейборн, во всем Лондоне не ведется. Девиц, которые только в постели речисты, она у себя не держит.
В: Так вам и другие особы делали признания в этом роде?
О: Всяк на свой лад. Иную тайну они и жене поверить не решатся, а перед нами, прости Господи, можно не таиться.
В: Добро. Пришел ли он к вам в другой раз?
О: Пришел.
В: И что же?
О: То же самое и повторилось: не захотел он меня. И тут он объявил свое желание, чтобы этим делом, которое никак ему не дается, занялся со мной его слуга, а он тем временем станет на нас любоваться. Он только боялся, как бы я не отказала, посчитав эту прихоть непонятной и ни с чем не сообразной, и потому с готовностью обещал мне хорошее награждение.
В: Не делал ли он такого предложения при первом вашем свидании?
О: Нет. Точно помню – нет. В этот же раз он подвел меня к окну и показал Дика, который дожидался на улице.
В: Что вы ответили?
О: Поначалу я воспротивилась и объяснила, что нанята для услаждения Его Милости, а не слуги его. Мистрис Клейборн нипочем не разрешит: у нее на этот счет строго. Тогда он заметно приуныл, как будто лишился последней надежды. Слово за слово, и он открыл мне, что кроме прочего задумал испробовать это средство по совету одного ученого врача. Мне же помыслилось, что эти резоны придуманы лишь для того, чтобы меня уломать. И все же было ясно, что он непритворно моим отказом огорчен. Жаль мне его стало, и я снова принялась упрашивать его прилечь рядом. И опять он не пожелал, а вместо этого пристал ко мне с уговорами. Рассказал кое-что и про Дика: что хоть наружностью и званием они несхожи, но Дик ему как родной брат, они и родились в один день.
В: Вы не почли это за странность?
О: Воистину так, но этому рассказу я поверила больше, чем истории про врачей. Только должна тебе сказать, что после узнала про них нечто куда более странное. Свет не видал таких людей, которые были бы столь же различны меж собой, однако душа у них была едина. Как мужчина и женщина: чем обделен один, тем наделен другой, даром что оба мужчины. Хоть и от разных матерей, а ровно братья единоутробные.
В: Об этом успеется. Словом, он убедил вас исполнить его причуду?
О: Не вдруг, а лишь в третье посещение: он пришел ко мне еще раз.
Теперь я признаюсь тебе в том, что утаила от Джонса. Хочешь верь, хочешь не верь, а только это чистая правда. Ты, должно быть, видишь во мне отъявленную блудницу. Спору нет, я и вправду была такой. Господи Иисусе, прости мою душу грешную. Да, я была великой грешницей, и сердце мое ожесточилось и сделалось тверже камня. Ожесточилось, но не омертвело – не вовсе омертвело, ибо совесть шептала мне, что я грешна и нет мне прощения.
Сестры мои, служившие в этом доме, почти все были слепы, они не ведали, что творят. Я же все понимала. Я видела, что этот путь ведет в ад и у меня нет иных причин следовать этой стезей, кроме своего упорства в грехе – а это причина вовсе не извинительная. Одни грешат оттого, что находят в этом удовольствие, другие – такие, как мы, – еще хуже: они грешат, самый этот грех ненавидя. Не своей охотой, а как бы по обязанности: так раб покорствует воле хозяина, хотя и хозяин и воля его ему постылы. Я тебе это объясняю с тем, чтобы показать, в каких путах я пребывала, когда появился Его Милость. Оттого и грешила я так бесстыдно, что душа моя влеклась прочь от греха. И чем больше я в мыслях прилеплялась к благочестию, тем отчаяннее грешила. Вспомни: ведь мы, женщины, с младых ногтей приучены исполнять волю мужчины. Мужчины, верно, скажут, что это Ева заманивает их в блудилище. Но кто удерживает их в блудилище, как не Адам?
В: Много есть и таких, кого Адам побуждает блюсти себя в чистоте.
