Скиф - Коробков Николай Михайлович (книга регистрации txt) 📗

Окончательно убедить Никиаса было нелегко, но и возразить он ничего не мог.

— Конечно, в конце концов, лучше было послать дары. Помогут они или не помогут — неизвестно, но польза от этого, действительно, возможна. Таким образом, ты поступил разумно, как и всегда.

Зато Ия свято верила в чудесное могущество эпидаврийского бога. Она купила большую глиняную статуэтку, изображавшую Асклепия, с ногами, обвитыми его священной змеей, поставила ее в доме и каждый день украшала свежими цветами.

Но она была недовольна состоянием отца. Ей казалось даже, что он иногда выглядит хуже, чем раньше. По утрам у него бывал землистый цвет лица, и хотя сам он не замечал этого, его голова сильно тряслась, особенно когда он сидел задумавшись. Она ничего не говорила ему, но однажды тайком отправилась в город и принесла в жертву Асклепию двух петухов — птиц, особенно любимых этим богом.

Встречаясь с Ориком, Ия каждый раз высказывала свои опасения. Часто она даже сердилась на него, так как ей казалось, что он недостаточно сочувствует ее горю. Тогда она уклонялась от его поцелуев, иногда даже убегала, не простившись. Потом это мучило ее, она испытывала острую жалость к Орику и шла его разыскивать. Часто Ия чувствовала себя разбитой и измученной; оставшись одна, начинала плакать, потом снова старалась внушить себе бодрость — занималась хозяйственными делами, придумывала, где достать денег, посылала кого-нибудь из старых рабынь к ювелиру, чтобы продать браслет или ожерелье и заплатить мелкие долги, накопившиеся за последние месяцы.

Однажды Никиас принес хорошие новости.

— Я сейчас прямо из суда, — начал он. — Впрочем, я лучше расскажу все по порядку.

Когда я стал расследовать дело о хранившемся у меня твоем договоре с Кезифиадом, для меня было совершенно очевидно, что для подмены документа надо было его сначала похитить. Никакой посторонний человек не мог проникнуть в дом; ясно, что действовал кто-то из моих рабов, подкупленных Кезифиадом. Кого из них подозревать, я не знал. Я стал вызывать их поодиночке и допрашивать, но преступник скрывался ловко, а остальные ничего не знали. Тогда я объявил, что прикажу пытать всех, и, действительно, выбрав самых подозрительных, велел бить их плетьми. Но, вероятно, я так ничего и не узнал бы, если бы не вспомнил, что за последнее время ко мне являлся человек, желавший купить одного из рабов и предлагавший за него большую сумму. Я догадался, что покупщик был подослан Кезифиадом, и применил к рабу особенно жестокие меры. Наконец, когда ему на грудь наложили целую гору кирпича и он, задыхаясь, понял, что смерть его неизбежна, он сознался.

Действительно, Кезифиад выдал ему денежную награду, обещал выкупить и освободить, если он на один только час принесет хранившийся среди моих бумаг контракт в запечатанном пакете. Раб исполнил поручение, вернул документ и положил его на место. Остальное понятно само собой: банкир вскрыл пакет, вложил туда новый лист с договором и подложными подписями и запечатал заранее подделанными печатями. Я допросил некоторых других рабов, и они подтвердили, что виновный, действительно, в указанный день куда-то отлучался из дома.

Тотчас же преступника и свидетелей я отправил к продику, чтобы тот снова допросил их под пыткой, а сам возбудил уголовное преследование против Кезифиада за подкуп раба, похищение и подлог. Но все же нам надо запастись терпением — дело может затянуться, тем более что у Кезифиада сильные связи в судебных кругах...

Эксандр был обрадован и благодарил друга за хлопоты.

— По крайней мере, с этой стороны я буду освобожден от отвратительных обвинении и смогу выплатить долг Адриану. Потом, наконец, привлеку к ответственности всех этих клеветников... Ты не знаешь, послы понтийского царя еще не приезжали?

Никиас не мог сказать ничего определенного.

— Это понятно, — продолжал Эксандр. — Все переговоры они держат в тайне... Если хоть немного поправлюсь, может быть, еще успею сделать что-нибудь...

Здоровье Эксандра постепенно улучшалось, однако он чувствовал, что его выздоровление неполно. Но он не обвинял в этом Акслепия — ведь настоящее чудо мыслимо только в стенах самого святилища; там надо было бы самому принести жертву, совершить очищения, требуемые ритуалом, поститься, посещать бани и делать обливания. Только затем могла быть совершена самая инкубация — ночь, проведенная в храме, наедине со статуей бога.

Среди священных змей, ползающих по полу, следовало бы лечь на шкуру жертвенного животного и дождаться благодетельного сна: во время этого забытья бог исцелял молящегося или же, являясь ему, указывал лекарства, дающие выздоровление. Но для этого надо ехать в Эпидавр.

Ия убеждала его теперь же предпринять это путешествие: у них есть для этого достаточно денег. Но Эксандр не хотел уезжать, прежде чем не кончится судебное дело. Очень спешить не следует — ведь в общем его здоровье не так плохо.

Действительно, он выходил в сад и даже мог начать служение в храме. Но однажды, неожиданно, после жертвоприношения он вдруг упал: у него отнялись рука и нога. Его принесли домой. Явился врач, сделал кровопускание, но это не помогло. Надежды на выздоровление оставалось мало.

VIII

Лишенный возможности передвигаться, Эксандр целыми днями лежал теперь на террасе.

Ия не отходила от него. Она была свободна только когда он засыпал, но и тогда ей нельзя было уходить далеко. Он спал тревожно, часто просыпался и начинал волноваться, если не видел ее около себя. Он говорил неразборчиво и с трудом; почти не мог сам читать, но книги по-прежнему интересовали его, и она часто читала вслух любимые свитки из его библиотеки; чаще всего это были сочинения по философии. Созерцая высокие истины, он делался спокойным, и на его лице не было того тревожного выражения, с которым он в последнее время всегда смотрел на Ию.

— Я думаю о смерти, — сказал он однажды, — и, право же, мне кажется, что она могла бы быть прекрасной. В Элевзисе я научился правильному пониманию человеческого бессмертия, знаю, что смерть только врата новой жизни, но все же не чувствую себя спокойным... Ты останешься совсем одна. Близятся тревожные годы. Я не успел найти тебе мужа. Много долгов... Судебное дело затягивается...

Она старалась успокоить его.

— Напрасно ты думаешь об этом, отец. Ты еще будешь жить, и боги помогут нам; за себя я совсем не боюсь. Но не стоит сейчас говорить об этом. У тебя сегодня гораздо более бодрый вид. Только не думай о печальном... Хочешь, я прочитаю тебе что-нибудь?

— Хорошо. Возьми Платона. Я люблю отрывок из «Федона». Помнишь — о смерти Сократа.

Она развернула свиток, нашла указанное место и, поправив падавшие на плечи волосы, стала читать:

«... Критон дал знак близ стоявшему мальчику. Мальчик вышел и через несколько времени возвратился в сопровождении палача, державшего в руке чашу. Увидев его, Сократ сказал: «Хорошо, добрый человек; что же мне теперь надо делать? Ты ведь знаток этого». — «Только выпить эту чашу, и больше ничего; потом надо ходить, пока не почувствуешь тяжести в ногах, тогда следует лечь: так наступит действие яда».

Он подал Сократу чашу, и тот принял ее с видом чрезвычайно спокойным, без всякого волнения и не меняясь в лице. Потом приложил ее к губам и выпил без всякого принуждения, легко и просто... Сократ начал ходить и, наконец, почувствовав, что его ноги тяжелеют, лег навзничь, по указанию палача. Тот внимательно рассматривал ноги и колена Сократа, ощупывал его и, наконец, сильно сжав ногу, спросил: «Чувствуешь ли?» — «Нет», — отвечал Сократ. Тогда он стал ощупывать бедра и, таким образом, восходя выше, показывал, как он постепенно холодеет и костенеет. Сократ тоже ощупывал себя и сказал, что, когда это дойдет до сердца, он умрет. Между тем нижняя половина туловища уже сделалась холодной. Тогда, откинув покрывало, которым был закрыт, он сказал (это были его последние слова): «Критон, мы должны Асклепию петуха, не забудь же отдать». — «Хорошо, сделаем, — отвечал Критон. — Но смотри, не прикажешь ли чего другого?» На эти слова уже не было ответа, только немного спустя он вздрогнул. Палач открыл его лицо. Глаза и губы остановились и сделались неподвижными. Видя это, Критон закрыл их...» [127]