Колесница Гелиоса - Санин Евгений Георгиевич (книги онлайн .txt) 📗
— Проклятье! Кто тебя просил входить так внезапно! — прохрипел Аттал, падая на подушки. — Ну, раз уже вошел, так помоги! Останови мое сердце, успокой его! Озолочу! Дам тебе столько золота, что все твои потомки… через тысячу лет… будут жить в роскоши!
Агафокл торопливо просеменил к постели, приложил ухо к груди и, отшатнувшись, упавшим голосом сказал:
— О, величайший! Я пытался вылечить от такой болезни еще твоего отца Эвмена. Увы! От нее нет ни притирок, ни снадобий. Это добрые и злые силы борются сейчас в твоей груди, и твое бедное сердце мечется между ними, нигде не находя спасения. Потерпи, скоро добрые силы одержат верх, и сердце сразу успокоится…
— Прошлый раз это твое «скоро» продолжалось целых сорок минут, которые были для меня длиннее вечности! — сдавленно прохрипел Аттал. — А если верх возьмут злые силы?..
— О, величайший, это невозможно! Ведь ты такой добрый, такой славный…
— Эвмен был еще добрей и славнее меня, и тем не менее…
С минуту царь смотрел на склонившуюся перед ним голову лекаря и, когда несколько новых толчков в груди потрясли все его тело, закричал:
— Менедей, Зимрид, все, кто там — сюда! Скорее!..
Вбежавшие вельможи, увидев царя, бледного, с каплями пота на лбу, в растерянности остановились.
— Повелеваю… — прошептал Аттал, судорожно стискивая тончайшие одежды на груди. — Отыщите мне такого лекаря, который смог бы избавить меня от этих страданий! Пошлите людей в Александрию, Афины, Сирию, Индию, на все рабские рынки, где иногда продают толковых лекарей, но найдите такого, кто спас бы меня… Я ничего для него не пожалею, отдам все — лучше быть рабом и нищим, чем мучиться так… Невольнику я дам свободу, незнатному — титул своего друга, бедному — столько золота, сколько весит он сам! Богатому подарю целый город… — Тело царя вновь содрогнулось, и он закричал: — Весь Пергам, диадему, трон!.. Идите же, посылайте верных людей, дайте им моих лучших коней, золота из моей сокровищницы — только пусть поспешат…
— А с этим что делать? — кивнул на замершего Агафокла Зимрид.
Сердце в груди Аттала екнуло так, что стало темно в глазах. Это решило судьбу лекаря.
— Отдай его палачу, — отворачиваясь, мстительно бросил царь.
— О, величайший, пощади! — закричал Агафокл. — При чем тут я? Это все злые и добрые силы… Тебе надо больше молиться и приносить щедрые жертвы богам!..
— Правда, правда! — закивал Верховный жрец, но тут же осекся, потому что Аттал, метнув уничтожающий взгляд на лекаря, повторил приказ:
— Палачу! Пусть рассказывает эти сказки в царстве Аида. Хвала богам, что хоть там никто не будет нуждаться в его сомнительных услугах!
— Правда, правда! — поддакнул Верховный жрец, поспешно уходя из спальни вслед за начальником кинжала, который увел за собой вопившего Агафокла.
Через час перед вернувшимся Зимридом лежал совершенно измученный приступом, изможденный человек, чуть заметно шевелящий бескровными губами.
«О, Зевс… Зевс… — умиротворенно думал Аттал, прислушиваясь к ощущениям в груди и со страхом и радостью убеждаясь, что все, новых толчков больше нет, и сердце его работает тихо и ровно, и — о счастье! — он жив и, как прежде, может теперь до нового приступа есть, пить вино, заниматься любимой лепкой из воска или, сидя в оранжерее, описывать привезенные из дальних стран растения. — Зевс!.. Ты опять спас меня… И все-таки ты несправедлив ко мне. Почему в моих жилах течет кровь не моего родного отца Аттала, ни разу не болевшего за все свои восемьдесят два года, а его брата Эвмена, которого та же болезнь в пятьдесят лет превратила в человека, не способного и шагу ступить без носилок!? О, Зевс, ну почему здоровье моего отца ты передал сыну этого хилого Эвмена — Аристонику? Сейчас, когда я мучаюсь здесь, он скачет на горячем коне или купается в море, борясь с могучими волнами! О, великий, разве это справедливо, ведь пока я, а не он должен править такой огромной страной с таким непокорным, неблагодарным и диким народом!»
Аттал наконец заметил Зимрида и слабым голосом спросил:
— Как? Ты уже выполнил приказ?!
— Да, божественный! — склонился в почтительном поклоне начальник кинжала. — Верные мне люди уже отправились в Египет, Грецию и Сирию. После доклада я найду и пошлю еще несколько человек на Хиос, Делос, Крит…
— Я спрашиваю об этом бестолковом лекаре, который вошел так некстати! — перебил его Аттал.
— Мойра Атропа… вернее, палач уже обрезал нить его жизни! — с ухмылкой поправился Зимрид.
— Ты, как всегда, поторопился… Ведь этот Агафокл принимал меня на свет! Разве нельзя было подождать? — упрекнул Аттал, качая головой. — Как это жестоко… Эй вы! — крикнул он, прикладывая к глазам платок. — Цирюльника сюда, казначея и скрибу!
Царь вздохнул и поднял глаза на Зимрида.
— Ну, что там у тебя?
— За ночь в столице и окрестных городах подавлено пять бунтов черни! — быстро доложил начальник кинжала, прибавляя два вымышленных бунта в округе для весомости своей работы.
— Опять… Неблагодарные! — возмутился Аттал и закричал на раба, вносящего белый халат, шитый золотом и жемчугами: — Ты что это несешь?! Черные одежды сюда! Прогнать цирюльника! Я снова ношу траур…
Он сел в постели и заторопил Зимрида:
— Ну?
— Двадцать семь мятежников казнены, их имущество конфисковано в твою казну! — поклонился начальник кинжала, на этот раз вдвое занижая цифру, так как половину денег он положил себе в карман. — Сто пятьдесят ремесленников в назидание всем остальным подвергнуты наказанию плетьми!
— Многовато! — поморщился царь. — Неужели нельзя как-нибудь иначе?
— С этим народом?! Да дай ему только волю, и он…
— Ну, хорошо, хорошо! — перебил Зимрида Аттал. — Что еще?
— Два инцидента с римскими ростовщиками! — охотно принялся перечислять начальник кинжала. — Один — в гостинице, куда зашел пьяный Фабий Валент, где его избили до полусмерти наши купцы, и второй — у алтаря Зевса. У некоего Гнея Лициния воры похитили три сундука, он начал угрожать черни, и, если бы не вмешательство Эвдема, не сносить этому Лицинию головы!
— Эвдема! — воскликнул неприятно пораженный царь. — Он жив? Разве его не было на том пиру, когда я собрал всех советников отца?
— Он был… болен! — запинаясь, объяснил Зимрид, ругая себя за неосторожность. В свое время он предупредил за немалую взятку своего опального предшественника о грозящей опасности. Теперь же, тщательно скрывая от ушей царя любое упоминание об Эвдеме в докладах других, проговорился сам. Надо было срочно еще раз спасать бывшего начальника кинжала, который в благодарность за это молчание помогал распутывать сложные преступления. И он торопливо сказал: — Теперь же Эвдем все время проводит в молитвах за твое исцеление. И я хочу послать за лекарем на рынки островов Эгейского моря именно его. Уверен, он сделает все, чтобы найти там лучшего в мире лекаря!
— Если найдет, то я прощу его и — больше того — выполню любую его просьбу, можешь передать ему это, а не найдет… — Аттал красноречиво перевел глаза на стеллажи, заставленные колбами с ядами, и усмехнулся: — И это тоже скажи. — Он заметил склонившегося в поклоне у двери казначея и приказал: — Выдай пять талантов семье несчастного Агафокла…
Тут Аттал снова вспомнил, что отправил на казнь лекаря, который принимал его с Аристоником на свет, и, глубоко вздохнув, поднял глаза на Зимрида:
— Что Аристоник?
— Живет по-прежнему в кварталах черни! — не улавливая причины изменения настроения царя, брезгливо усмехнулся начальник кинжала. — Тебе надо быть решительнее с ним, иначе он может возглавить бунт, который зреет в столице!
— Аристоник? Против меня?! Это невозможно!
— В Пергаме все возможно! — заметил Зимрид.
— Но только не это! Каждый раз подталкивая меня к решению расправиться с Аристоником, ты забываешь, что он мой брат! За все шесть поколений династии Филетера не было ни одного убийства из-за престола! Запомни и передай всем, кто хочет рассорить меня с Аристоником: никогда рука Атталида не поднимется на своего, пусть даже сводного брата!
