Скиф - Коробков Николай Михайлович (книга регистрации txt) 📗

Но снова помогли связи Никиаса. Благодаря им продик [124], согласившись с доводами, постановил освободить Киттоса лишь в том случае, если Кезифиад обеспечит сумму предъявленного ему иска внесением в кассу суда семи талантов. Кезифиад согласился, и его кассир был освобожден.

Однако странность поведения банкира, который то обвинял своего служащего в краже, то, не жалея денег, заботился о его освобождении, произвела неблагоприятное впечатление на суд и в городе начали распространяться слухи о мошеннической проделке Кезифиада. Вкладчики стали являться в банк за получением своих денег. Чувствуя, что дело принимает опасный оборот, Кезифиад решил пойти на уступки. Он разрешил допрос Киттоса, но потом, испугавшись его признания, снова заявил формальный протест против пытки.

Затянувшееся дело, тяжелое обвинение и потеря почти всего состояния потрясли Эксандра. Он целыми днями сидел дома, мало говорил и избегал встреч с людьми. Дело казалось ему безнадежным. Оно было еще хуже от того, что, находясь под подозрением, он даже не мог уехать из Херсонеса и таким образом разрешить положение, становившееся для него невыносимым. Он осунулся, похудел, лицо стало желтым; всякий раз, когда он вставал после сна, под глазами у него виднелись синеватые мешки; опухшие ноги плохо, двигались. Иногда он чувствовал удушье и головокружение, заставлявшее его оставаться неподвижным, с полуоткрытым ртом, с затуманенными глазами, охваченным глубокой слабостью и нежеланием двигаться. Ему казалось неприятным даже выходить в сад, залитый ярким солнцем, и часто, развертывая свитки любимых авторов, он сидел над ними, не читая, уставившись глазами в одну точку.

Однажды вечером раб сообщил ему, что какой-то человек, не называющий своего имени, желает переговорить с ним по спешному и очень важному делу. Эксандр попросил его войти. Человек, закутанный в гиматион, скрывавший его лицо, дождался, когда раб удалился из комнаты, и подошел к Эксандру.

Это был Кезифиад. Он сразу начал с признания своей вины. Стал говорить, что находится на пороге разорения, что только большие денежные затруднения могли заставить его пойти на преступление и отрицать вклад. Плакал, умолял не губить его репутацию и обещал в течение самого короткого срока полностью выплатить весь долг.

Эксандр сначала был возмущен, но надежда на благополучное разрешение дела и на получение денег обрадовала его, и он согласился на просьбы банкира. Тут же было решено составить новое условие; согласно ему, вся сумма должна быть уплачена в течение месячного срока. Кезифиад достал пергамент, краску и стал писать. Он даже внес в договор неустойку: в случае неуплаты в срок, он обязывался внести Эксандру, кроме основного долга, еще половину этой суммы.

Составленный и подписанный договор передали на хранение Никиасу — его хорошо знали оба, подписавшие условие.

Прошел месяц. Кезифиад ничего не отвечал на несколько посланных ему писем. Эксандр решил действовать официально; он захватил с собой нескольких свидетелей и отправился к дому Никиаса, чтобы вскрыть пакет, заключавший в себе договор, и затем немедленно отправить его в суд. Никиас принес ящик, открыл его и достал запечатанный сверток. Эксандр, осмотрев, передал его свидетелям.

— Присутствовали ли вы при том, как Кезифиад и я передавали этот документ Никиасу? — спросил он.

Все трое ответили утвердительно.

— Следовательно, вы можете, осмотрев печати, засвидетельствовать, что это тот самый документ, который мне был вручен на хранение? — сказал Никиас.

Целость печатей была удостоверена и подтверждена. Затем один из свидетелей разрезал шнурок, снял печати, развернул документ и стал его читать вслух.

Не понимая еще, в чем дело, Эксандр вдруг почувствовал ужасную слабость, сел, потом встал опять, наконец подошел, чтобы посмотреть на пергамент.

Он заключал в себе торжественное заявление Эксандра о том, что он не имеет никаких претензий к Кезифиаду и подтверждает, что все денежные отношения между ними окончены и разрешены согласно ранее существовавшим условиям. Под документом стояла сделанная рукой Эксандра подпись.

Эксандр попробовал обратиться с вопросом к Никиасу, но судороги, сжимавшие горло, мешали ему говорить. Наконец он успокоился и заявил, что условие подложно, и оно помещено сюда вместо похищенного подлинника. Как это могло случиться, он не знал.

Взволнованный происшествием Никиас предложил еще раз осмотреть документ и уже сорванные с него печати. Он утверждал, что пакет, переданный ему на хранение, все время лежал нетронутым в шкатулке; ключ от нее хранился в спальне вместе с другими ключами, документами и ценностями. Все же документ был каким-то образом похищен, подменен и вновь положен на место [125].

Никиас обещал во что бы то ни стало разузнать, как это могло случиться, и выступить затем в суде с уголовным преследованием против Кезифиада. Но для всего этого нужно было время.

Эксандр с трудом вернулся домой и, никого не желая видеть, заперся в своей комнате. Вечером с ним сделался сердечный припадок. Он заболел.

VII

Состояние здоровья Эксандра быстро ухудшалось. Удушье и сильные боли в груди его мучили. Он мог спать только в полусидячем положении.

Простое медицинское лечение не давало почти никаких результатов, и он решил, наконец, послать в Эпидавр богу Асклепию жертвенные дары. Он очень верил чудесным исцелениям, зачастую совершавшимся в святилищах этого бога, и хотел, чтобы за его здоровье там были вознесены моления и сожжены жертвы.

Вскоре после отправления даров он почувствовал себя лучше; его силы начали восстанавливаться, и настроение сделалось более бодрым. Эксандр не удивлялся этому: он испытывал благодарность к доброму богу и, рассказывая о своем выздоровлении, перечислял многочисленные случаи, когда Асклепий приходил на помощь одержимым тяжкими недугами людям.

Беседуя с Никиасом, он раздражался, видя, что тот недостаточно верит в помощь эпидаврийского целителя. Раньше он терпеливо относился к скептицизму своего друга, — теперь настойчиво старался убедить Никиаса в действительности ниспосылаемой богами помощи.

Тот возражал:

— Можно ли считать, что ты окончательно поправился? И не началось ли твое выздоровление еще до того, как ты отправил Асклепию свои дары?

— Может быть, — говорил Эксандр, — но это так и должно быть. Исцеление могло начаться с того момента, как я решил послать эти дары. Если же ты не веришь этому или находишь мое выздоровление недостаточно полным, я могу привести тебе немало более чудесных и поразительных исцелений.

Он достал пергаментный свиток и стал развертывать его.

— Вот! Это официально засвидетельствованные случаи; тут уже не может быть никаких сомнений. Это списки с надписей, высеченных на стенах святилища в Эпидавре. Слушай:

«Амвросия — слепая из Афин. Она пришла за помощью к богу, но, войдя в святилище, стала смеяться над некоторыми исцелениями, уверяя, что невероятно и невозможно, чтобы хромые могли ходить, а слепые начали видеть только потому, что узрели сон. Когда она заснула, ей явилось видение. Ей показалось, что явился бог и сказал, что он исцеляет ее, но требует, чтобы она пожертвовала за это в храм серебряное изображение свиньи, в знак проявленной ею глупости; сказав это, он открыл ей больной глаз и влил туда какое-то лекарство. Когда настал день, она была уже здорова».

Или вот еще случай:

«Эмфанес, мальчик из Эпидавра, страдал от камня. Он заснул, и во сне ему явился бог и сказал: «Что дашь мне, если я исцелю тебя?» Мальчик ответил: «Десять костей». Бог засмеялся и обещал исцелить его. Настал день, и он выздоровел».

Эксандр посмотрел на Никиаса.

— Я мог бы тебе перечислить множество подобных случаев. Возьму еще один наудачу.

«Некий человек был исцелен от болезни пальца через посредство змеи. Этот человек очень страдал от страшной язвы на большом пальце ноги. Служители при храме вынесли его наружу и посадили на стул. Он заснул, а из святилища выползла змея и исцелила его палец своим языком, после чего уползла обратно. Когда человек этот проснулся и почувствовал себя исцеленным, он сказал, что видел сон, будто явился прекрасный юноша и положил лекарство на его палец» [126].