Викинг - Маршалл Эдисон (книги без регистрации полные версии TXT) 📗

Берег лежал между высокими фиолетовыми горами и морем, сияющим ярче изумрудов. Земля была покрыта зеленью и цветами, которые купались в солнечном свете, словно в желтом вине. Ветер шевелил пальмы, а фруктовые деревья сгибались под тяжестью плодов. В скалах темнело множество уютных гротов, где вполне могли бы обитать ангелы, и море омывало крепкие утесы, а белоснежный прибой ласкал золотой песок. Когда береговая линия резко повернула к северу, Алан повел нас на запад через синий пролив, едва колеблемый тихим теплым ветерком. Мы гребли день и ночь, и взошедшее солнце осветило мыс, резко выдающийся на юг, и остров, отделенный проливом. Алан сказал, что до Рима уже недалеко.

— Алан, там улицы вымощены золотом? — окликнул нас викинг с корабля Хастингса, когда новость разнеслась по судам.

— Дурень, это в Раю, а не в Риме, — ответил за Алана один из наших гребцов.

— А разве мы туда не заглянем? Я слыхал, что он простирается прямо над Римом.

— Если ломбардцы поймают нас, ты заглянешь в Хель, — вступил кто-то сзади.

— Хастингс, твоя мать была христианкой. Ты увидишь ее на золотом троне? — крикнул один из ярлов.

— Если да, то трон я заберу себе. Алан, спой нам, когда мы будем на месте.

— Сомневаюсь, что я еще буду петь, — странным голосом ответил Алан, и я увидел, что он страшно побледнел.

Нашему взору открылся залив. Спокойная вода казалась очень глубокой. Восточнее виднелось устье реки, и я не сомневался, что это знаменитый Тибр. Мы вошли в него, со смехом глядя, как во все стороны улепетывают рыбачьи лодки, а на берегах суетятся люди. Впереди, словно жемчужина, медленно вырастал город. Он стоял между заливом и рекой, и теперь мы видели, как его башни и дворцы отражаются в воде. Они были так прекрасны, как никому из викингов и не снилось.

Лишь подойдя ближе, мы поняли, что белый свет над городом — это солнце, отражающееся от белоснежного мрамора. Большинство величественных зданий, выходящих на реку, было выстроено из этого несравненного камня: некоторые стены были черно-белыми, другие — бело-зелеными.

А над рекой возвышалась статуя, как я подумал, христианского Бога — в бело-желтой рясе с золотой бородой. Странно было видеть суетящихся людей и слышать лай собак среди подобной красоты. Мы думали, что такому виду больше бы соответствовали ангелы и небесная музыка.

По правде говоря, несмотря на чудесные дома, дворцы и мраморные бассейны с рядами статуй, город не сильно отличался от других, захваченных нами. Он был меньше, чем Баланс, и добыча здесь обещала быть не такой уж богатой. Люди со всех ног бежали в окрестные леса и холмы. Пораженные красотой города, мы теряли время.

Сокровища главного храма были спрятаны столь хорошо, что мы так и не смогли их найти, а когда принесли факелы, оказалось, что гореть почти нечему. Но мы решили, что сжечь одну доску в Риме значит причинить христианам больший вред, чем предать огню весь Париж. И, чтобы Небеса содрогнулись, мы пролили в храме кровь, убив старого священника.

Убийства и грабежи продолжались до рассвета, когда нами вдруг овладело смутное предчувствие, что пора уходить. Казалось, даже поднявшийся восточный ветр был послан нам Одином, чтобы уберечь от мести христианского Бога. Паруса весело ловили солнечный свет, и корабли радовались, что мы направляемся домой. Наш драккар последним поднял парус, но остальные корабли позволяли обогнать себя, уступая обычное наше место во главе флота, и викинги приветствовали нас.

С этого дня «Гримхильду» называли драккаром Оге. Я не претендовал на собственный флаг, но один викинг из моей команды притащил бронзовую фигуру какой-то птицы и укрепил ее на носу. Мне казалось, что это орел, но мне хватило ума никому не говорить об этом. Если бы Стрела Одина вновь могла летать, в ее клёкоте звенела бы гордость.

Мою радость омрачало одно маленькое облачко. Когда я попросил Алана спеть для нас, он угрюмо отвернулся. Я подумал, что певец раскаивается, ведь когда-то он был христианином и привел нас к величайшей христианской святыне. Но я надеялся, что он вскоре вновь обретет свое обычное расположение духа. Я бы только хотел, чтобы христианский Бог не проклял его за то, что Алан предал свою старую веру.

Весь следующий день мы сидели на носу, глядя в море. Еще через день мы увидели большой флот галер к северу от нас. Мы не боялись их. Они не могли оторваться от берега, потому что ночь обещала быть облачной. Перед рассветом ветер стих, и поднявшееся солнце отразилось в неподвижных водах. Мы приступили к завтраку, и наши шутки разносились от корабля к кораблю, только Алан ни разу не улыбнулся, хотя не было человека веселее него. Я предложил ему меду, но он покачал головой. Я был обижен его молчанием.

— Люди соскучились по твоим песням, — начал я.

— Боюсь, я больше не буду петь.

— Наверное, ты болен. Что-то давит твою душу. Но ты никогда не поправишься, если не будешь есть.

— Спасибо, Оге, но скоро я сам буду едой для акул.

— У тебя жар, ты бредишь. — Я подвинулся к нему.

— Не бойся, я не прыгну за борт. Мне надоело быть викингом и подчиняться своей судьбе. Я боюсь за твой рассудок.

— Ради Бога, в которого ты веришь, говори яснее.

— Когда ты узнаешь правду, ты выбросишь меня за борт. Его глаза горели, но это был не жар.

— Какую правду? — как можно спокойнее спросил я. — Тебе необходимо сказать?

— Необходимо, но сперва ответь на один вопрос.

— Спрашивай, певец.

— Если ты оставил кое-что в Белом Городе, ты вернешься?

— Слишком поздно. Ты видел сарацинский флот. Нам надо скорее добраться до Гибралтара. Но почему ты назвал Рим Белым Городом?

Он посмотрел на меня, и слезы покатились у него из глаз.

— Потому что это не Рим.

Волосы встали дыбом у меня на голове, и я не сразу обрел дар речи.

— Ты в своем уме, Алан? Если это не Рим, то что это было? Заколдованный город?

— Это древний город Луна, названный так в честь ночного светила; он известен тем, что в его окрестностях добывают мрамор. От него до Рима еще пятьдесят лиг. И я привел вас сюда не по ошибке, а нарочно. И если ты спросишь меня, зачем я это сделал, я попробую объяснить.

— Если ты решил говорить — говори, буду благодарен, но просить не стану.

— Луна — это город певцов и поэтов. Большая статуя, которую ты видел — это статуя Аполлона, бога Солнца и брата Луны. И я поклоняюсь этому Богу. Но я предпочел, чтобы вы сожгли его город, а не Рим.

Певец помолчал и задумчиво пригладил волосы. Он был прекраснее, чем статуя Аполлона.

— Я сказал «предпочел»? Нет. У меня не было выбора. Я знаю, если будет жив Рим, через десятки, сотни и десятки сотен лет песен в мире будет много больше. Песен людских и песен струны, музыки в камне и стихов на пергаменте, музыки цветастых тканей и резного дерева, и безмолвных песен сердец. Я певец, и я предан своему ремеслу.

— Если ты скоро умрешь — а это вполне может случиться — свою предсмертную песню ты уже спел. И она была хороша.

Я повернулся к соседнему драккару и крикнул:

— Хастингс Девичье Личико!

— Что тебе, Оге Кречет?

— Мы ограбили не Рим. Этот мраморный город зовется Луна.

— Ты с ума сошел?

— Алан нас обманул, и Кулик помогал ему.

— Нет, он ни при чем, — перебил Алан, — я сказал ему, что тебе нужна Луна. Это только моя вина.

— Это сделал один Алан, — крикнул я Хастингсу и притихшим викингам. — Он отплатил за лимон, который мы для смеха дали ему попробовать.

— Клянусь грудью Фрейи, — воскликнул Хастингс голосом, напомнившим мне Рагнара, — он отплатил сполна.

Раздался взрыв хохота, и новые шутки все добавляли веселья. Викинги задыхались и топали ногами, всхлипывая от смеха. И я понял, что, сумев победить их ярость, я тоже сложил стоящую песню, и когда-нибудь Алан отправится со мной на Авалон.

Глава четырнадцатая

ПРЕДСКАЗАНИЕ

Пока мы обшаривали богатые равнины ниже устья Тагуса, чтобы добыть людям продовольствие, Хастингс нанес визит на «Гримхильду».