На дальних рубежах - Мельников Геннадий Иванович (серия книг .txt, .fb2) 📗
Пришли пораньше, пока рабочие с механических мастерских и служивые из флотского экипажа не нахлынули, заняли удобный угол, за фикусом разлапистым в кадке, здесь покойней было, и пива заказали дюжину. По первой кружке залпом выпили, с жадностью, недолго посидели, внутрь себя блаженству прислушиваясь, по бутерброду с кетовой икрой сжевали и за второй потянулись. Но тут Андрей ощутил на себе взгляд из другого угла, тоже фикусом загороженного. Отпил он полкружки недовольно, мешали ведь, поставил кружку на стол и вгляделся в соседний угол. А оттуда скалил зубы сквозь бороду Матвей Буяный. То-то радости было. И по груди поколотили кулаками друг друга и, обнявшись, по спинам тузили, и расцеловались даже от полноты чувств. Матвей тоже был с товарищем. Съехались они со своим добром за один стол, «пьянковки», которую в Матросской слободке подавали, принести велели и пир продолжили. Матвей Буяный принялся расспрашивать Андрея о житье-бытье, вспоминал старых товарищей.
— Разбрелись кто куда, на железке осталась самая малость, — отвечал Андрей и рассказывал, как лето проработал на заготовке морской капусты купцу Семенову.
— А сам-то ты как поживаешь? — осторожно спросил он.
Матвей был уже в подпитии, язык развязался, но еще пытался себя контролировать. Немного недоговаривал, туману напускал, а потом вынул из кармана куртки и на стол положил большой круглый полупрозрачный камень с темной веточкой в середине.
— Вот, полюбуйтесь!
Андрей взял камень, тяжелым он ему показался. А веточка желтой была и блеснула золотом.
— Да, да, — видя Андреево удивление, кивал Матвей. — Золото!
— Так ты в старатели подался?
— Как сказать, — замялся Матвей Буяный. — Лето я у староверов в Осиновке, что на Чехезе, работал. Серьезные мужики, в работе спуску не дают, но платили хорошо. Крепко живут, все у них спорится. Баловства не допускают. Но тут их добру позавидовали, да в деревню малороссов-переселенцев и прибавили. Были среди малороссов мужики и справные, но много и вздорных человечков. По каждой малости в крик, драки устраивают, на чужое зарятся. Весь порядок порушили. Пристав стал наведываться, мне приходилось прятаться. Да и староверам надоела эта маята, подались они в Петропавловку на Даубихэ. Петропавловку Андрей знал, это недалече от Ивановки, там староверы селились издавна.
— А я им кто? — продолжал Матвей. — Работник нанятый. И пришлось мне идти на все четыре стороны. Ведь и деваться-то некуда. В Никольском не укроешься — все на виду. Благо товарища встретил, год вместе бубны били на каторге. А до этого он на Соколином острове уголь рубил, повидал многое.
Соколиным островом люди Сахалин называли, место страшное.
В том товарище Андрей признал спутника Матвея после его побега из каторги и лупцевания Кирилловича-десятника.
— Вот он-то мне этот камешек и показал.
Товарищ Матвея, тоже в крепком подпитии, улыбался благостно, и все порывался отнять и спрягать камешек.
— Место, говорит, знаю, где золото водится. И камень оттуда. Зовет на будущее лето в старатели.
И товарищ Матвея, Корж по прозвищу, заплетающимся языком, но очень возбужденно, принялся таинственно шептать о богатствах, в горных таежных речушках Южно-Уссурийского края таящихся. Рассказывал он о своих друзьях, сказочно разбогатевших за лето-другое, о самородках, градом сыплющихся со мха таежного, о золотом песке в речных песчаных отмелях, о шурфах, из которых золото выбрасывали лопатами.
— Что-то ты на богача похож не особенно, — усомнился Андрей.
— А это видел? — привел Корж довод решающий, и покатил по столу речную кварцевую гальку.
Веточка золота казалась внушительной.
Потом к ним четыре красавицы, шлюхи трактирные попытались пристроиться, учуяли, видимо, что денежки, хоть и немного, у мужиков водятся. Да Матвей на них рявкнул, брысь, мол, они и обиделись, матом ответили, вполне профессионально. Недаром обслуживали Матросские улицы. Отошли и недалече, через столик устроились, графин морсу заказали, клиентов ждать денежных.
Долго сидели они еще в трактире, набрались допьяна, но условились на Вознесенье встретиться у Никольской церкви. И расстались заполночь.
— Ты пойдешь? — спросил утром Андрей своего товарища.
— Нет, — ответил тот, — я уже слыхивал про старателей, да и видел их немало. Но капустное дело понадежней будет.
Зиму Андрей провел дома, помогая отцу по хозяйству, на охоту ходил, а весной заметалась душа. Крепился он, крепился, за плужком сакковым еще походил, батиной гордостью, самой ценной прошлогодней покупкой, да и подался на Вознесенье в Никольское.
В церковь зашел, лоб перекрестил, по базару побродил и опять к собору вернулся.
Перед оградой ему незнакомый парень дорогу заступил. — Ты Матвеев дружок, Андрюха Медников?
— Да, — кивнул Андрей, — договорились встретиться….
— Топай за мной, — подмигнул парень, и в углу базара они встретились, свиделись, руки потискали, по плечам похлопали, но неловкость почему-то чувствовали, неуверенность.
Вшестером, купив тут же, у кузнеца, ломы, топоры, кувалды, кирки и лопаты, запасшись хлебом, солью и крупой, увязавши весь скарб в котомки и взяв свой инструмент на плечи, двинулись они вслед за Коржем. У одного из парней за спиной ружье висело охотничье. Шли тайгой, избегая дорог и даже тропинок, с ночевками.
Корж объяснил, что место золотоносное лежит на Ташехезе, левом притоке Сиянхэ, в дне пешего хода от Атамановского. Но тамошних казаков следует опасаться. Люди, мол, они звероватые, на белых лебедей и синих фазанов, корейцев и китайцев, женьшевиков и спиртоносов, по цвету одежды так прозванных, постоянно охотятся, как бы и на их золото не позарились. Поэтому и осторожным быть следует.
За четыре дня, проплутав изрядно, вышли они к месту искомому. Быстро бежала прозрачная мелкая речушка, лес зеленел свежей листвой, мягкая травка глаза радовала. Побросав на укрытой от постороннего глаза полянке свой скарб, они сразу кинулись по песчаным косам песок и гальку исследовать. Лишь Корж и Матвей не спешили, как люди бывалые.
— Так скоро золото не дается, — объяснил Корж, — его попотеть, поискать придется.
Вырубил Корж топориком из палой лесины лоток, вашгердой назвал его ласково, а они пока два шалаша строили, костровище, на ручки лопаты, кайлы и кувалды насаживали.
Назавтра Корж велел всем ямы рыть в песчаных косах, — шурфы, — пояснил он важно. А сам ходил с вашгердой от ямы к яме, песок в нее набрасывал с разной глубины, и к речке бежал. Там он осторожно смывал песок водой, оставляя на донышке самую малость. Эту-то малость на бумажке он на солнышке просушивал, щепкой ворошил и внимательно рассматривал, шепча что-то под нос. Ворожит, смеялись старатели, с надеждой глядя на него. Корж показывал им малые крупинки золота, но доволен не был, кривился, как от зубной боли.
— У меня и опыта нет, — жаловался он, — видел, как другие делают, а голыш с золотой веточкой сам здесь нашел прошлым летом, когда из Маньчжурии возвращался, хоронясь от людей, как есть беглый каторжник в розыске. С неделю они здесь промучились, а потом Корж велел шурфы песком забросать и выше по речке перебираться.
И опять пусто им выпало.
Но на третьем месте Корж довольным остался, расцвел своими морщинами, зубы гнилые, прокуренные на солнышко выставил. Показал щепоть темного золота и велел рыть шурфы глубокие. Добрались они до коренной скалы и нашли жилы кварца рыхлого с тонкой золотой пылью. Но и веточки золота попадались маленькие. Ломами и кайлами крушили они породу, таскали корзинами ивовыми к себе на поляну и, переложив дровами, отжигали. После она легко кувалдами крошилась и Корж самолично, доверяя разве что Матвею изредка, промывал породу бережно. Шурф вырыли широкий — саженей пять по стороне, и глубокий — в два роста. Руки в кровь понабивали, пока не додумались костры устраивать и породу пережигать. Работа немного полегче пошла. Намытое золото Корж прятал куда-то, в место секретное.
— От греха подальше, — говорил он, — всякое бывает, и свой друг-товарищ на добро общее может позариться, — и губы поджимал скорбно, вспоминая что-то далекое.
