Первый великоросс (Роман) - Кутыков Александр Павлович (бесплатная библиотека электронных книг .txt) 📗
— Што?
— Я Светояра больше не люблю и видеть не желаю!
— Да ты што? И как оно будет?
— Гори все синим пламенем! Сгори и он пропадом!
— Погоди, дочка, с пламенем-то. Чуешь — нет? Гарью садит… Эна над мещерой дым! Что тама такое?
— За этой лисой огнь ползет… — не понимая происходящего, ответила захваченная своей заботой Стреша.
— Накаркала, черноглазая! Охолонись, дочка.
— Уже холодная… — Стреша смотрела на облако дыма, поднимавшееся где-то далеко над лесом. — На мурому сдувает… Стрибог нам помогает, аль не видишь?
— Да, верно, дует туда, ан еще повернет!
— Да что ты робеешь? Я вон не знаю, куда деваться с этой лисой… Подскажи хучь.
— Все просто можно сробить, выбирай: я сам порешу ее — твой грех на себя возьму; а можем уговорить Синюшку: скрадем ее и отправим с ним в Ростов — он давно туда метит; можно еще посоветоваться с Лесооком — этот выход найдет… — Ижна обхватил Стрешу и по-отцовски прижал к своему доброму телу. — Для тебя все, доченька, содеем.
— Но как же он мог так предать?.. Сделай лучше истуканчиков, миленький, пусть он роту даст супротив блуду и прощенья у меня попросит, ведь…
— Все сделаю, голуба. Дюже люб он тебе — вижу, вижу… Не потеха!
Стреша плакала, но плач не был бессильным: Ижна успокоил, укрепил.
Дымом пахло все сильнее. Собрали коз домой. Уходя с Лысой горки, Стреша оглянулась на место, где сидела ненавистная красавица. Прямо над ним перед одержимой славянкой возник вдруг красивый образ Светояра! У нее загорелось сердце, и она крикнула призраку: «Светояр, люба моя! Воротись ко мне весь, полюби, полюби, полюби!..» Потом спокойно отвернулась к дому и пошла молча.
Ижна решительно гнал козла домой.
— Иди, оборотень рогатый, не блуди вокруг — не то все стадо задурит…
Примерно в то же время Светояр говорил Лесооку:
— Ну ты как, ободрился от кумыса, аль нет?.. Ободрился — вижу… Слухай чутко. Без меня идите — мне надо в сам Булгар.
— Пошто это? — очумели разом все. Лесоок, сонно напрягая лик, спросил:
— Что ты придумал? До Булгара далече! Сгинешь — один-то!
— Не сгину, надо мне.
— Скажи, не мудри! — вникал в неожиданное решение вожак.
— Приведем кобылу, отдадим чан твой. Стреша будет радая твоей щедрости, а я что?
— ???
— А я — все по делу, все при деле… Жене родимой в лесу помочь не могу в несладкой тутошней жизни!
— Нетто ей у нас не по нраву? — удивился Лесоок.
— Это вам по нраву, а любого нашего спроси… Кому здеся по нраву, браты?
— Лешему с кикиморой туточки житие! В сем лесу грудину давит! — ответил Пир.
— Скука, комары… Жизнь наша сирая — што сон беспробудный! — поддержал Синюшка.
— А мне люба ся сирая жизнь. Моя кровя не гуляет уж. Мне любо туточки. Очень жаль, што вы маетесь! Оттого мне дюже больнюче… — высказался Козич.
— Я забыл о Стреше! — вновь начал Светояр. — Никогда и не помнил… Все случалось как-то само-собой — она ить льнет ко мне… Се уяснив, вот зрю: еду — как пантуй — без подарочка. Будто к чужой тетке!.. Тридцать летов отжил, а поминок, вроде, никому не жаловал.
Вопросов никто больше не задавал. Лишь молодой булгарин что-то пытал у Лесоока, но тот задумался и молчал. А когда наконец взглянул на татарина, повел пристрастный допрос о делах, отнюдь не касавшихся Светояра.
— Светояр, я с тобой. Точно, я тож без поминок! — выступил Синюшка, но не уточнил, для кого гостинчик желает: видно, все равно — лишь бы махнуть подале.
— Ну, уж и меня берите! — вызвался Козич. — Во второй раз очумел.
— Да куда, Козич? — не знал, что делать, Светояр.
— В Греции был — теперь в Булгар, бес тебя щекочи! Там помолиться, што ль, надумал? — расстроился Пир, негодуя на всех троих соплеменников разом. — Ополоумели они, видать, от твоего леса, Лесоок!
Лесоок сразу не ответил, в голове прокрутил сначала его слова, чуть погодя проговорил:
— Лес вам нехорош… На сук задом налетели — и вытащить его не желаете. Ходите с тем суком, а виновных выискиваете на стороне!.. Пошли, чего стоять, пошли, Пир, што их упрашивать? Ты бы и сам, будь помоложе, не прочь, а-а?
— Нет, я не пойду, что мне? Домой, домой! — растерялся смущенный Пир.
— Возьмите коней! — вдруг окрикнул Лесоок.
— Да нет, — ответил Светояр, — ступайте.
— Стойте, бразды с них заберем! — И Синюшка принялся снимать кожаные ремешки возжей и удил. — Сробите воровенные, доведете как-то… Айда! — позвал Синюшка, быстро распрягши животных и потряхивая смоткой перепутанных ремней.
Пожелали друг другу доброго пути и разошлись в разные стороны…
Когда едкий туманный дым пеленой устлал весь лес, явился домой Пир.
— Что такое содеялось, говори же, бес?! — испугалась возвращения одного мужика Стреша. — Где Светояр?
— Здорово живешь, дитятко! Поздоровкайся вначале.
— Ух, не томи! — насторожилась Стреша.
Сыз, открыв рот, вышел из-за Ижны и страшно придвинулся к однорукому.
— Поехали они в Булгар за подарочками! — криком оборвал вопросы Пир. — Што и чего — не спрашивайте боле! — разозлился он. — Дайте поесть наперво! Буду кушать, а вы-то уши и развесите. Все скажу по порядку. Я им говорил — надо вертаться всем!
Пошли в дом, но Ижна не утерпел: вернулся и оглядел кобылу. Вот это занятие, вот это жизнь!..
Три года уже царил в этих местах шум, принесенный славянами. За речкой, у мери, разве такие встречины? Конечно, нет!
Все пришли чинно, полезли к теплым молодухам, судача о чужом. Разговор негромок. Юсьва, вредный мужичок, рассказывал у костра о трех славянских дурнях. Да и не только он — его друзья, бывшие там, поддерживали сказ согласительными дополнениями.
Молчал лишь Лесоок, высматривая перемены. Нет… Все по-старому вроде… Лишь Протка грустит… А чего ей не грустить? Муженек-то русский у ней…
Вообще-то, Синюшка Протке муженек или нет — неизвестно. Разбиться в прах ему ради бравого, ушлого дела — раз плюнуть. Так уж он устроен. Слушает старших, спрашивает у того, кого уважает, уточняет. Охоч поспорить, посмеяться — лишь бы не скучать. «На сук задом налетел!..» — говорил о таких Лесоок. Сравнение касалось всех русичей, лишь Светояра — в самой меньшей степени.
Лесоок, наблюдая славян три года, никогда не был уверен в следующем их шаге или поступке. Мужчины его племени — по душевному мерянскому наитию — сторонились беспокойных, шумных, приглядных соседей, ревновали к своим женщинам. Мерянки же, как одна, души не чаяли в Светояре. Именно душой его упивались, а не просто статью, ликом… Смотрел он внимательно, в то же время — не картинно тупил взор… Был немногословен… Руки — как плетенки на бобра… Спина такая широченная, что казалась глыбой… А главное — ни с кем не блудил, поддерживал расстояние в отношениях. Даже в его связь с соседской чертовкой Уклис мало верили. Кто-то видел запретную лесную сценку, но многие полагали сие за мороку подглядевшего.
…Сам Светояр тоже надеялся на забвение того случая, но шуршали вокруг слушки. А тут еще эта баба одержимая — «….скажу Стреше»! «Сам я повинен в сем! Обидел Стрешу — хоть она и ничего не знает… Ан нет! Боже Сый, наверняка обсказали ей про все гадючки-мерянки. Есть безобразы, набитые еловой хвоей! Вместо души — пожухлая падаль с темных елок!..»
Светояр пробирался с попутчиками по ночному лесу, оголив стальной клинок. Сек встречные кусты, зарекаясь любить и жалеть Стрешу.
— Чего бормочешь? — спросил Синюшка.
— Кипит в груди! — с одышкой ответил мужик. Не видя в темноте лица вожака, товарищи обеспокоились странным его возбуждением.
— Это село надо обойти! Если сведем коней и осветимся — стыдно будет перед знакомцами! — предложил вернувшийся мыслями к собратьям Светояр.
— Если осветимся — порубят, как псивых выжловок! Не до стыда будет… — отбубнил Синюшка.
— Надо, штоб было три лошадки — и никакого народа! — пустословил, робея Козич.
