Предтеча (Повесть) - Лощилов Игорь (онлайн книга без .TXT) 📗
На рассвете в крепость, превращенную в дымящиеся руины, въехал хан Ахмат. Его конь пугливо вздрагивал, наступая на мертвые тела. Татар среди них было куда больше, чем защитников, и хан грозно хмурил свое лицо.
— Мне говорили, что в крепости много русских ратников, — обратился он к окружавшим царедворцам. — Куда же они подевались?
— О повелитель! Они, должно быть, сгорели в огне, который аллах ниспослал на неверных! — ответили ему.
— Если они стали пеплом, кто же тогда поразил этих? — указал Ахмат на тела своих воинов. — Соберите мне пленников, я хочу говорить с ними.
Вскоре на пепелище вытолкнули несколько десятков защитников, большинство из них были ранены и едва держались на ногах.
— На колени! — последовал грозный приказ.
Однако выполнили его лишь несколько человек. Тогда выскочил вперед сотник Азям.
— Дозволь научить их почтительности, великий хан?! — с радостной готовностью выкрикнул он и после едва заметного кивка ханской головы бросился подрезать сухожилия на ногах пленных. Те стали с проклятиями валиться на землю.
— Откуда такой прыткий?! — удивился Ахмат.
Ему объяснили. Хан с брезгливой гримасой остановил Азяма.
— Кто такой? — подъехал он к стоявшему впереди старцу.
— Лунев, кузнецкий голова, — ответил тот, смело взглянув на хана.
— Сколь было вас в крепости?
— Маловато, зато и стояли мало, — горько вздохнул старик. — Но рядом — рати бессчетные, аки море колеблющееся, — кивнул он на другой берег Оки, — те и за себя, и за нас постоят.
Азям перевел смелую речь, а от себя добавил:
— Было их тыщи две, великий хан, окромя жен и детишек, которых они тайно с крепости вывели.
— Куда же?
— А туда, куда твое басурманское поганство николи не ступывало и не ступит! — ответил Лунев.
— Скажи им, что я велю с каждого содрать кожу, пока они не укажут это место, — сказал хан Азяму.
— А ты, грязный ублюдок, скажи своему хану, что мы не из пужливых. Один евонный князь уже грозился снять с нас кровавые зипуны, да только даром он их с наших плеч не имывал! Вишь, сколь навалили, и сам князь где-сь валяется…
— Мне надоел этот болтливый старик! — вскричал Ахмат. — Заткните ему глотку!
Азям подскочил и в один миг перерезал горло Луневу.
— И с вами то же будет! — пригрозил он остальным.
— Помилуй, великий хан! — раздался отчаянный голос, один из пленников пытался выбраться вперед.
Стражники стали расталкивать преградивших ему дорогу и наконец извлекли из толпы монаха Феофила.
— Я… я указую, — бормотал он в страхе, все еще прикрывая руками голову от пинков. — Тама и богачество ихнее, и дарохранительницы святые… Я указую…
— Ты получить жизнь, если сделаешь, как говоришь, — сказал Ахмат. — Давай же иди!
Феофил побежал к приокской круче. За ним двинулись воины — сначала несколько, но когда разнеслась весть о спрятанных в тайнике богатствах, их число стало быстро расти. Феофил подвел татар к огромному камню, прикрывавшему небольшой вход в пещеру. Они с трудом отвалили его и бросились в открывшийся проем.
В большой пещере, едва озаренной факельным светом, перед иконой святой богородицы молились женщины и дети. Гулкие своды усиливали немощный голос священника:
— Чистая и благословенная мати господа вышнего! Заступи всех нас, напастью и скорбью обремененных, молящихся тебе умильного душою и сокрушенным сердцем. Даруй нам избавление от нынешних зол и спаси, ты бо еси божественный покров рабам твоим…
Молящиеся, казалось, не обратили внимания на татар, только громче зазвучали слова припева:
— На тебя надеемся, тобою хвалимся, пресвятая богородица, спаси нас!
Азям оттолкнул священника, встал на его место и крикнул:
— Хан Ахмат отдал нам ваши жизни. Но вы можете выкупить их, если укажете, где спрятано золото.
— Не верьте им, не отдавайте святых даров в руки поганых на поругание! — закричал священник и упал с разбитой головой.
— Под твою милость прибегаем, матерь божья, молений наших не презри в скорбях! — продолжал звучать хор.
Женщины свято верили в заступничество богородицы: ведь в церковном сосуде, спрятанном среди прочих богатств, хранился жемчуг с ее нетленной ризы. Отдать его — значит навеки лишиться могучего покровительства, не было среди них ни одной, кто бы смог пойти на такое святотатство.
Татары бросились в поиски, пещера озарилась огнями, но золота не находили. Тогда они, разъяренные упрямством женщин и тщетностью своих поисков, стали крушить всех и вся вокруг. Пощады не было ни старому, ни малому. Младенцам разбивали головы о камни, матерям, пытавшимся прикрыть своих детей, обрубали руки, старух сталкивали в глубокую расщелину, и вскоре вся она наполнилась шевелящимися, стонущими телами. В бочонок, где искали золото, а нашли смолу, стали окунать женские волосы, а потом поджигать их. Несчастные метались живыми факелами, крича и стеная.
Наконец тех, кто еще мог двигаться, вытолкнули из пещеры.
Стоявший у входа Феофил истово закрестился, испугавшись их страшного вида: женщины шли, забрызганные кровью, едва прикрытые тлеющими лохмотьями, с широко раскрытыми безумными глазами. Одна из них, у которой на глазах убили сына, подошла совсем близко к монаху, ее лицо было бездумной, мертвой маской.
— Помилуй нас, господи, посети и исцели немощи наши, — привычно пробормотал он и поднял руку для благословения.
В женских глазах мелькнуло подобие разума — несчастная догадалась, кто выдал врагу место их укрытия, и тогда она с неудержимой силой вцепилась в Феофила. Ее поддержали другие, всю свою боль и отчаяние старались выместить они на гнусном предателе. Татары поначалу хотели унять их, но потом отошли в сторону и стояли, потешаясь. Феофил грозил божьей карой, молил о пощаде и затих. Подошел татарин, схватил его за ногу и сбросил с кручи — у шакала не бывает могилы.
А потом всех оставшихся в живых алексинцев — и мужчин, и женщин, и детей — спустили вниз к реке и стали рубить им головы. Утром по воде слышно далеко, слышали их плач и стоявшие на другом берегу ратники. Слышали и плакали сами от гнева и своего бессилия…
Так погиб безвестный русский город, загородив собой все Московское государство. Мудрое мужество простых людей сорвало хитроумную задумку Ахмата: задержка орды под Алексином позволила переместить русские силы к направлению главного удара и прочно загородить дорогу орде…
Хан молча наблюдал с высоты за казнью алексинцев, когда к нему подъехал князь Темир и встревоженно доложил о попавшем в их руки гонце, при котором оказалось письмо царевича Латифа.
— Что пишет этот нечестивец? — спросил Ахмат.
— Он пишет, что идет грабить Сарай, и приказывает сотнику Азяму следовать за собой.
— Ложь! Ложь! Ложь! — выкрикнул, словно пролаял, Ахмат. — И письмо подложное!
— Сотник признал руку Латифа… Потом, у нас и раньше были вести, что в Казани копятся силы для разорения твоего города… — Темир замолчал, не решаясь больше противоречить хану.
— Где этот сотник?
Азям распростерся перед Ахматом.
— Что ты знаешь о желании Латифа захватить нашу столицу?
— Ничего, великий хан. Желания царевича никогда не поднимались выше женских шальвар…
— А это чья рука? — указал Ахмат на письмо.
— Царевича Латифа, великий хан…
Ахмат пристально посмотрел на Азяма.
— У этого пса лживый и наглый взгляд, — сказал он, повернувшись к своим нукерам.
Те научились быстро понимать и исполнять волю своего повелителя — через мгновение тело Азяма уже летело с приокской кручи.
— Кто еще остался живым из сидевших в крепости?! — громко спросил Ахмат.
— Аллах покарал всех до одного! — услышал он в ответ.
— Турай! Теперь тебе ничто не помешает переправиться через Оку и разбить русское войско? Поспеши, я жду от тебя хороших и скорых вестей!
Стоявший наготове тумен Турая сразу же начал переправу. Поверхность реки заполнилась илотами, вязнями, бревнами и всем, что помогало держаться на воде. Русские стали осыпать переправлявшихся стрелами, но остановить такую лавину они не могли. Бой перекинулся на берег, ратники из полка воеводы Челяднина стойко встретили натиск передовых татар, остановив и сбросив их в реку. Но вот в берег ткнулся огромный плот, на котором стояли два десятка багадуров, закованные с головы до конских копыт в крепкую немецкую броню — подарок польского короля. С тяжелым грохотом сошли они на землю и железным тараном ударили по оборонявшимся. Ни стрела, ни сабля не брали их, они несокрушимо двигались вперед, расчищая место для подплывавших тысяч.
