Цезарь (др. перевод) - Дюма Александр (читать книги онлайн бесплатно полностью без txt) 📗

— Да, ответил тот. — Стоит мне топнуть ногой, и тотчас же из-под земли появятся солдаты!

Цицерон сумел уговорить Помпея согласиться с новым предложением сторонников Цезаря. Цезарь вместо того, чтобы оставить себе два легиона, довольствовался только шестью тысячами человек. По совету Цицерона, Антоний отправился в Сенат и высказал это предложение.

Но консул Лентул категорически воспротивился и выгнал из Сената и Антония, и Куриона. Антоний вышел, поливая всех сенаторов руганью, а про себя думал, что настало для Цезаря время рискнуть и все поставить на карту. Вернувшись домой, он переоделся рабом, посоветовал сделать то же самое Куриону и Квинту Кассию, затем они втроем уселись в наемную повозку и отправились из Рима навстречу Цезарю, чтобы сообщить ему о случившемся.

Когда трибуны прибыли, Цезарь находился в Равеннах [328], где с ним был всего лишь один тринадцатый легион. Такой удачи он не ожидал. На его стороне была сила, и на его стороне была правда. Курион, Антоний и Квинт Кассий сообщили ему о его праве — легальности его действий.

Еще издали, едва завидев солдат, Антоний начал кричать:

— Солдаты! Мы народные трибуны, и нас изгнали из Рима! Закон в Риме умер, там нет порядка! Трибуны не свободны высказывать свое мнение! Нас изгнали за то, что мы защищали правое дело!

Цезарь глазам своим не верил — большей удачи ожидать было невозможно! Он принял Куриона, Антония и Квинта Кассия с распростертыми объятиями и тут же предложил им должности в своей армии.

Цезарь только и ждал момента, чтобы отомстить за все унижения и оскорбления, которые он на протяжении полугода сносил молча. Добавьте ко всему и то обстоятельство, что Марцелл с Лентулом лишили римского гражданства жителей города Новый Ром в Галлии, которым Цезарь недавно предоставил такие права. Кроме того, они приказали избить одного их сенатора во время консулата Марцелла, когда же сенатор попросил хотя бы объяснить, за что нанесено ему такое оскорбление, Марцелл ответил, что просто он этого желает и что, если кто-то в Риме им недоволен, пусть себе идет к Цезарю и жалуется ему.

Чаша терпения переполнилась. Примерно то же случилось и с Бонапартом в Египте, постоянно оскорбляемым Директорией. Подобное сравнение подходит даже Помпею. Французский Помпей звался Моро [329].

Главное — не терять времени, ни одного часа. У Цезаря было всего пять тысяч пехотинцев и около трехсот всадников. Но он рассчитывал на солдат, которых двинут против него — ведь некогда они служили под его командованием; рассчитывал на всех ветеранов, которые находились на побывке — он сам отправил их в Рим на голосование; рассчитывал на два легиона, посланных им Помпею, каждый солдат которых получил от него лично перед отправкой по сто пятьдесят драхм; но больше всего он полагался на свою удачу.

Он решает начать с захвата Аримина [330], крупного города в Заальпийской Галлии; он делает все возможное, чтобы пролилось как можно меньше крови, чтобы не вызвать лишнего шума, а потому решает застигнуть жителей врасплох.

С этой целью Цезарь приказывает своим командирам и солдатам взять с собой только кинжалы, командование армией поручает Гортензию, сам весь день присутствует на гладиаторских боях; незадолго до полуночи отправляется в баню; после бани заходит в трапезную. Посидев там с гостями, которых он пригласил на ужин, через час встает из-за стола, желает всем приятного аппетита и, пообещав, что скоро вернется, выходит, садится в наемную повозку и торопливо направляется совсем не в ту сторону, куда ушли его солдаты. Факелы, освещающие ему путь, вскоре гаснут, затем он сворачивает на другую дорогу, какое-то время плутает и только, к утру встречается со своими воинами в назначенном месте. Потом возвращается в сторону Аримина и доходит до Рубикона — мелкой речушки, тонкой струйки воды, известной сегодня не менее, чем самые полноводные и мощные реки. Рубикон отделял Заальпийскую Галлию от Италии.

Мануций полагает, что именно на берегу этой реки Цезарь прочитал надпись на столбе:

«Через эту реку; называемую Рубиконом, никто не смеет переправлять знамена, оружие и солдат».

Тогда он остановился, его одолевали сомнения. Долго стоял он здесь, на берегу Рубикона, и анализировал разные варианты решения, сравнивал и взвешивал все доводы, опираясь на собственный опыт и мудрость, а также возможные доводы и намерения противной стороны, затем подозвал своих друзей, среди которых был и Азиний Поллион [331]. Рассказал им обо всех трудностях и проблемах, которые могут возникнуть в связи с переходом этой речушки, и громким голосом, как человек, имеющий право спросить у будущего поколения, а также у самой истории, спросил, что они думают по этому поводу.

Возможно, Цезарь разыграл перед ними целый спектакль, как настоящий актер, а может быть, действовал вполне искренне, кто знает…

Но тут некое чудо, явление, возможно, даже им самим подготовленное, положило конец всем колебаниям.

В тот момент, когда он обратился с этим вопросом к своим друзьям и солдатам, говоря им:

— Друзья, еще не поздно вернуться, но стоит перейти эту речку — и все будет решать оружие!

Так вот, в этот самый момент на берегу реки появился мужчина невероятно высокого роста, играющий на флейте. Удивленные солдаты приблизились к великану. Среди солдат был и горнист. Таинственный человек бросил флейту, выхватил у солдата горн и поднес к губам. Затем кинулся в реку, трубя из всех сил, и перешел на другую сторону.

— Вперед! — скомандовал Цезарь. — Нас зовет голос богов и людская несправедливость! Alea jasta est! — «Жребий брошен!»

Плутарх, впрочем, утверждает, что эту фразу он произнес по-гречески: «Пусть будет брошен жребий!» А по Аппиану, он якобы сказал следующее: «Если я воздержусь от перехода, друзья мои, это будет началом бедствий для меня, если перейду — бедствий для всех людей».

Сам же Цезарь впоследствии ничего не говорил об этом, он даже не упоминал о Рубиконе.

Как бы там ни было, какие бы слова ни произносились, слова, уже ставшие поговоркой, пусть даже их не произносили вовсе, ясно было одно, и лучше всех сказал об этом Тит Ливии: «Цезарь пошел против всей вселенной с тремя тысячами человек и тремястами лошадьми».

LIII

На другой день, еще до зари, Цезарь стал хозяином Аримина.

Эта новость разлетелась, словно на крыльях орла, и донеслась с берегов Рубикона не только до Рима, но и до самых дальних уголков Италии. Цезарь перешел Рубикон и направился в сторону Рима — это означало гражданскую войну.

Ну а что несла римлянам гражданская война?

Трагедию в каждой семье, смерть в каждом доме, кровь, текущую по улицам, — снова Марий, снова Сулла.

Разве можно разгадать нераскрытую тайну? Кто мог знать, что победитель будет милосерден? Такое трудно даже представить, такого не было никогда. Все предыдущие войны приносили кровавую славу победителям.

Но на сей раз все было иначе, чем в предшествовавших войнах, когда страх заставлял людей запираться в собственных домах. Нет, напротив, теперь страх гнал их из домов по всей Италии, повсюду можно было видеть обезумевших людей. Города словно вымерли, казалось, все ударились в бегство. И все направлялись в Рим; Рим был наводнен людьми со всех концов Италии, они искали там спасения, ими владели паника и отчаяние. Море людей, кричавших на улицах и площадях, постоянно увеличивалось, становилось все более бурным, ибо в людях этих более не осталось рассудка и не существовало, похоже, никакой силы, могущей их успокоить.

И каждый мужчина, каждая женщина, бежали и кричали:

— Идет Цезарь!

И каждый вторил им:

— Цезарь! Цезарь!

Чего же искали в Риме все эти люди?

Они надеялись на Помпея.