Пламя грядущего - Уильямс Джей (бесплатные полные книги .TXT) 📗

Ибо его вдруг осенило, что возможно сочинить стихи как бы этой дикарке под стать. Ей не подходил поэтический строй кансоны или сложный размер аубады, в которой слово «восход» появляется через равные периоды, или замысловатые рифмы секстины, подобные изысканной вязи узоров восточного ковра. Нет, ничего такого, ничего из того, чему он когда-либо учился, за исключением, пожалуй, стихов, которые он однажды слышал в исполнении того менестреля – много лет назад в харчевне, когда дождь барабанил в ставни. Поэзия, построенная на просторечии, приправленная жаргонными словечками, отличавшаяся естественными рифмами. Естественная – именно! Это было точное слово, и оно характеризовало Елену.

Но как создавать «естественную» поэзию? Два слова противоречили друг другу по смыслу, как, например, в сочетаниях «светлая темнота» или «сухой дождь». Поэзия имела свою собственную природу, исходила из своих собственных законов, стояла чуть в стороне от реальной жизни, по существу как бы являясь ее отражением в золотом зеркале, представая в обличий более величавом и приукрашенном. Неспроста ее называли «искусством», наделяя таинственными свойствами.

Этот неразрешимый вопрос не давал Дени покоя, вытеснив из его головы все прочие мысли. Он испытывал небывалое счастье… или смятение.

У него ничего не получалось. Было достаточно просто позаимствовать фразы из повседневной речи, но он не мог заставить их звучать поэтически. Они никак не хотели ложиться на музыку, которую можно петь. Дени вынужден был возвращаться к известным формам: он начинал осваивать пустошь, а потом вдруг обнаруживал, что идет знакомой, хорошо проторенной дорогой, уступив требованиям рифмы или руководствуясь метрическими нормами. Вопреки всем его стараниям, в голове проносились отрывки чужих стихов; он спохватывался, замечая, что воодушевленно бормочет строки или целые строфы, а затем ломает голову, вспоминая, кому они принадлежат, ему самому или кому-то другому.

Несомненно, это Бернарт де Вентадорн [147]. Как бы то ни было, это звучит совершенно невыразительно и бесцветно в сравнении с самой Еленой, которая полна жизни. Какими словами рассказать о ней?

(Чьи это строки? Гильема де Пуатье? Определенно, нет. Пейре Видаля? Или его собственные?)

Это не годилось. Это никуда не годилось. Набор избитых фраз; они начисто лишены свежего дыхания жизни. «Наступает конец, ветер сметает все». Кто это написал? Ах да, разумеется, тот нищий менестрель из харчевни, и его тоже в конце концов смел ветер. К дьяволу все ветра, к дьяволу все метафоры, к дьяволу поэзию.

К концу месяца он сочинил четыре строки:

Он напевал их про себя снова и снова. Он записал их на клочке бумаги и долго смотрел на них. Он даже не был вполне уверен, что в них есть какой-то смысл. Он подумывал показать их Пейре Видалю или Понсу, чтобы узнать их мнение, но мог предсказать их ответ: «Мой дорогой Дени, это не поэзия! Замысел, бесспорно, превосходный, но в конце концов…» Единственный человек, Арнаут Даниэль, понял бы, к чему он стремился, но Арнаут остался во Франции. Дени в отчаянии скомкал листок бумаги и выбросил его [148] и попытался выкинуть негодные вирши из головы. И после этого он очнулся и вновь вернулся к жизни, подобно медведю, почуявшему дуновение весны.

Он снова чувствовал вкус пищи и замечал, какая стоит погода. В его памяти образовались большие провалы за последние недели, и ему было интересно послушать новости, в основном несущественные: как Ральф де Кларо выпал из лодки во время рыбалки и утонул в бухте, как Ричард повесил одного английского рыцаря за кражу какого-то блюда у сицилийского аристократа, как Хью Хемлинкорт, поддавшись азарту, поставил на кон против одной-единственной монеты все свои трофеи, включая большую часть тех красивых вещиц, принадлежавших короткое время Дени, и проиграл. А также пришло известие, что королева Алиенор держит путь в Мессину, в январе переправившись через Альпы, невзирая на свой возраст – ей уже исполнилось шестьдесят девять, – и она везет с собой принцессу Беренгьеру, дочь короля Санчо Наваррского, прославленного победителя многих рыцарских турниров. Складывалось впечатление, что теперь неизбежно возобновление старых разногласий с королем Филиппом по поводу помолвки Ричарда с французской принцессой Алисией, сестрой Филиппа. По-видимому, королева Алиенор твердо решила, что Ричард должен жениться на Беренгьере, а что бы ни замыслила эта бодрая старуха, обожавшая интриги, обычно ее слово становилось законом для Ричарда. Судя по всему, король Филипп не имел бы особых возражений против этого брака. Однако Ричард получил сообщение, что дома возникли раздоры между правящим советом и его братом Джоном, и потому от него ждут, что он прекратит крестовый поход и вернется в Англию. Похоже, сказал Хью, что король Филипп склонен дать согласие на брак своего вассала Ричарда и Беренгьеры, но лишь при условии, что Ричард не прервет путешествие в Святую Землю.

– Ты считаешь, что он отменит поход после всех своих разговоров, обещаний, сбора денег на нужды войны и речей о полной победе над сарацинами? – переспросил Дени. – Я могу поверить многим басням о Ричарде, но только не этой.

– Сомневаюсь, что он намерен сделать что-либо подобное, – примирительно сказал Хью. – Для Ричарда дело жизни – доставить Филиппу столько хлопот, сколько возможно. Ведь у Ричарда есть главная цель…

– Что же это за главная цель? – полюбопытствовал Артур.

– Сделаться признанным предводителем крестового похода, – пояснил Хью. – И это все, что его заботит. Умный малый! Он понимает, что не должно быть двух вождей. Они будут все время тратить на споры, а отдавать необходимые команды будет некогда. Верно, армия Ричарда превосходит числом войско Филиппа, но когда мы подойдем к Акре, положение изменится. Вы слышали, там много воинов, еще не присягнувших никому, людей, сражавшихся в течение прошлого года, рыцарей, которые обзавелись домами за морем и делают ставку на победу. Дела там идут не слишком гладко. Кому-то придется взвалить на свои плечи тяжкое бремя. И Ричард полагает, что это именно его дело.

– И готовится к этому, подкапываясь под бедного Филиппа, – фыркнул Понс. – Филипп Ягненок! Половина его воинов уже начала думать, что Ричард – сеньор, а Филипп – его вассал. Ставлю сотню денье против пяти, что, когда мы доберемся до Святой Земли, король Ги вместе с Боэмундом и графом Триполи [149] и все прочие их сторонники под конец поклянутся в верности Ричарду.

– Принято, – немедленно откликнулся Хью. – Я ничуть в том не сомневаюсь, дорогой друг, но я не могу пропустить столь выгодное пари.

Он наградил Дени весьма чувствительным толчком в бок и подмигнул. Артур тряхнул головой.

– Но без сомнения, – сказал он, – Ги де Лузиньян – законный король Иерусалима. И также не вызывает сомнения, что если будет единственный командующий армией, то им должен стать он.