Схватка за Родос - Старшов Евгений (библиотека книг TXT, FB2) 📗
— Иногда встанет на задние ноги и давай кулаками по стенке молотить.
Джарвис взял покряхтывающего щенка, внимательно посмотрел в его голубые глазки-бусинки — да истинный медведь!
— Веришь, что когда он подрастет, станет чернокремовым, полосатым?
— Нет! — честно признался моряк.
— И тем не менее. Давай, мы тебе споем!
Грек взял щенка на ладонь и обратился к нему, как к человеку:
— Споем, а? — закинул голову и завыл негромко: — У-у-у!
И щенок тут же так же точно закинул голову и запел:
— У-у-у! — А потом хитро поглядел на людей, как бы спрашивая: ну как?
— Вот, хочет, чтоб его похвалили.
— Молодец, действительно. А ведь говорят, что щенки — все несмышленые.
— Тот, кто общается с собаками, никогда так не скажет. Они понимают все, и намного больше, чем нам кажется. Вот учат их командам, а я этого не делаю. Я говорю с ними, как с людьми, и они меня отлично понимают.
Чуть погодя Джарвис испробовал себя в роли кормилицы. Собачий магистр принес ему нечто вроде рожка, которым выкармливают детей, наполненный теплым молоком, и англичанин, взяв щенка на руки, стал его кормить.
Тот жадно присосался к рожку. Роджер почувствовал, как у него в сердце появилось какое-то странное, доселе, кажется, небывалое чувство любви — любви к этому беззащитному крошечному существу, обиженному судьбой в самом начале его жизни. "Экое чудо…" — подумал он, а грек, казалось, прочел его мысли и сказал:
— Вот за это я их и люблю. Они не знают, сколько у меня денег, а точнее — что у меня их вовсе нет, поэтому и любят.
Грек наступил на душевную мозоль моряка; вспомнив свою обидчицу, он изрек:
— Эдак выходит, что собака лучше женщины.
— Намного, — серьезно ответил собачий магистр. — Потому что собака никогда не предаст. Ни-ко-гда… жалко только, что родить не может, а так… Собака за тебя жизнь отдаст и всю свою кровь по капле. Я много могу рассказать случаев, но все они будут горькие, так что только одно я тебе скажу, британец, а ты уж сам думай обо мне, что хочешь. Я собаку не только с некоторыми людьми не сравню, но даже поставлю ее гораздо выше многих. Для меня собаки — это настоящие люди: верные, открытые, преданные, способные на искреннюю любовь. В них нет лицемерия — вот что самое главное. Она может и укусить, но сделает это открыто, глядя тебе в глаза, а не… Да что там говорить! А сравнивать людей с собаками — это значит обижать псов… Но смотри, ты забыл о питомце: он же сейчас у тебя по швам треснет!
И то правда — неумелая нянька прозевала момент, когда нужно было отнять рожок у сосунка, и теперь он раздулся, как колобок, и очень тяжело дышал. Грек взял его у моряка и, бережно завернув в тряпки, поместил обратно в горшок, следя за тем, чтобы туда потом не попало перемещавшееся по небосводу солнце.
— Пусть теперь отдыхает.
— А покажи мне, где у вас тут щенята побольше, взрослые псы. Это можно? Ты не очень занят?
— Конечно, с удовольствием!
Мужчины прошли к собакам — мордастым, крепко сколоченным, с висячими ушами. Те, издали завидев своего благодетеля, ринулись к нему, окружив радостной толпой, виляли хвостами, обнюхивали! Грек смеялся, говоря:
— Ну все, собачья радость, с ног сшибете!
Один за одним, стремясь опередить другого, псы подпрыгивали, чтобы лизнуть в лицо собачьего магистра, и не то что лаяли, а как-то странно погавкивали, как показалось Джарвису.
— Это они что, есть просят?
— Именно что нет. Они просто мне рады. Едят они два раза в день, утром и вечером, да еще бывает, что у рыцарей за столом побираются, кто не на службе.
Джарвис следил за собаками и удивлялся. Для него собачий мир был как-то внове. Теперь он ясно видел, какая у псов богатая мимика и что у каждого свой характер: кто-то тихий, кто-то шебутной. Некоторые, словно дети, возятся с игрушками — камнями, плодами, кто с чем, причем очень резво манипулируют, орудуя лапами.
Грек все продолжал восхищенно рассказывать Джарвису о собаках, и англичанин признался:
— Я б и сам, пожалуй, такого друга завел, да плаваю часто, а дома за ним следить некому…
— Так в чем же дело! Заведи себе морского пса. Пусть плавает с тобой.
Роджер внутренне усмехнулся — а ведь мысль!..
— Полагаешь, такое возможно?
— А что, никогда такого не встречал?
А ведь прав собачий магистр, было дело, и не раз: видал он судовых псов.
— И то правда! Если только не запретят… Заведу медведика… Я тогда к тебе обращусь, если что, хорошо?
— Всегда пожалуйста! О, каштан. — Грек сорвал колючий плод и спросил одного из псов, тут же им заинтересовавшегося: — Ну что, хочешь ежика? Где ежик?
Полосатый статный пес сморщил лоб, расправил по диагонали висячие уши — словно рога на колпаке у шута — и вуфкнул, нетерпеливо переступая с лапы на лапу. Грек бросил ему каштан: и началось! Лай, "мышкование" — это когда пес вел себя, как лиса, когда она охотится на мышей, — подпрыгивал и резко двумя лапами бил туда, где игрушка: так лисы глушат мышей под землей и под снегом. Раззадорившись, возьмет его в рот, а он колючий! Выплевывает с досады и еще пуще им занимается!..
Потом "ежик" ему резко надоел — пес переключился на осу. Ловил ее ловил, потом все-таки поймал ртом, жевнул. Оса упала на землю, попыталась уползти, но пес, скребя лапой, буквально затоптал ее. Когда оса перестала двигаться, он потерял к ней всяческий интерес и вернулся к каштану.
— А ничего, не кусают их осы-то?
— Пока нет. Укусит если, тогда запомнит, а так говорить бесполезно. Не то что не понимает — не хочет понять, вот в чем суть. Любят насекомых ловить, мелких птиц гонять. Ворон вот опасаются — большие они для них, что ли… А не дай Бог, кот появится! Кто его ни разу не видел, и то у них стремление на дерево его загнать. Для них, верно, кот — что для нас турок. В крови вражда уже…
— Интересная мысль. А вот, к примеру, поиск людей. Вы псов сами учите или как это вообще происходит?
— И мы их учим, и они, я подозреваю, тоже здорово друг друга учат. Сначала отбираем тех, кто к чему способен — кого на поиски, кого на караул. Пристраиваем молодых к старым, испытанным, ну и так далее. Оглянуться не успеешь, поколение сменяет поколение, и бывшие ученики сами становятся учителями. Как и в ордене, только гораздо быстрее. Привыкаешь к ним, как к детям, и никак не можешь смириться с тем, что они живут намного меньше… Никак. Как-то странно все это происходит — их детство словно напрямую переходит в старость. Они большие, живут меньше маленьких. Иной раз даже хочешь уйти, когда что-то с ними случается, но потом понимаешь, что без них просто не прожить. Я — и без собак. Да разве такое можно себе представить?
— Наверное, уже нет… Даже я с трудом могу это представить, хотя только-только с тобой познакомился. Да и это не так — я не знаю твоего имени.
— Лев.
— Роджер Джарвис.
— Это тот, что разорил турецкий плавучий мост?
— Тот самый, чего лукавить.
— Герой. — Грек похлопал моряка по плечу.
— Герой-то герой, да, видишь, не шибко расцвел. Впрочем, и не стремился.
— Вот это я называю здравым подходом к делу.
— Ты местный?
— Да, здесь я родился и вырос.
— А я из Плимута.
— Видел в стенах замка древние каменные плиты с изображением битвы моих пращуров с амазонками?
— Да как-то недосуг было. Все плаваешь меж островов, и остановиться было некогда. Сейчас вот выдалось свободное время, да и то случайно, чувствуешь себя немного даже не по себе. Видал вот льва на Английской башне, а вот новый ли он, старый — не разбираюсь.
— Старый. Пойдем, я покажу тебе чудо, созданное гением моего многострадального народа.
В сопровождении жизнерадостной стаи собак Лев и Роджер пошли к одной из замковых стен. Там были вмурованы сцены амазономахии, взятые рыцарями с руин галикарнасского мавзолея.
— Вот, — указал Лев, — герои Эллады сражаются с племенем воинственных женщин.
