Взыскание погибших - Солоницын Алексей Алексеевич (лучшие книги .txt) 📗
Воспоминания были так отчетливы, что глаза Татьяны сами собою увлажнились.
«Прости, прости, Матерь Божия! — зашептала Татьяна. — Это потому столько крови, насилия, что забыли Тебя. И если Ты не вымолишь нам, окаянным, прощение, то все мы погибнем, и Россия погибнет».
И тут она вспомнила, что говорил отец Марти- рий, духовник мамы: «Россия — подножие Богородицы, Ее дом».
«А почему у Нее кровь на щеке? — подумала Татьяна, словно впервые увидев эти капельки, стекающие по лику Пресвятой. — Мама рассказывала, но что же? Надо узнать сейчас, немедленно!» — Татьяна оглядывалась по сторонам, отыскивая, к кому можно обратиться.
Служба закончилась. Рядом пожилая монахиня клала земные поклоны. Она тяжело поднималась, и Таня подошла к ней, намереваясь помочь.
— Не надо, милая, я сама, — монахиня была подслеповата, но увидела заплаканное лицо молодой женщины. — Вижу плохо, но, вроде, раньше тебя здесь не встречала. Или ошиблась?
— Нет, я здесь давно не была.
— Горе у тебя?
— Горе, матушка. Расстреливают всех подряд, а некоторые пишут, что так надо для счастья всего человечества.
— Вон что. Зовут меня матушка Агапия. А тебя?
— Татьяна. Я учительница. Иностранные языки знаю. Да только сейчас это никому не нужно. Я вот что… Скажите, почему на Иверской иконе у Матери Божией кровь на щеке?
— Ох! — матушка направилась к выходу, Татьяна — за ней. — Такая образованная… Было это во времена иконоборца Феофила, в первый век христианский. Около города Никеи жила одна благочестивая вдова. У нее была особо чтимая икона Богородицы. И один римский воин, ворвавшись к ней в дом…
— Вспомнила! — тихо сказала Таня. — Он ударил мечом по иконе, и на ней выступила кровь. Воин бросил меч и раскаялся…
— Да, правильно. И он сам принял мученическую смерть за веру. — Матушка Агапия двигалась медленно, опираясь на палку: — А дальше-то что было с иконой, помнишь?
Подслеповатая матушка умела по голосу, по тому, как идет человек рядом с ней, по тем очертаниям лица собеседника, которые открывались ей на какие-то мгновения, распознать, с кем она говорит. И сейчас почувствовала, что рядом находится мятущаяся, больная душа.
— Благочестивая вдова ночью пустила икону по волнам, — продолжила матушка Агапия рассказ. — Отдала ее во власть морю, боясь, что икону изрубят. Икона приплыла к Афонской Горе, что в Греции…
— И явилась монахам в столпе света.
— Правильно. А почему она Иверской названа?
— Не помню.
— Потому что первым ее увидел монах из Иверии… А какие языки ты знаешь?
— Немецкий, французский, латынь.
— А греческий?
— Со словарем читать могу.
— Так. А в библиотеке у нас бывала? Нет? А знаешь ли ты, как Иверская икона попала в Москву?
— Нет.
— В библиотеку к нам тебя бы отвести… Это царь Алексей Михайлович заказал, чтобы точный список сделали на Афоне и в Москву доставили… «Вратарницей» ее называют, потому что и у афонских монахов она над вратами стоит, и в Москве у Воскресенских ворот, в часовне. Да ты разве там не была?
— Нет.
— Ничего, побываешь, годы твои молодые! В библиотеку к нам когда придешь? — неожиданно спросила она.
— Не знаю… а когда можно?
— Да хоть в воскресенье. После службы здесь меня подождешь, — и она еще раз внимательно посмотрела на Татьяну.
И Татьяна пришла — захотелось еще раз поговорить с матушкой Агапией. Монахиня повела Татьяну в монастырскую библиотеку и там познакомила ее с отцом Иларием, духовником монастыря.
Глава седьмая
Татьяна — сестра Епистимия
(продолжение)
Игумен Иларий худощав, всегда подтянут, ходит быстро. Взгляд его суров и тверд, глаза темные, до черноты. Густые волосы тоже черные, а бороду уже обильно посеребрила седина.
Ему всего 34 года, но сестры чуть не старцем его считают — не по годам обрел он дар убеждения, мудрость. Известен своей праведной жизнью.
Подвизался отец Иларий у оренбургского старца Сосипатра в Бузулукском монастыре, потом служил в Никольском монастыре в Самаре. А теперь архиерей назначил его духовником Иверской обители.
В библиотеке рядами стоят на стеллажах книги в темно-коричневых, вишневых переплетах, с медными застежками. Есть и в окладах. Сколько же здесь сокровищ… Отец Иларий сидит за столом, Татьяну усадил напротив.
— В чем твои сомнения?
— Сомнения мои в том, — начала Татьяна, приготовившись к этому разговору, — что я устала жить так, как живу. Все опостылело и потеряло смысл. Учить детей, как указывает новая власть, не могу и не хочу. Частных уроков почти не осталось. Были еще переводы, но заказы приходить перестали.
— И замуж не идешь? Или уже была?
— Не была и не буду, наверное.
— Почему же? В чем Божье назначение женщины, разве не знаешь?
Татьяну стал раздражать этот монах. Видать, просто много о себе возомнил, оттого и говорит повелительно.
— Господь сказал: Марфа! Марфа! ты заботишься и суетишься о многом, а одно только нужно. И Он указал на Марию. Так не о духовной ли жизни Он говорил?
Отец Иларий выдержал взгляд Татьяны и спокойно ответил:
— Спаситель говорил о вере. И Он не разделил сестер. Марфа и Мария — две женские ипостаси, житейское и небесное, тело и душа. Они нераздельны, не так ли? Оттого и церкви, и обители — Марфо-Мариинские.
Не смутилась и Татьяна:
— Все же есть Марфа, есть и Мария. А вот еще вопрос: кто назвал Россию домом Богородицы?
— Не так важно, кто назвал. Важно, что народ так считает.
— Народ? А почему этот народ разрушает храмы, жжет иконы… похуже римских воинов? Феофил вернулся?
— Может, и Феофил. А может, хуже. Кто умирал за веру, а кто и предавал ее. Соблазнялись и речами вожаков. Верили им, отвергая Бога. Всегда так было. Весь-то народ зачем в бесов рядить?
— Да что-то праведников мало! Что-то больно быстро все возжелали рая земного, а не небесного. Поманили пряником, и тут же вера рухнула. Действительно, Россия — как колосс на глиняных ногах!
— Ты и в самом деле так думаешь? — строго спросил отец Иларий. — Или родной отец тебя наставил? Знаю, кто он. И статьи его читал — мы для него самые главные враги, так?
— Так. Но только с ним я не вижусь, живу отдельно. И думать я привыкла самостоятельно.
— А коли самостоятельно, так почему не можешь понять Евангелие?
— Почему вы решили, что не могу?
— По словам твоим. Что говорил Господь, когда отправлял учеников проповедовать?
— Что… чтобы они не боялись ничего.
— И все?
— Чтобы… несли слово Божие…
— Возьми Евангелие, — он указал на книгу, — открой главу десятую у Матфея. Читай вот отсюда, — и он показал на стих девятнадцатый.
— Татьяна прочла: Когда же будут предавать вас, не заботьтесь, как или что сказать; ибо в тот час дано будет вам, что сказать, ибо не вы будете говорить, но Дух Отца вашего будет говорить в вас. Предаст же брат брата на смерть, и отец — сына; и восстанут дети на родителей, и умертвят их; и будете ненавидимы всеми за имя Мое; претерпевший же до конца спасется.
— Достаточно, — сказал отец Иларий. — Теперь понимаешь, какая должна быть вера, чтобы претерпеть до конца? И какие испытания послал нам Господь, чтобы мы спасли души свои?
— Нет, я не понимаю. Ничего не понимаю.
Щеки Татьяны были бледны, но сейчас на них выступил румянец. От постоянного недоедания она ослабела, но внутренняя, духовная, сила жила в ней, держала ее, и это было видно по ее чудесным серым глазам, похожим на ясное северное небо. Мамины были глаза у Татьяны, нижегородские. Там у Татьяны родовой корень.
— Почему же ты не можешь понять, что вера требует мужества? Духовной силы? Именно это имел в виду Господь, когда говорил, что не мир пришел Я принести, но меч. То есть Он прямо нам объясняет, что Его последователь — воин. Меч, разумеется, духовный, и брань духовная.
— Значит, мы побеждаем их духом, а они нас — наганами и пулеметами? Пушками?
