Ричард – львиное сердце - Хьюлетт (Юлет) Морис (читаем книги онлайн без регистрации TXT) 📗

– Прости, прости меня, царь мира! – рыдая, бормотал де Бар, целуя колени своего врага.

– Все мы здесь цари! – возразил Ричард. – Возьми мой меч и чекань монету.

И снова ринулся он в самую сечу, а де Бар – за ним по пятам. Таково было начало прочной дружбы между ними. С того дня де Бар больше не слушал наущений Сен-Поля.

Но измена не дремала, она была разлита всюду. Как только началась общая свалка, Ричард на минуту придержал коня, чтоб дать ему вздохнуть и чтобы самому наблюдать за ходом сражения. Он остановился отдельно от своих друзей и смотрел, как мимо летели войска. Вдруг непостижимо, словно внезапный вихрь в прилив, сразу изменяющий погоду, поднялась какая-то суматоха, гомон, топот людей, дерущихся насмерть. С шумом отбиваясь, бежали турки, а христиане – за ними по пятам. Под боком Ричарда сверкнул меч. Он расслышал; «Смерть анжуйскому бесу!» И в самую середину его щита угодил меч Гердена. Но в тот же миг какой-то рыцарь с разбега накинулся на нападающего и выбил его из седла, но сам покачнулся, теряя силы, когда надо было нанести удар.

Это подоспел де Бар, спеша уплатить свой долг. Король горько улыбнулся на спасительную измену одного своего врага другому и на ошеломленность Гердена.

– Жиль, Жиль! – проговорил он. – Постарайся, чтобы я был один-одинешенек на свете, когда вздумаешь опять разить меня в спину! А пока вставай, нормандец, и бей убегающих врагов. Я обожду тебя.

Герден откланялся, избегая смотреть в лицо своему господину, и полетел навстречу туркам. Подле короля остался де Бар, тяжело дыша.

– Но вернется ли он, государь? – спросил французский рыцарь.

– Он не из таких, – возразил Ричард. – Ему стыдно самого себя. Он – честный человек, а я его обидел. Но выслушай, де Бар: если б я не обидел его, мне пришлось бы нанести оскорбление самой святой, самой невинной душе на свете. Ну и пускай! Мы еще столкнемся с Герденом, он может еще добраться до меня, если не устанет гоняться.

До сих пор он говорил как бы про себя, но теперь его соколиный взор был устремлен на де Бара.

– Ну, скажи же мне, – спросил он. – Кто дал приказ заднему отряду ударить по врагу вопреки моим приказаниям?

– Государь! Это – герцог Бургундский.

– Ты не понял меня, – продолжал Ричард. – Приказ-то вышел из горла Бургундца, но кто его вбил в эту тупую голову?

Де Бар смутился.

– О, государь! Увольте меня от ответа. Король Ричард посмотрел на него и сказал:

– Довольно, де Бар! Теперь я знаю, кто это такой. Что ж! Благодаря ему, я проиграл свою игру, но зато сомневаюсь, чтобы он выиграл свою.

И он поехал прочь, приказав де Бару трубить отбой.

«В тот день (пишет аббат Мило понаслышке) мы копали сорок пять курганов над убитыми нехристями; но король, мой повелитель, не чувствовал в этом никакого удовольствия, сколько мне кажется, по той причине, что он надеялся положить себе в мешок голову Саладина. Но мы расчистили себе путь к городу Яффе».

Так и было, но Яффа обратилась в груду камней. Тут состоялось большое заседание. Ричард изложил свои виды. По его мнению, надо было выбирать одно из двух – или исправить Яффу и разом двинуться на Иерусалим, чтобы там добраться до Саладина и сцапать его, или же идти дальше по берегу в Аскалон и снять осаду с этого города.

– Государи мои! – сказал Ричард. – Я стою за Аскалон. Это – ключ к Египту. Пока султан держит нас в тисках в Аскалоне, он может приводить своих вьючных мулов; если же мы освободим этот город, после пальбы, которую зададим ему, мы можем распоряжаться в Иерусалиме по своему усмотрению. Что ты на это скажешь, герцог Бургундский?

При естественном порядке вещей, герцог ничего бы не сказал, но его набил по горло своими внушениями Сен-Поль. Ричард стоит за Аскалон, этот ключ к Египту, поэтому он, герцог, брякнул:

– А я считаю Иерусалим ключом к целому миру. На это Ричард возразил только одно:

– Ключ имеет цену только в том случае, если им можно отпереть дверь.

Все французы стояли за своего предводителя, кроме де Бара. Вместе с присными короля, он тянул в его сторону. Но герцог Бургундский двинуться не хотел, сидел, как тумба. Он сам не хотел идти на Аскалон, и ни один из его воинов не пойдет! Ричард проклял всех французов, но уступил. Правду сказать, он побоялся оставить Сен-Поля позади себя.

Стены и башни Яффы были починены, и в городе оставлен гарнизон. Затем, поздней осенью (правду сказать, слишком поздно), они двинулись внутрь страны по волнообразной травянистой равнине по направлению к Бланшгарду, белому замку на зеленом холме. Подвигаясь медленно и осторожно, христиане направились в Рамле, а оттуда – в Бетнобль, который лежал на расстоянии двух дней пути от Иерусалима. В ту пору, в октябре, стояла мягкая, теплая погода. Под влиянием святых мест и мирной тишины прелестной страны, Ричард был в восторженном настроении. День и ночь он только о том и думал, что он уже па пороге той земли, которая сохраняла стопы Божественного Искупителя. Правда, король был против того, что делалось: он сам предпочел бы подойти к Иерусалиму со стороны Аскалона. Теперь совершалось безумие, но безумие славное, за которое можно охотно пожертвовать своей жизнью. И он, Ричард, был готов умереть, хоть и надеялся, и даже был уверен, что не умрет. Уже раз ужаленный, Саладин теперь оробеет: его здорово поколотили под Арзуфом.

Вдруг является к Ричарду в шатер епископ Бовэ вместе с герцогом Бургундским (Сен-Поль остался позади). Они держат речь, доказывая, что зима на носу и что было бы благоразумно отступить к Яффе или даже спуститься до самого Аскалона, ведь Аскалон, кажется, нуждается в поддержке. Сердце замерло у Ричарда при такой измене, он воспылал яростью.

– Клянусь Небом! – закричал он. – Что мы такое – зайцы или собаки? Неужели же вы думаете… Вдруг он удержался от бурного порыва и прибавил:

– А скажите-ка, пожалуйста, какое участие принимает всемогущий Бог в этой вашей игре?

Бургундец тупо взглянул на епископа из Бовэ, тот поспешил заметить:

– Государь! Аскалон осажден.

– Ах ты, старый дурак! – воскликнул Ричард. – Так-то ты знаешь султана? Как можешь ты равнять его с герцогом? Ведь вы отлично сами знаете, что Аскалон уже три недели в осаде.

Герцог все смотрел на епископа. Опять вынужденный сказать что-нибудь, тот начал:

– Государь! Ваши слова оскорбительны, а я говорил радушно. Граф де Сен-Поль…

– А! – воскликнул Ричард. – Граф де Сен-Поль? Теперь я начинаю понимать вас. Прошу позвать сюда вашего графа де Сен-Поля!

За графом тотчас послали. Он явился с мрачной улыбкой на лице, с почтительным выражением, но настороже. Король Ричард возвысил свой голос, но не руку: рука немного дрожала.

– Сен-Поль! – начал он. – Герцог Бургундский отсылает меня к епископу, а епископ – к вам. Таков, по-видимому, приказ по войскам короля Филиппа. Сколько я понимаю, вам троим вверена честь Франции. Ну, теперь заметьте, что я вам скажу. Три недели тому назад я стоял за то, чтобы идти на Аскалон, а вы – на Иерусалим. Теперь, когда я вас привел на расстояние двух дней пути от цели ваших вожделений (заметьте, только двух дней!), вы стоите за Аскалон, а я – за Иерусалим. Что же все это значит?

– Государь! – рассудительно заметил де Сен-Поль. – Вот что это значит: мы считаем, что Святой Град неприступен в настоящее время года или неудержим, Аскалон же все еще можно взять.

Король Ричард положил руку на стол.

– Все это ничего подобного не значит, человечек! Ты сам не веришь, чтоб можно было взять Аскалон. Теперь он от нас на расстоянии восьмидневного пути, а тогда, месяц тому назад, он был рукой подать. Вы делаете то, что мне стыдно перед войсками, которые я принужден вести вперед. В чем же ваши убеждения? В чем ваша вера? Вы – веры вашего больного господина Отступника, вы – веры вашего бледного маркиза Монферрата! А я-то принимал вас за мужей!.. Фи! Вы просто крысы!

Это было ужасно слышать. Сен-Поль прикусил губы и не ответил ни слова.

– Государь! – запальчиво проговорил епископ. – Никогда еще никто не упрекал меня в недостатке мужества. Когда вы, государь, пришли с войной в мою родную землю, еще при жизни короля – вашего отца. я встретил вас в стальной броне. Сами посудите: если я не побоялся сразиться с вашей милостью, стану ли я бояться султана? Мое благочестивое желание – облобызать святой Гроб и коснуться святого Креста, но только до, а не по моей смерти.