Державы Российской посол - Дружинин Владимир Николаевич (читать книги полностью TXT) 📗
Пройдет много лет, генеральный писарь возьмет перо, чтобы рассказать потомкам, какое смятение он испытывал, оказавшись в неволе у Мазепы, словно притороченным к седлу.
Страхи терзали генерального писаря целую неделю. Полегчало, когда вернулся Быстрицкий, довольный собой безмерно. Сам король удостоил его беседой, сказал, что к переправе выступит лично, дабы обнять союзника.
– Его величество, – докладывал шляхтич, вскидывая острую бородку, – сегодня уже на Десне. Вашей ясновельможности пора трогаться.
– Ты меня не гони, – отрезал Мазепа. – Сидит там, и ладно. Берег под ним не обвалится.
На другой день, спозаранку, бомбой влетел в гетманскую спальню Войнаровский. Мазепа растирал спину лампадным маслом. Зять не поздоровался, не снял шапку. Расстегивая полушубок, оборвал пуговицу. Мчался из Погара сломя голову. Следом едет Меншиков – навестить больного. Князь явно недоверчив. К тому же Войнаровский подслушал разговор двух офицеров-иностранцев. «Завтра этих людей закуют в кандалы», – сказал один, показывая на гетманского гонца и его спутников.
Орлик, впоследствии вспоминая тот роковой час, заметит: «Я не знаю до сих пор, точно ли слышал это Войнаровский, или Мазепа научил его так говорить, чтобы нас всех обольщать».
– Беги к кухарю, – оборвал зятя гетман. – Пускай гасит печь. Обедать некогда. Обед псам вылить… Меншиков, дьявол ему в печенку, повоет не жравши.
Увязать скатерти, занавеси, уложить посуду не успели. Канделябры со стен срывали топором, вместе с гвоздями. Орлику крепко запомнилось это бегство из Борзны, на пустой желудок, затем короткая передышка ночью в Батурине – гетманской столице.
Гетман со свитой переправился через Десну 25 октября, у села Оболонь. Земля, задубевшая от заморозка, звенела под копытами. Запылали костры, дымы сплелись в облако, повисшее над войском в ясном небе.
Орлик тосковал, и Мазепа стыдил его. Отчего не радуется пиита солнцу, самоцветам росы на лугу? Надо надеяться, фортуна кажет приметы добрые. Казаков выстроили широким полукругом. Гетман пустил коня бодрой рысцой, лихо осадил и, выпрямившись, обратился к войску с речью. Он блистал парадной одеждой, регалиями – недоставало лишь голубой андреевской ленты.
– Настал час сказать вам, зачем я вас привел сюда, славные мои воины…
Не только рядовых казаков, но и многих начальников ошеломила новость. Ряды дрогнули, местами, сперва несмело, зародился гул. Спохватившись, Мазепа пропустил несколько задуманных доводов и прокричал самое важное – царь намерен казаков обратить в солдаты, поставить над ними москалей. Тут была доля правды – Петр повелел зачислить часть казаков в регулярные «кумпании», оторвал от семей, поселил в казармы.
– Я старался отвратить царя от намерений, погибельных для нас, но напрасно – сам подпал его гневу и злобе и не нашел иного способа спасения себе, как уповать на великодушие короля Карла.
Гомон ослабел, но не умолк, – добиться тишины полной так и не удалось. Мазепа слез с коня, обливаясь потом. Он сократил речь, но едва мог докончить. Казаки расшумелись непочтительно.
Король разбил свой стан невдалеке. Отправив туда курьера, встревоженный гетман распорядился привести воинство к присяге. И тут предчувствие беды забилось, заныло в Орлике как никогда. Из четырех с лишним тысяч перешедших Десну осталось меньше половины.
Беглецы быстро разнесли новость, поредели и полки, оставленные на восточном берегу прикрывать переправу.
Четыре дня промешкал гетман в своем лагере, почти рядом с Карлом, проверяя наличность бойцов и оружия, тщетно ожидая подкрепления. Только 29 октября утром Мазепа вошел в палатку монарха, под вымпел с тремя золотыми коронами на холодном белом фоне. Вослед внесли булаву и бунчук.
Карл с капризной миной отдернул ногу, когда перед ним легли увесистые символы гетманского достоинства. Конский хвост бунчука, диковинный для шведов, съежился на земле, отливая зловещей чернотой. Свидетель встречи камергер Адлерфельд не скрыл от потомков впечатление странной театральности.
Мазепа осунулся от тревог, от подагры и выглядел старше своих шестидесяти лет, а булава – непосильной для его худощавой, хилой фигуры. Выспренние латинские фразы, старательно закругленные, звучали старомодно. Карл, чуждый всякой учености, не относящейся к войне, стоял с выражением скуки на дерзком, припухлом юношеском лице.
Теперь Мазепа был по-настоящему болен, его шатало, он судорожно сдерживал стон. Карл попросил его сесть и продолжал беседу стоя.
Лазутчики уже донесли королю, как ничтожна подмога, доставленная казацким вождем. Мазепа не мог отрицать – из обещанных двадцати тысяч с ним сейчас едва десятая часть. Король вежливо улыбался, но канцлер граф Пипер хрипло задышал, втягивая щеки, что служило признаком досады. Остальные полки на подходе, сулил Мазепа с нарочитой, наигранной веселостью. А главное, к услугам королевского величества город Батурин, наполненный войсками, огромными запасами продовольствия и всяческого снаряжения.
За столом, сервированным в жарко натопленной хате, гетману полегчало. Он запомнился свидетелю как остроумный собеседник, сломавший свою провинциальную скованность. Вышучивал московитов – носятся, ищут его, сталкиваются лбами – искры сыплются.
– Где тут дорога Александра? – спросил Карл, по обыкновению резко обернувшись, в упор.
Мазепа смешался.
– Вы имеете в виду македонца?
– Ну да, – и король нетерпеливо притопнул. – Мне говорили, это где-то близко.
– Извольте, ваше величество! Мы отыщем ее вместе, на досуге. После победы.
Пипер засмеялся, прикрывшись салфеткой. Карл взглянул на него и недоуменно поднял редкие, белесые, словно выцветшие, брови.
– Александр достиг нашей страны, ваше величество! Историки еще в неведении, так как открытие сделано недавно. Камень, ваше величество, камень с греческой надписью!
Орлик, сидевший в конце стола, поперхнулся и уронил в тарелку обкусанное гусиное крыло. Что это взбрело гетману? С какой стати выдумал?
Сосед писаря, генерал Гилленкрок, обтер губы и, весело щуря заплывшие глазки, зашептал:
– Король обожает Александра. Кумир, божество… Неужели правда – камень?
– Передают за достоверное, – ответил Орлик осторожно.
Невероятно! Генеральный писарь посмотрел на Мазепу с суеверным трепетом. Какой дух – святой или нечистый – подсказывает ему? Какой ясновидец?
19
Главную свою квартиру Петр застал в смятении. Мазепа на вызов не прибыл, лежит при смерти. Меншиков ускакал в Борзну.
– Проститься с гетманом, – пояснил Головкин, и царь надвинулся на канцлера грозно, уловил недосказанное.
– Злодейство? – Желваки на щеках царя запрыгали. – Кочубеевы последыши…
Вообразилось – извели верного друга, погубили враги, которым нет числа.
– Подагра и хирагра, – произнес канцлер. Мудреный двойной недуг, проставленный в письме Мазепы, вдруг возник в памяти.
Не все, не все сказал Головкин…
– Князь имеет сомнения, – выдавил канцлер и охнул – так свирепо схватил его царь за плечо и затряс.
Камзол трещал, пуговицы раскатились по полу, Головкин просил прощения, но так и не объяснил внятно, какую пакость, какое зло, учиненное Мазепе, заподозрил Меншиков. О какой-либо вине гетмана не могло быть и речи перед царем.
Вскоре явился офицер, посланный светлейшим. Царь разорвал бы цидулу с омерзением, если бы не кривились под сокрушающим известием знакомые каракули.
В Борзне гетмана нет, с одра болезни сорвался… Был в Батурине, запретил впускать в город великороссийских людей. Из-под Батурина прискакал гонец. Подтверждает – из бойниц высунулись пищали, ворота Меншикову казаки не открыли. След Мазепы тянется к Десне. По селам слышно – Мазепа подался к Карлу. Один шляхтич в том поклялся, видел будто бы воочию…
Уже помчались нарочные читать царский указ всему казацкому войску, духовным и мирским чинам. Собраться им безотлагательно для совета, а если Мазепа изменил, то и для выборов нового гетмана.
