Противостояние - Витич Райдо (книги бесплатно полные версии .txt) 📗
— Мать вашу, нашатырь дайте! — потребовал лейтенант, не на шутку испугавшись, что умрет сейчас немка, им все планы обломает, а главное унесет с собой важную информацию.
Елабуга рядом присел, с брезгливостью рассматривая квелую, словно и, правда собравшуюся умереть, немку.
— Аптечку говорю! — рыкнул на него Андрей.
Тот нехотя подал и сплюнул с досады: да пусть сдохнет. Одной твари на земле меньше будет.
Лена смотрела на плавающее в серой пелене лицо лейтенанта и понимала, что выхода нет, кроме как рискнуть — не дойти ей самой, не передать документы Банге, потому что дошла. Объявил организм предел, а Бог видно ровно до этого леса ей жизни и отмерил.
— Ноль шестому, — прохрипела, давясь словами. В ответ Серегин подавился, глаза от ярости и возмущения огромными стали. Ткнул в ее сторону рукой, а от кашля внятно выразиться не может.
Лейтенант же замер: послышалось?
Елабуга к пленной поддался:
— Да она по-русски лопочет!
— Точно! Ах, ты сука! — выговорил наконец Серегин, ринулся к женщине, убить хотел, но лейтенант очнулся, откинул бойцов — Елабугу в одну сторону, Сергеева в другую:
— Тихо!
— Ты это, лейтенант, — тараща в растерянности глаза на него, закивал Воробей. — Послухай чего она, может по делу что?
— Ноль… Ноль шестому! — выдохнула Лена опять.
Андрей ее рывком приподнял, перехватил, чтобы ближе быть, понять что-то, услышать. А та хрипит как заведенная:
— Ноль шестому от Пчелы… Ноль шестому…
— Нашатырь, мать вашу! — заорал, почувствовав, что дело нечисто, как бы не на свою напоролись… и чуть не убили!
Остальные видно тоже это сообразили, притихли. Елабуга нашатырь достал, провел открытым флакончиком перед носом девушки. Та дернулась, глаза огромными сделались и в упор на лейтенанта смотрят:
— Документы для ноль шестого. Передай, лейтенант! Документы ноль шестому от Пчелы. Он знает. Еще, еще, лейтенант, ремень, — залепетала торопясь, пока в себе, пока еще соображает. — В нем документы.
Каретников хмурился, веко в тике дергалось — понять пытался, бредит она или он свихнулся — какой "ноль шестой" к ляду? Какой ремень?
— Ты кто? — рыкнул. "Только не говори, что своя, что разведка. Не поверю!" А сам уже уяснил, осознал — разведка, своя. И выходило что «ястребы» своих же угрохали в том леске. И они разведчицу мотыжили, поносили, словно тварь последнюю, не зная, что своя она. А чего молчала-то, чего?!!
— Не… не важно… Передай. Обещай… Ноль шестому от Пчелы… Ремень. Лейтенант… Внутренний… Под шинелью… В нем… его тоже… Обещай…
Мужчину скривило от отвратительности ситуации, от глупости такой пошлой и такой жуткой.
— Руки развяжи, — бросил Воробью. Тот, торопясь и больше затягивая веревку, все же распутал, но Лену от его дерганий опять повело, перед глазами потемнело. Уже не говорила — одними губами шептала: ноль шестому… ремень… документы… ноль шестому…обещай…
Каретников ее на землю аккуратно опустил, ремень снял, шинель распахнул. Второй ремень расстегнул, не сообразив еще, что же мокро, а к себе повернул, кровь увидел и на коже с внутренней стороны и на своих руках. Уставился тяжело на Серегина, словно он в том виноват. Мужчина головой качнул, замкнулся лицом:
— Я чего? Сказала бы. Она же молчала.
— А что она сказать должна была? — зыркнул на товарища Елабуга, зубами пакет с салфетками порвал.
— Сказала бы кто она.
— Кому?! — рыкнул лейтенант. — Тебе? А ты кто? У тебя на лбу корочки рядового советской армии?! Или может у меня?!
— Лопух ты, Федя, — бросил ему Шкипер. Китель женщине расстегнул. — Ничего, красивая, прорвемся. Перевяжем, а в госпитале тебя залатают.
И смолк.
Утка над ухом матерился протяжно от увиденного — бельишко тонкое к ранам прилипло, в крови все, а раны — звезды на грудине да на животе.
— Мать честная, — потянул Воробей. — Это ж что с девкой творили, гады.
Андрей слышал о зверствах немцев, видел немало, но такого не доводилось. И тошно стало, себя стыдно. Отобрал у Шкипера салфетки, на раны наложил. А тот у края перчатки кровь заметил, стянул ее, рукав отодвинул и на товарищей тяжело уставился, выказывая пробитую ладонь, глубокие кровавые борозды вокруг запястья.
В душе только маты от увиденного стояли.
Утка молча порвал свой пакет, подал с насупленным видом Каретникову.
Лена ничего не чувствовала. Где-то глухо и далеко, кто-то что-то делал с ней, а что, кто?…
Очнулась от боли и увидела знакомое лицо лейтенанта.
— Ноль шестому, — просипела опять. Мужчина палец к губам приложил: тихо. И Лена сообразила, что темно, что слишком близко мужчина к ней — значит что-то не так. Вспыхнуло где-то близко, в небе, словно лампочку включили.
— Немного осталось, терпи, — попросил тихо, ласково. И пополз, ее с Елабугой подтаскивая по тонкой тропке меж минами.
Уже почти на своей территории кто-то «умный» очередь дал над их головами.
— Свои! — рыкнул Воробей приглушенно.
Со стороны немцев выстрелы в ответ раздались. Разведчики в землю вжались. Минут пять — тихо стало.
— Разведка, вы, что ли там? — приглушенным шепотом спросили из окопа.
— Нет, Гитлер к тебе с пряниками пожаловал! — выругался Серегин.
Лена слушала эту перепалку и смотрела в темное небо. Звездочки подмигивали ей и было так спокойно, словно она возвратилась в безмятежное детство, в те дни, когда еще только собиралась ехать в Брест…
Серегин скатился по насыпи в окоп, принял девушку.
— О, бабу притащили! — хохотнул солдат, увидев трофей разведчиков. И не понял, чего на него все дружно рыкнули:
— Молкни!
Каретников поднял девушку на руки. Немного и она уже лежала в блиндаже капитана, а тот все щурил глаз, пытаясь что-то уяснить из доклада Каретников.
— И где я тебе ноль шестого возьму?
— Не знаю. Но документы нужно отдать ему.
Капитан ремень в руке взвесил:
— Эти?
— И эти!
— А бабу?
— В госпиталь ее надо.
— Немку?
— Да своя она, говорю же!
— Эсэсовка, — кивнул Попов, тяжело глядя на лейтенанта: в своем ты уме? И на политрука покосился: Вась, ты что понял?
— Не немка! — разозлился уже Елабуга. Перестал у порога топтаться — в пару шагов возле девушки оказался, шинель распахнул, следом китель и выказал раны.
Аргумент был неожиданным и веским. Перепалка смолкла. Политрук фуражку на затылок сдвинул, лицом вытянулся. Капитал головой качнул и кулаком по столу грохнул, заорал:
— Что стоите?! Сестру зовите! Марина — связь! Ноль шестого вызывай, кто бы он там не был!!
Мужчины помогли прибежавшей медсестре раздеть раненую и добавили себе впечатлений. То, что они увидели, выходило за все рамки и представления. Сестра же, молоденькая, из только прибывших, необстрелянных, суетилась и тряслась, не зная, как перевязывать, и все грозила в обморок упасть. В итоге ее в угол, как табурет задвинули и нашатырь под нос сунули, а сами обработкой ран занялись. Молча. Говорить ни о чем не хотелось. Слов не было даже из неприличных.
Андрей все смотрел на девушку, на лицо с неестественно белой, прозрачной какой-то кожей, на раны на руках, на груди и на саму грудь. И понимал одно — а ведь она совсем молодая, наверное, возраста Марины, монотонно бубнящей в трубку "ноль шестой"…
Только к полуночи выяснилось, что ноль шестой имеет отношение к штабу партизанского движения. Буквально через час пришла машина из штаба армии за документами и раненой.
Девушку повезли в госпиталь, а лейтенант со своими бойцами еще долго топтались у штаба и молча курили.
Этот, в общем-то, рядовой эпизод для войны потряс всех, хотя казалось бы чего только уже не видели, не узнали. Даже в глазах Сергеева разъедающая душу ненависть сменила задумчивость и тоска. Он искоса посматривал на товарищей и явно не понимал, что же это было, как такое вообще может быть.
— Вот ведь как, — протянул Воробей. — Это ж какие она муки приняла…
