Книга судьбы - Паринуш Сание (лучшие книги .TXT) 📗
Три дня сряду мы все трудились – Фаати, госпожа Парвин, Сиамак, Масуд, работники отца, а порой и матушка – и сумели восстановить в доме какое-то подобие порядка. Мать Хамида и его сестры приехали убраться внизу, в комнатах Биби. Бабушку уже выписали из больницы, и она поправлялась у них дома.
Заодно я спустилась в подвал и выкинула оттуда все лишнее.
– Спасибо САВАК, – смеялся отец. – Наконец-то ты разобрала все в доме и устроила весеннюю уборку.
На следующий день я записала детей в школу. Бедный Масуд – он пошел в первый класс такой испуганный и грустный, а ведь он не то что Сиамак, старался не доставлять мне ни малейших хлопот. В первый школьный день я читала в его глазах страх перед новым и неведомым, но вслух он не говорил ничего. Прощаясь, я ему сказала:
– Ты хороший мальчик, у тебя скоро появятся друзья. Я уверена, что учительница тебя полюбит.
– Ты за мной придешь? – спросил он.
– Конечно, приду. Неужели ты думал, что я могу забыть моего славного сыночка в школе?
– Нет, – ответил он. – Я боюсь, как бы ты не потерялась.
– Как бы я не потерялась? Что ты, маленький: взрослые не теряются.
– Теряются. А потом их нигде не найти – ни папу, ни Шахрзад.
Впервые после гибели Шахрзад он назвал ее по имени, и не вымышленным именем “тетушки Шери”, под которым он ее знал, а настоящим. Что я должна была на это ответить? Как детский ум пытается осмыслить исчезновение близких, я даже не догадывалась. Я просто обняла малыша и сказала:
– Нет, сынок, мамы не теряются. Каждая мама знает запах своего ребенка и идет за ним следом и отыщет ребенка, где бы он ни был.
– Ну, тогда не плачь, пока я в школе! – велел он.
– Нет, сынок, не буду. Разве я когда-нибудь плачу?
– Ты всегда плачешь, когда остаешься на кухне одна.
Ничего от этого ребенка не скроешь. Ком застрял в горле; протолкнув его, я ответила:
– В слезах нет ничего плохого. Иногда поплачешь – и на сердце легче. Но больше я плакать не буду.
В скором времени я убедилась, что со школой Масуд не доставит мне лишних хлопот. Он вовремя делал задания и старался ничем меня не огорчать. Единственный след той страшной ночи – этого он не мог от меня скрыть – кошмары, от которых он с криком просыпался по ночам.
Прошло два месяца. В университете начался новый учебный год, но я меньше всего думала об учебе. Каждый день я вместе с отцом Хамида объезжала разных людей, мы подавали ходатайства, мы просили и молили, искали какие-то связи, выход на чиновников, мы даже написали в администрацию шахини – все о том же: чтобы Хамида не пытали и не казнили, чтобы его перевели в обычную тюрьму. Несколько влиятельных знакомых обещали заступиться, но мы все же не были уверены, в какой мере наши хлопоты были успешны и в каком положении на самом деле находится Хамид.
Наконец состоялось разбирательство. Судьи пришли к выводу, что Хамид не участвовал в операциях с оружием. Его не казнили – его приговорили к пятнадцати годам заключения. Нам позволили передавать ему одежду, еду и письма. Каждый понедельник я ждала у тюремных ворот с большой сумкой – приносила еду, одежду, книги и письма. Многое мне тут же на месте и возвращали, а из того, что надзиратели принимали, кто знает, какая часть доставалась Хамиду?
Мне впервые отдали постирать его одежду. Какой странный запах! Засохшей крови, несчастья, болезни. В ужасе я тщательно осмотрела каждую вещь. При виде пятен крови и гноя голова пошла кругом. Я плотно закрыла за собой дверь ванной, включила воду и вволю нарыдалась под шум мощно бившей струи. Через какие мучения проходит он в тюрьме? Не лучше ли ему было умереть так, как погибли Шахрзад и Мехди? Быть может, он каждую минуту молит Аллаха послать ему скорую смерть? Постепенно, внимательно присматриваясь к грязной рубашке и штанам, я научилась читать по ним: я знала, насколько тяжелы раны, какие из них еще гноятся, какие начали заживать.
Надежда на то, что типографию разрешат снова открыть, таяла день ото дня. Каждый месяц отец Хамида выдавал мне деньги на жизнь, но сколько так могло тянуться? Настала пора принимать решение. Мне следовало выйти на работу – я же не ребенок, не инвалид. Я была взрослой женщиной, матерью двух детей, и я не собиралась растить сыновей на подачки. Бездействовать, жаловаться на судьбу, клянчить у тех и у этих – нет, это недостойно меня, недостойно моих детей, а главное – недостойно Хамида. Мы должны были сохранить свою гордость и честь, мы должны были встать на ноги. Но как? На какую работу я годилась?
Первое, что пришло мне в голову, – стать швеей. Я начала работать на госпожу Парвин, а Фаати мне помогала. Но хотя я приступила к работе сразу же, как договорилась, я ее так и не полюбила, тем более что мне приходилось каждый день являться к госпоже Парвин, заходить к матушке, встречаться с Али, а порой и с Махмудом, терпеть материнские попреки. – Не говорила ли я тебе, что для девушки самое главное – умение шить? – ворчала она. – Но ты не слушала, ты тратила все время на школу.
По вечерам я читала в газетах объявления о вакансиях, а с утра ходила в офисы и компании, пыталась устроиться на работу. Частным компаниям обычно требовались секретарши. Отец Хамида предупреждал меня о трудностях работы в таких местах, об опасности, которой подвергается работающая женщина. И он был прав. В иных конторах меня похотливо оглядывали с ног до головы, как будто подыскивая любовницу, а не сотрудника. На этих собеседованиях я убедилась, что школьного образования мало – требовались дополнительные навыки. Я сходила на курсы машинописи – всего на два занятия, освоила базовые навыки и на том остановилась, потому что не имела ни денег, ни времени на полный курс. Отец Хамида отдал мне старую печатную машинку, и я тренировалась ночи напролет. Затем он походатайствовал за меня перед своим знакомым из государственной организации. Я пришла на собеседование: передо мной сидел человек лет тридцати, с умным, даже пронизывающим взглядом. Он с любопытством присматривался ко мне и в ходе разговора попытался выудить информацию, которую я не спешила сама изложить.
– Вы указали в анкете, что вы замужем. Чем занимается ваш муж?
Я медлила с ответом. Поскольку рекомендовал меня отец Хамида, я думала, что этому человеку известны мои обстоятельства. Наконец я пробормотала, что мой муж работает сам на себя, не в компании. Судя по саркастическому взгляду и усмешке, этот человек мне не поверил.
Усталая, злая, я спросила его:
– Ведь на работу устраиваюсь я, а не мой муж, так какая вам разница?
– Мне сказали, что у вас нет других источников дохода.
– Кто это сказал?
– Господин Мотамеди, наш вице-президент. Это он вас рекомендовал.
– А если бы у меня был другой источник дохода, вы бы меня не взяли? Разве вам не нужна секретарша?
– Нужна, госпожа. Но желающих много, и среди них есть женщины с лучшим образованием, с более высокой квалификацией, чем у вас. Откровенно говоря, я не понимаю, по какой причине господин Мотамеди рекомендовал именно вас, и так настойчиво!
Как я могла ответить на этот вопрос? Отец Хамида настрого запретил мне упоминать на собеседовании о том, что мой муж находится в тюрьме. Но и солгать я не могла: все равно или поздно меня бы разоблачили. К тому же я нуждалась в работе, и как раз это место очень мне подходило. Я уже была близка к отчаянию, теряла надежду. Слезы покатились по моим щекам, и едва слышным голосом я выговорила:
– Мой муж в тюрьме.
– За что? – нахмурился он.
– Политический заключенный.
Чиновник примолк. Я не решалась ничего добавить, а он больше не задавал вопросов. Он что-то написал, поднял на меня глаза – вид у него был расстроенный. Отдавая мне эту записку, он сказал:
– О муже ни с кем не говорите. Зайдите в соседний кабинет и отдайте эту записку госпоже Тебризи. Она объяснит вам ваши обязанности. Приступайте завтра.
