К морю Хвалисскому (СИ) - Токарева Оксана "Белый лев" (библиотека электронных книг .TXT) 📗
Зычный и чуть хрипловатый звук турьего рога возвестил о прибытии хазар. Впереди растянувшейся на полгорода пышной процессии гарцевал на любимом коне Булан бей. Хазарин был разряжен так, словно намеревался поразить противника, ослепив его сиянием золотой парчи и блеском самоцветом. Безумец! Неужто он не ведает, что на судебное поле бойцам надлежит выходить, обнажившись по пояс, дабы никто не мог усомниться в честности предстоящей борьбы.
Причина столь непонятного и неуместного щегольства стала ясна вскоре после того, как к судейскому месту вслед за грозным хозяином подъехал тщедушный толмач (а давеча Булан бей с булгарами безо всяких посредников объяснялся, да еще так лихо приказывал). Беседа продолжалась недолго, но во время нее юношески-свежее лицо царевича Моххамеда делалось все мрачнее и мрачнее, а жесткая рука хана Азамата все упорнее и упорнее тянула длинный кудрявый ус, словно намереваясь его оторвать. Наконец честный воевода встал со своего места и, почти не скрывая звучащей в голосе досады, объявил народу, что, поскольку столь знатный человек как Булан бей считает ниже своего достоинства сражаться с простым ратником, его честь будет защищать наемный боец.
Хотя Тороп был почти раздавлен: подобного разочарования он не испытывал с того дня, как Фрилейф свей разнюхал про готовящийся побег, особого удивления он не испытал. Он всегда знал, что Булан бей подлый негодяй, теперь, к тому же выяснилось, что он презренный трус.
Мерянин, да и не только он, думал, что честь хазарского посла будет защищать кто-нибудь из эль арсиев — наемной мусульманской гвардии царя Иосифа. Однако, хан Азамат громко объявил:
— Эйнар сын Гудмунда по прозванию Волк.
Все Торопов спокойствие куда-то улетучилось. Этот будет биться, пока хватит силы в руках и даже сверх того, лишь бы отомстить за гибель брата. А коли его постигнет неудача, то останется еще старик Гудмунд. И нет страшнее мстителя, чем лишенный сыновей отец.
Хотя Эйнар Волк был также силен и высок, как Бьерн и старый сэконунг, на этом сходство заканчивалось. Черты его лица, очерченные четко, хотя немного резко, в целом производили впечатление мужественной красоты, которой не могли похвастаться ни брат, ни отец. Спускавшиеся на плечи волосы имели пепельно-русый, почти серый оттенок. В них, несмотря на молодость воина, а по виду младший Гудмундсон прожил, вряд ли, более двух с половиной десятков лет, ясно намечалась седина, благодаря которой они напоминали волчью шерсть.
Сходство с этим опаснейшим хищником полей и лесов молодому викингу придавал несколько выступающий вперед нос с тонкими, чуткими ноздрями и в особенности глаза, серо-зеленые, настороженные. И такая волчья тоска скрывалась в глубине этих глаз, что казалось, ударится молодец оземь и отчаянно завоет, силясь отыскать на утреннем небе померкшую луну.
— А ты не похож на брата, — заметил Лютобор, с интересом разглядывая противника. — Что, в мать пошел?
Волк почему-то обиделся:
— Если ты собираешься делать какие-то грязные намеки на моих мать с отцом, то знай, что настоящих своих родителей я не помню, как не помню ни места, в котором родился, ни корабля, на котором отправился в путь. Гудмунд подобрал меня в море пять лет назад, и с тех пор я не знаю отца заботливее, чем он, и не ведал брата лучше, чем тот, которого ты у меня отнял!
— Я понимаю твои чувства, — спокойно сказал русс. — Ты вправе требовать любую виру. Но знай, мне нужна не твоя жизнь, а жизнь твоего хозяина. Потому я не стану тебя убивать.
— Я вырву твое сердце и отнесу моему отцу, может быть, тогда у него поубавится морщин!
Волк скинул кожаную рубаху, русс сбросил алый плащ, и зрители, особенно женщины не смогли сдержать восхищенный вздох. Противники не уступали друг другу ни ростом, ни шириной плеч, ни красотой сложения поджарых, мускулистых тел. Вот разве что кожа у Лютобора выглядела смуглее, да шрамов на ней было побольше.
Гудмундсон ударил первым. Он резко прыгнул вперед, метя противнику в грудь, но Лютобор отбил удар, уведя меч датчанина вниз, и сам, в свою очередь ударил наискось, слегка оцарапав викингу плечо. Начало было положено.
Вслед за первыми двумя поединщики обрушили друг на друга целый шквал ударов. Тяжелые мечи пушинками взлетали в воздух, и с душераздирающим скрежетом и звоном встречалась со сталью сталь. Испуганные и восхищенные зрители едва успевали дух переводить и у многих начинали слезиться глаза, так как они боялись моргнуть, чтобы не упустить чего-то интересного. И двигались в такт движениям сражающихся плечи у новгородцев и датчан: боярские ватажники и гудмундовы хирдманы изо всех сил «помогали» своим бойцам.
Волк и Пардус, ибо в Булгаре Лютобора успели прозвать именно так, два хищника одинаково красивых и опасных. Кто кого? Тороп, понятно, не видел, как сражается против волка пардус, но однажды зимней порой ему довелось наблюдать, как решают какой-то лесной спор волк и рысь, пардусова ближайшая родня.
Ох, и натерпелся же он тогда страху! Рев и рык, не приглушенный, как летом, листвой, похоже, слышали даже небеса. На взрытый, перемешанный с кровью снег хлопьями падала серая шерсть. Страшные когти и клыки рвали и кромсали живую плоть, превращая в кровавое месиво морды и загривки, раздирая в лоскутья уши, чая добраться до незащищенного ребрами и хребтом, белого у обоих, одинаково подведенного от голода брюха…
Чем закончился тот спор, Тороп не ведал. Радуясь, что его не заметили, он со всех лыж тогда пустился наутек. Чем окончится сегодняшнее противостояние старался даже не думать, боясь, как тогда на корабле, неосторожной мыслью навлечь на голову наставника зависть темных богов.
Прошло уже немало времени, а единоборцы все кружили по полю, как два канатных плясуна, балансируя на грани между жизнью и смертью, завораживая зрителей, опасным совершенством движений. На спинах бугрились могучие мышцы, от напряжения вздувались под кожей жилы, полуобнаженные тела постепенно покрывали пыль и едкий пот. Но ни один не брал верх.
Впрочем, нет. Тороп ясно видел, что его наставник, пусть на малую толику, но быстрее второго Гудмундсона. И эта быстрота зависит не столько от силы и упругости натренированных мышц, сколько от ясности ума и от незаменимой как на игральной доске, так и на бранном поле способности продумывать свои действия на несколько шагов вперед. Вот только воспользоваться своим преимуществом русс почему-то не спешил. Он крепко держал оборону, одну за другой отражая бешеные атаки юта, и даже пару раз позволил себя достать, вызвав бурное ликование гудмундовых людей.
От Торопа не укрылось, что в тот миг, когда ютский меч, пройдясь по обнаженной груди русса, оставил кровавую борозду, боярышня в ужасе закрыла руками лицо. Новгородские парни недоуменно переглядывались, не понимая, чего Лютобор ждет, и нагло ухмылялись, отпуская издевательские замечания, торжествующие хазары. И только Вышата Сытенич и дядька Нежиловец, стоя чуть в стороне от дружины, невозмутимо поглаживали сивые бороды, и спокойно щурился на солнце, примостившийся у ног боярышни золотистый Малик.
Вот ютский меч с лязгом прополз по клинку Дара Пламени до самой рукояти, крестовины сцепились друг с другом, и бойцы застыли, как два изваяния, в чудовищном усилии вдавливая друг друга в землю. Кто кого? Упрямый, как зверь, давший ему имя, Волк ухитрившись оторвать от земли одну ногу, попытался подсечь русса, лягнув его под колено, но прием пропал впустую: Лютобор стоял слишком далеко. Поединщики разом отпрыгнули в противоположные стороны, и схватка возобновилась. Ют полоснул мечом понизу, и на этот раз метя по ногам. Лютобор с места взвился в воздух в великолепном кошачьем прыжке — кое-кому показалось, что на миг он даже завис над землей — затем приземлился, едва ли не на голову соперника.
Датчане возмущенно заорали, а Эйнар Волк мячиком перекатившись по земле, быстро вскочил на ноги и перешел в такое яростное и стремительное наступление, что со стороны это выглядело так, будто он твердо вознамерился вышвырнуть противника за пределы поля и сбросить его в Итиль. Но и этой попытке пробить брешь в обороне русса суждено было провалиться. Лютобор с легкостью отбил несколько ударов, а затем отбросил датчанина, довольно ощутимо смазав его свободной левой по губам, и вновь занял оборону в ожидании новых бросков. Вот теперь Тороп понял, что его наставник задумал, вспомнив разговор с Тальцом, в котором новгородец назвал Эйнара берсерком. Слов нет, очень немногим из тех, кому выпала недоля встретить в бою воина, одержимого духом медведя или какого другого опасного хищника, удается выжить. В своем исступлении грозный берсерк не страшится смерти, не чувствует боли от ран и наносит удары с удесятеренной силой. Однако овладевающее им священное безумие может обернуться и против самого одержимого, особенно если он встретится с не менее бесстрашным, но хладнокровным и расчетливым противником.
