Кола - Поляков Борис (библиотека электронных книг txt) 📗
– Победа оружия православного над басурманами – весть вроде добрая. Да только радоваться ли? – Тон благочинного был такой, будто к высказыванию иль спору звал.
Шешелов вопросительно поднял на него глаза.
– Франция и Британия не позволят безнаказанно побить турок, – пояснил благочинный.
– Почему так полагаете?
– Я в игре не участвую. Посему мне виднее со стороны. Думаю, не простятся победы эти.
Шешелов удивился: поп рассуждал так же, как и сам он.
– Что же вы, осуждаете наши победы?
– Осуждаю, – благочинный спокойно и веско произнес слово. – А вы им возрадовались?
Шешелов не хотел открывать свои мысли. Такой разговор проявлением неблагонадежности мог бы быть назван. А предписание по полицейской части, он знал, гласило: «Стараться секретным образом под рукою узнать все, что происходило и происходит относительно вредных суждений и самовольств...» Он поднял глаза и улыбнулся вдруг не обычной своей полуулыбкой, а широко, открыто, и сказал весело, с вызовом:
– Я на медные деньги учен, мне про это думать не полагается.
– Не людишки мелкие – черви земные. Так? – усмехнулся поп.
«Вызываешь на спор?» Шешелов словно впервые близко увидел его глаза. Смотрят вроде открыто, а раскованность им не свойственна. И решил в спор не лезть и усмешки не замечать. Сказал уклончиво, сухо:
— Как вам угодно будет. – И замкнулся.
– Полно ты, полно, – сказал Герасимов благочинному.
Он старался неловкость сгладить. – Давайте, Иван Алексеич, я горячего подолью. Мы с отцом Иоанном привыкли друг к другу, потому без околичностей. Лет сорок уж чашку и ложку, и беду подчас, сообща делим. – Он как бы о доверии просил Шешелова. Голос проникновенный. – А эхо этой войны, пожалуй, и нас коснется. Стало быть, нам надо и думать, и говорить о ней.
Вот и этот подглядел будто и обозначил, что неясно бродило в Шешелове, как предчувствие: быть беде. Шешелов ранее отмахнулся бы от такого – велика важность! Убивать, умирать, карьеру делать – это и есть служба. Но то было ранее.
Шешелов потянулся опять за трубкой и спросил Герасимова:
– Значит, война и нас коснется? – Умышленно сказал «война», а не «эхо войны».
– Предсказать невозможно, – миролюбиво сказал благочинный, – не оракулы. Все только предположительно.
Герасимов осторожно подал через стол чашку Шешелову.
– Когда манифест о войне объявили, мы с отцом Иоанном судачили тут. Так же за чаем вот. – Усмехнулся и посерьезнел. – Турция-де, объявляя войну России, не могла позабыть: в недавнем прошлом мы вон какого воителя одолели – Наполеона! Так?
– Резонно, – кивнул ему Шешелов.
– Выходит, одни на войну с Россией турки не покусились бы. Ведь не могут они всерьез надеяться на победу своими силами? Рассказанное вами сейчас наши сомнения подтверждает.
– Положим, – неопределенно протянул Шешелов.
– Чего там, еще до начала войны Европа хорошо видела: не турки хотели овладеть Крымом, а русские Константинополь прибрать к рукам. – Герасимов будто и не заметил, как Шешелов молча склонился к чашке. – И пока государь наш весну и лето бряцал оружьем в Валахских княжествах, Европа, вишь ты, выжидала. Вот тут мы с отцом Иоанном и полагаем... Европе важно было подтолкнуть Россию, заставить ее поверить, что задуманное легко исполнить. Никто препятствия чинить не станет. Но это была наживка, за которой уда невидима. И государь наш, простите, крючок с приманкой заглотил...
Вдвоем с Герасимовым Шешелов охотно поговорил бы об этом. Но благочинный... Непохоже, чтобы каверзу ему строили, а все же втроем они, а Герасимов вон как про государя. Поосторожнее надо с ними.
– Вы не желаете побед для России?
Во взгляде Игната Васильевича легкое удивление. Словно он лучше к Шешелову настроился.
– Ну, зачем так? Победы, уж вы-то знаете, всякие могут быть. Тем, о которых вы говорили, пожалуй, и я не радуюсь. Они пользы не принесут.
И благочинный его поддержал:
– Они не славой России, а горем великим обернуться могут.
– Могут, – кивнул Герасимов. – Самолюбие не позволит государю попятный шаг сделать. А теперь в помощь побитой, обиженной в глазах всей Европы Турции явятся заступники.
– Но с Францией и Британией у нас добрые отношения. А про Австрию и говорить нечего, она нам обязана.
– По осени «Таймс» интересные цифры печатала. – Герасимов скрестил на столе руки, на удивленный взгляд Шешелова сказал: – Друзья отца Иоанна, вишь ты, из Архангельска присылают, – засмеялся. – Так вот, британское правительство показало свои подсчеты. Черным по белому там написано: для торговли им Турция больше подходит, чем Россия. И их эксперты говорят, что разгром Турции или захват ее Россией равносильны разгрому английской торговли.
– Эко хватили! – хохотнул благочинный. – Совсем погибнут без Турции. – И мотнул головой, усмехнулся, будто сам для себя, сказал: – Как они публику-то готовят! Загодя!
– Конечно, – сказал Шешелов, – если Россия выйдет на Средиземное море, торговля, разумеется, будет в ее руках. Это, так сказать, победителей право – распоряжаться.
– То-то оно и есть, дражайший Иван Алексеич, победителей. А если это не мы?
– Простите, не понял.
Благочинный возражал не торопясь, спокойно, говорил, как говорят о давно выношенном и обдуманном:
– Что, если Австрия, Франция и Британия дружно не захотят русских в Константинополе? Для чего им, к примеру, усиление России? или ущерб в коммерции? Им ведь лучше, если флот наш, и сейчас-то подключный, перестанет существовать.
Подключный? Нет, Шешелову на ум это как-то не приходило. И удивился: а ведь истина, черт возьми, у России моря закрыты. Будто на ключ снаружи. И обозлился на себя: как же ранее не додумался?
– Желая по праву сильного выгнать от Черного моря всех, кого оно кормит, не взыщите, если в случае неудачи и вас не только от него, но даже и от других исконных морей изгонят. – У благочинного голос оставался мягким, а слова стали жесткими. – К примеру, на Кольской ратуше да британский флаг. Вас такие мысли, часом, не беспокоят?
Наверное, Шешелов позабылся, сделал ненужный жест. Благочинный на стуле откинулся, засмеялся:
– Не по нраву.
– А вам по нраву?
Благочинный и Герасимов засмеялись.
– И нам не по нраву.
«Что они, шутки со мною шутят? Нет, пожалуй, не шутят». Вспомнились хромота писаря, крест Герасимова. «А с чего так повеселели?» И сам улыбнулся им.
– Почему именно британский?
– Британия ближе. Укрепиться на нашем Севере ее мечта давняя. И колян англичане уже приходили грабить, – сказал Герасимов.
– В восемьсот девятом?
– И тогда, и позже.
– Я слышал. У вас за это награда?
– За это.
– А вы, Иван Алексеевич, где тогда находились?
Шешелов на мгновение призадумался и усмехнулся:
– В солдатах привыкал – по рекрутскому набору был взят. – И спросил сам благочинного: – А вы?
– В семинарии вологодской...
Шешелов вспомнил: Дарья рассказывала – благочинный с успехом ее окончил. И умом взял, и голосом, и осанкою. Будущее ему прочили значительное. Да случилось как-то, не помнит Дарья ладом, во время праздничной службы подал он губернатору руку для поцелуя. Тот отшатнулся, якобы позеленел, но скопленье народу в храме большое было, и он совладал с собою, приложился-таки к руке. А вскоре благочинного в Кольский приход послали... «Э-э, – говорила Дарья, – постарел отец Иоанн. От былого мало теперь осталось. А раньше к праздникам отцы Соловецкого монастыря плыли в Колу, чтобы службу его смотреть да слушать, дух благолепием усладить. На проповедь с Мурмана приходили. Отец Иоанн не только что из писаний – про жизнь поморскую слово умел сказать. Генерал-губернатор когда сменился, духовные власти звали в Архангельск благочинного-то вернуться. Вся Кола знает – не единожды он отказывался. Мне, говорит, в Кольском соборе простор для голосу...»
«Нет, – думал Шешелов, – непохоже, чтобы из-за собора». И спросил еще:
