Происхождение боли (СИ) - Февралева Ольга Валерьевна (книги без регистрации полные версии TXT) 📗
— Ко мне бы кто с такой сунулся — эх я его бы и послал!
— Я именно такой реакции и ждал, ну, в лучшем случае, осмеяния, но Анри вдруг так серьёзно ко всему отнёсся, так охотно принял свою роль… Я раскаялся, сказал забудь!, но к концу дня он принёс мне доверенность на пользования всем свои имуществом (- новый документ лег перед взором гостя — ) и объявил, что всё справедливо, он не достоин свободы и отныне беспрекословно повинуется мне… Вот уже больше года мы играем в эту игру… Я… люблю Анри и стараюсь употребить свою власть исключительно во благо ему…
— Простите, ну, это-то вы мне зачем рассказываете?
— Чтоб вы знали: этот человек себе не принадлежит и за себя не отвечает. Если вы имеете или у вас когда-либо появятся к нему претензии — к вашим услугам — я, — провозгласил Феликс и с долгожданным аппетитом притянул к себе вазу компота из очищенных груш.
— Это и есть то главное, чего вы недоговорили у Нусингенов?
— Не совсем, — рабовладелец задумчиво ковырнул фруктину, — … Наивно было полагать, что Анри, этот гордец, лукавец и строптивец, действительно вручит мне руководство над собой. Его образ жизни, в сущности, остался прежним. Девушек стало меньше — это радует, и, рассовывая их по вакантным щёлкам Парижа, я пользуюсь не своим кошельком, но… Господин де Растиньяк, я не хотел испытывать ваших нравственных качеств и сил — вы сами раскрыли мне такие стороны вашей души, которые меня, признаюсь, удивили: когда вы рассуждали о свете и женщинах, смерти и Боге, и сегодня — о неутешном ребёнке… И хотя с первого взгляда вас трудно заподозрить в благочестии и целомудрии… Ну, пойдёмте.
Миновали узкий коридорчик мимо ванной и оказались в этаком розовом дротуаре с шестью аккуратными кроватками. На второй слева сидели рядком три отроковицы.
— Полюбуйтесь, — пригласил Феликс, — этих я привёз буквально час назад. Мадемуазели, назовите нам ваши имена.
— Мишельма. / Фрюктидора. / Велиалит.
— Чудовищно! Наверняка все некрещёные! Эжен, сегодня приезжает мой старший брат. Что? как я ему объясню всё это?
— Так он вам брат или ревизор из полиции нравов?
— Он — мамин любимец, и несомненно всё доложит ей!
— Но правда же за вами. Вы занимаетесь богоугодным делом…
— Они не поверят!.. Выручайте! Любое предложение! У меня уже голова не работает…
— Давайте отошлём их к моим родичам в Ангулем. Красавицы, такое дело — если вы отправитесь жить и работать в одну приличную семью на юг, прослужите там верой и правдой год, и на вас не будет жалоб, то каждая из вас получит тысячу франков вознаграждения. Идёт?
— А если всё-таки будут жалобы? — спросила Велиалит ((это она вчера приносила шампанского к бассейну, она узнала Эжена и ехидно улыбалась)).
— Тогда — только пятьсот. А мы тем временем выправим вам паспорта.
— С такими именами!? — негодовал Феликс.
— Имена подправим: ты, милая, будешь просто Мишель, ты, стройняшка, — Флора; ты, умница — Виолетта…
— Мне нравится моё теперешнее имя.
— Это всё равно, как если бы меня звали Вельзевулом!!! — совсем взорвался благодетель.
— Хочешь, чтоб из-за дурости твоей родительницы на тебя показывали пальцем? Изволь, а документы у тебя будут всё-таки человеческие, — нарезал спорщице Эжен.
— Значит, решено. Если, мадемуазели, у вас есть какие-то вещи, собирайтесь. А нам с вами, барон, нужно теперь составить рекомендательно-объяснительне письмо вашим родным.
Пошли обратно в кабинет.
— Только, — говорил Феликс, — будет ли нравственность девушек в полной безопасности? В вашей семье есть ещё мужчины?
— Два младших братишки, но они совсем салаги! — старшему едва ли стукнуло двенадцать.
— А отец ваш, простите, жив?
— Жив. (- Эжен сам удивился, с каким тёмным холодом он это молвил — ) Но он, наоборот, уже почти старик, к тому же мать и тётка всегда держали его по каблуком.
— Какое место вы прочите моим найдёнышам в вашей семье?
— Служанок, помощниц при старших дамах и двух моих сёстрах на выдании.
— Ну, хорошо. Вот, пожалуйста, перо, бумага. Пишите.
— … Вы простите ради Бога, но… я не могу. Напишите сами, а я внизу заверю…
Вот ещё причуды! Но времени на пререкания нет. Феликс процедил лишь: «А вы сложный человек», садясь за стол и макая перо. Эжен отошёл к межоконному простенку, с которого большими чёрными очками смотрела карта звёздного неба.
— Я взялся бы как-нибудь написать вместо вас вашей матушке.
— О чём?
— О том, например, что вы — взрослый, сидящий на одном из влиятельнейших мест с более чем приличным доходом и не нуждающийся в няньках-надзирателях.
— … Что-то подобное вы некогда отправили своей? — Феликс спрашивал быстро, не отрывая руки от листа.
— Скорей я сам получил от них что-то подобное. Только в другой модальности.
— … Хотите, я поспрашиваю насчёт места для вас?
— Спасибо. Не сейчас.
Секретарь остановился, удивлённо поднял голову: такие слова и, главное, интонации он нередко слышал от своего высочайшего патрона…
— … Готово. Заверяйте… Кстати, кровати из девичьей — вам не надо?
— Надо… О! а не подскажете, где живёт господин де Монриво?
— Зачем он вам?
— Как же, он мне с бала должен тысячу.
Обменялись адресами: Феликс дал генералов, Эжен — Дома Воке, на чём распрощались.
В прихожей уже знакомый слуга подал Эжену плащ.
— Ну, что, любезный, подставить вам левую щёку?
— Увольте, сударь.
— Уволю вас не я…
— Эй! — ворвался в их диалог меднозвонкий голос, и тут же подлетел и его владелец, цветущий мужчина, в котором по всем приметам: по костюму, по не по годам здоровому цвету лица, по размашистым и неуклюжим движениям — должно было признать провинциала.
— Вы, верно, граф де Марсе? — грозно прорычал он Эжену.
— Он самый. С кем имею честь?
— Никакой чести вы не имеете! Вы — позор всего дворянства! Зарубите на носу — если ещё раз я увижу вас в этом доме, то на месте пошинкую, как кочан капусты!
В ответ на эту восхитительно искреннюю брань Эжен засмеялся, словно самой удачной шутке лучшего друга, безудержно, светло, благодарно, подавшись вперёд, чуть не повисая на шее у грубияна. Тот осткочил с котовьим шипеньем и побежал прочь. Вот это и был Шарль.
Глава LХXIX. О том, что имеет значение
Плохой любовник, Арман оставался хорошим товарищем. Он с порога успокоил Макса, в прихожей рассказал всё, что могло его интересовать о вчерашнем вечере. Каяться в своём мстительном поползновении не стал, однако…
Анастази недавно легла отдохнуть, что позволило маркизу затащить гостя в злосчастную серую комнату для серьёзного разговора о любви.
— Я предлагал ей убить меня в случае моей неверности, а для её алиби я сразу написал бы записку о том, что кончаю с собой!
— Что за бред! Как вы могли допустить, что Антуанетта де Ланже вдруг превратится в Клитемнестру!? Для огромного большинства женщина ваш посул — просто издёвка, оскорбление не меньшее, чем сама измена… А вот мужчину это впечатлило бы.
— Оставьте, честное слово!.. Что же мне было делать!?… Как вы, к примеру, добились графини де Ресто?… Или она первая вас полюбила?
— Нет, конечно. Но её отзывчивость — божий дар. Человек такого не пробудит,… и не достоин такого человек.
— Ну, скажите всё же, как вы вели себя с ней?
— Я с ней… не вёл посторонних разговоров. В смысле: я оставлял их на потом.
— Вы внушаете мне, что я делал всё неправильно, но разве она поступала со мной не бесчеловечно? Ведь она сама завлекла меня в свой дом, обласкала, потом льстила, приглашала среди ночи, наряжалась, вздыхала — ради чего всё это — с просто другом!? Тщеславие, эгоизм, забавы от светской скуки! Или — нет? Вы можете найти оправдание?…
— Тому, чему его не мог найти (да и не искал) маркиз де Ронкероль? Без труда. У неё были мигрени? Они — верные спутницы истерии — знаете, что это? Невно-психическое расстройство на почве полового неблагополучия… Брак с нелюбимым человеком, физическая близость с ним обыкновенно оставляют вчерашнюю девушку в пожизненном шоке, в отвращении от одной мысли о плотском. Особенно такую отборную аристократку, какой была ваша дама. Конечно, с любовником обычно не повтряется страстотерпие первой ночи, но это надо объяснять, а вы — вы требовали…
