Третий Рим - Жданов Лев Григорьевич (читать книги полные txt) 📗

– Будет… все будет, отец протопоп. Эка, горяч ты больно, словно молодятинка. Старики уж мы с тобой, батько. Пождать-погодить надо уметь…

– Э-эх, и то сколько лет годили! Всего Василия перегодили. Ивана Третьего памятуем. Другого Ивана, Четвертого, Бог послал, а все не легче…

– Будет легче, погоди, батька. Знаешь, зря слова я не скажу. Еще какие вести?

– Да Федька-протопоп сызнова хвостом завилял. Почитай, и в дому не живет. То сам по людям, то к нему они. Что-то вновь затевается…

– Знаю, что затевается… Все ведаю! А Федор и тут уже готов! Ну, на этот раз не пройдет ему… Пусть хорошенько последят за батькой: что, как и куды?..

– Да уж я и то наладился.

– Доброе дело. А я зато скажу тебе, о чем хлопочет протопоп.

– Ой, скажи, отче. Больно охота дознаться.

– Еще бы не охота. Дело-то не шуточное… Новая смута боярская… Не спится им, не дремлется, мирно не живется. Головы на плечах чешутся, хотят, чтобы кат их причесал, мастер заплечный!

– Новая крамола?

– Склоки боярские. Вот как промеж тебя же с Барминым. Только там потасовка вгорячую идет!.. По-прежнему, правда, не смеют они враждовать, челядь собирать да хватать друг дружку. Теперь малость царя опасаются. Все видели, как искромсанный князь Андрей Шуйский на снегу валялся… Как рот кровью заливало Бутурлину бедному, когда за единое слово несуразное язык отхватили боярину… Из-под полы теперь шпыняют бояре друг дружку.

– Знаю. Довольно понагляделся я…

– Ну, так и дальше слушай. Знаешь, чего боярин Захарьин домогается с того самого часу, как на племяннице его оженился царь?

– Вестимо чего: на место Бельских да Глинских самому встать охота. Да дело-то не выгорело…

– Кстати слово молвил. Теперь, гляди, выгорит! Выжечь литовцев собираются…

– Как выжечь?..

– Так… Как мурашей да пчел выкуривают. Не впервой оно на Москве.

– Ага, во што! Энто как при дедах еще бывало: кто на кого сердит, пусть того красный петух спалит. Так?

– Вот, вот. Начнут Москву палить. Народ булгачит: «Такие, мол, и такие бояре вас попалили!..» А народ темный, глупый…

– Дурак народ, што и говорить!

– То-то ж. Таким случаем и сами зачинщики в стороне, и с недругами посчитаются.

– Шуйские с Бельскими да Глинскими?..

– Там уж кому с кем придется.

– Так, так. То-то и ко мне людишки приходили. На духу каялись. Да невдомек мне было: какому греху прощенья просят. Вперед оно, словно бы…

– Вот, видишь.

– Да погоди, отче, а не будет оно и ныне, как в Коломне случилося? На свою же на шею неугомонные Шуйские как бы огню не накликали?..

– Не, ныне иное дело! Там наши земляки, новгородцы, впуталися. Больно лют на них царь… Помнит, как они еще Иоасафа из спальни у него тащили… да бояр любимых. А тута и сам он дядьев-то, Глинских длинноусых, не больно привечать стал. Вон, Михаилу во Ржев, на кормленье, от себя подале усылает. Конешно, зла он им не сотворит. А насолили они ему покорами за женитьбу… И коли народ встанет на Глинских, с народом государь не спорщик. Ему самому народ только одна и опора от бояр…

– Э-эх, кабы понял он!..

– Поймет… Начинает помаленьку… А мы поможем. Вон, Адашев сказывал…

– И мне Алексей говорил. Сын ведь духовный… Да что-то плохо верится… Доброе-то слово в душе у царя, что семя, при пути брошенное: и птица его клюет… И колымагами, колесами тележными давит… Проку мало. Спервоначалу шибко за доброе ухватится. И дрожит весь, и чуть не плачет… А там?.. Опять блуд да сором да крови пролитие… Подумать горько.

– Говорю, не кручинься. Вон из Казанского Юрта вести добрые. Сафа-Гирею конец подходит. По ем малолетний царенок, Утямишь, двухлеток остается… Мы и снарядим царя на войну. Авось там отрок опамятуется, если здесь не успеем на путь направить его…

– Да чем, отче? Чем? Буен вельми, горд и предерзостен отрок…

– А ты квасы ставил, батько?..

– Что за спрос? Случалось, отче-господине… Не без того в дому.

– А который лучше: что молчком киснет ай тот, что уторы рвет?..

– Так то квас, дело глупое… Людское сотворение…

– А то – душа, дело мудрое, сотворение Божеское. Побродит, поколи бродится… Да ежли уши и очи есть, увидит, услышит, на путь прямой выйдет, светильника не угасит в безвременье…

– Аминь, отче-господине! Твоими бы устами…

– Да грешные души уловлять?.. Стараюсь, батько… И по вере моей, по заслуге да отпустятся мне прегрешения мои мнози…

Перебирая хрустящие четки, Макарий беззвучно зашептал молитву…

Когда Макарий кончил, замолкнувший на время, сидящий в раздумье, Сильвестр снова заговорил:

– А как полагаешь, отче митрополите: не можно бы как ни есть то злое дело упредити?.. Не попустить огня и смятения на Москве?..

– Хе-хе, батько!.. Да подумай: реку ковшом вычерпаешь ли? Так и злобу людскую… Нынче упредишь… Изловят поджигальщиков… Перехватают бояр, которы шлют холопов на разбойное дело. А завтра другие будут… И так до веку веков… А вот запрудить реку да на свои колеса воду пустить, чтобы хлеб молола, это можно…

– И то бы добро… Да как оно выйдет?..

– Не спеши. И это узнаешь во времени… Теперь рано еще… Думаю я тут над одной вещью… Тебе показать хочу. Пойди сюды, батько…

Макарий подвел Сильвестра к столу, где лежали картины, нарисованные прозрачными красками на стекле.

– Ох, как лепо!.. – восторгался Сильвестр. – И как ты?.. Где это ты?..

– А так… Случаем Бог человечка послал… Видал ты, когда в стекла разны узоры да фигуры вплавлены? Венецианская работа… Как солнце лучом кинет в такое оконце, а пятна разные или фигуры – те так на полу, на стенах и обозначутся.

– Случалось… Видывал… В Немецкой слободе.

– Вот и у меня оттудова толмачом один… Фрязин он говорит, италийский… А я мекаю, просто жидовин. Да по мне все едино. Всякое дыхание да хвалит Господа… Занятный парень. Он бает: скоморошествовал в юности, а там и отстал. За рукомесло принялся… Да старого, веселого дела не забыл. Чудной человек. На разные голоса один говорит. И не познать: с неба ль голосит, из-под полу ли кто говорит глухо да протяжно. Словно из могилы. А на Русь давно ему любилося. Да, знаешь, не пущают чужие государи к нам знатцев никаких. Чтобы дольше неразумными мы пожили. Все же таки Петрусь мой… Петрусом Динарой его звать… Два раза он у самой русской границы был. От пруссов и от Нейстрии подбирался. Его ловили, раз даже батогами упарили. Не унялся мой Динара… Деньги, баяли ему, тут дюже легко наживать, на Москве. А у них – потуже. И проскочил-таки. Через Антиохию… С богомольцами… Вон куды! И показал он мне таку вещь… что…