Пурпур и яд - Немировский Александр Иосифович (книги хорошего качества .txt) 📗
Пентера плыла вдоль берега. Нависшие над морем черные скалы казались чудовищами, выгнувшими спины перед прыжком. Мурена вглядывался в берег, надеясь отыскать бухточку или просто небольшое углубление. Но берег был одинаково неприступен на всем протяжении.
Пришлось спускать на воду лодки и высаживаться на них. Это отняло всю ночь. А день ушел на преодоление скалистой гряды, разделявшей остров на две части. Только к вечеру римляне оказались над бухтой Филоктета. Сверху им были видны подтянутые к берегу вражеские корабли и две своих триеры, качавшиеся на волнах. Понтийцы, видимо, уже привыкли к их присутствию и, не обращая на них внимания, занимались своим делом. Кто-то на берегу развел костер, и его пламя осветило человека с черной повязкой на лице. Он что-то говорил окружавшим его морякам, потом вместе с ними исчез в отверстии пещеры.
Мурена дал знак воинам, и они поползли, прижимаясь к еще теплой, пахнущей полынью земле.
– Не убивать одноглазого, – шепнул им Мурена.
Прошло еще несколько томительных минут, пока тишина не разорвалась криком и звоном оружия. Мурена понял, что солдаты ворвались в пещеру и ведут там бой.
…Они стояли друг против друга, и если бы не связанные за спиной руки одного, их можно было бы принять за встретившихся в пути прохожих.
– Кто ты – перс или римлянин? – спросил Лукулл.
Единственный глаз его собеседника злобно блеснул.
– Для таких римлян, как ты, я – перс, для тех же, кто хочет очистить Рим от сулланских собак, я – квирит.
– Тогда, – сказал Лукулл размеренно, – я отдам твою голову царю-варвару, которому ты служил, а тело брошу в болото.
В тот же день римская катапульта, расположенная против царского лагеря, выпустила лишь один снаряд. Это была голова Магия.
ОБМАН
– Пиши! – сказал царь, обращаясь к Метродору. – «В десятый день боэдромиона, отмечая годовщину осады Кизика, Митридат приказал провести под стенами кизикийских пленников, и те стали просить своих близких, чтобы они сдали город…»
– Что же ты остановился? – сказал он после паузы.
– Я устал, государь!
– Отдохни! – Царь вышел из шатра.
Метродор откинул голову и положил восковые дощечки на ковер. Он действительно устал, но это была не физическая усталость. Он утомился лгать и слышать, как лгут другие. Из слов начальников отрядов выходит, что Кизик вот-вот падет. Но ни один из них не осмелился поведать царю, что его воины выбились из сил и умирают от голода, что уже съедена вся трава на склонах Диндима, что многие, по варварскому обычаю, поедают человеческие внутренности.
О гибели флота, посланного Серторию, стало известно не от спасшихся моряков, а от врагов, пустивших из катапульты голову Магия. Горе тому народу, который обманывается своим правителем, а правду узнает от недругов! Обман становится необходимостью, как вино для пьяницы. Обманывают друг друга и пытаются обмануть историю. Ведь пленные кизикийцы вовсе не призывали близких сдать город, а кричали, чтобы они сражались до конца.
Появление царя прервало размышления Метродора.
Морщины на лбу Митридата сошлись в резкие впадины, губы стянулись, обозначив горестную складку.
– Ветер! – молвил он отрешенно. – Ветер обрушил гелеполу, подведенную к башне, он же и сдул Никонида, который ее строил. Его не могут найти. Теперь я думаю, что тот же ветер обрушил туннель, подведенный под стены Кизика.
– Геродот рассказывает об африканском народе, объявившем войну ветру, – молвил Метродор.
– Чем же кончилась эта война?
– Народец был погребен песками. Так уверяет Геродот.
– Твой Геродот был лгуном! Нет и не было народа, который был бы настолько глуп, чтобы воевать с ветром, или царя, который мог бы приказать высечь море. Так же как нет людей с собачьими головами и муравьев, добывающих золото. Всюду ложь! Я и сам лгал себе и другим, потому что невыносимо смотреть правде в лицо. Она ослепляет как солнце. Она не оставляет ни тени надежды.
ГНЕВ ПОНТА
Отослав в Вифинию остатки конницы и обоз, Митридат бежал морем. Этот путь казался ему наиболее безопасным, так как он знал, что римляне не решатся его преследовать в чужом и незнакомом для них Понте. Но сам Понт встретил беглецов страшной бурей.
Огромные иссиня-чериые валы, подгоняемые бичами Борея, мчались к берегу. Они увлекали за собой легкие дикроты и с ревом разламывали их о скалы. На глазах у потрясенного Митридата корабль Неоптолема взметнулся на гребне волны и исчез в пучине.
«Эвергет» упорно противостоял стихии. Бессильные сорвать его с якорей, волны злобно обрушились на палубу. Вода, пробив дощатые щиты, ворвалась в люки. И вот она уже плещется в трюме, заполненном царским добром. Всплыли пеналы со свитками, деревянные расписные доски, шкатулки. Гибли сокровища искусства, предназначенные для украшения храмов и дворцов. Никому не было до них дела. Каждый думал о спасении жизни: и рабы, ослепляемые солеными струями, и царь, скрывшийся в кормовой каюте со своим летописцем Метродором.
Рев волн не мог заглушить зычного голоса Митридата. Он разносился по всему кораблю:
– Артемида Владычица! Мои нечестивцы разбили твое мраморное изваяние. Я поставлю тебе статую из чистого золота. Умерь свою ярость!
И словно прельщенные этим обещанием покорные Артемиде волны ослабили свой напор. Утих ветер. Но без кормовых весел к берегу не подойти.
И в это время слева по борту словно вынырнули из морских глубин косые пурпурные паруса. Пираты! Они всегда слетаются как коршуны, чтобы урвать свою долю. И неизвестно, что страшнее: гнев моря или жадность его сыновей.
Но на этот раз пираты не кинулись на легкую добычу. Миопароны держались на почтительном расстоянии. Лишь одно из суденышек скользило к «Эвергету»с подветренной стороны.
– Смотри, Метродор! – воскликнул царь. – Они подняли мои знаки.
Эллин вытянул шею, разглядывая еле заметное полотнище.
– Клянусь Ма! Это Трехпалый. Вон тот в черном колпаке!
Метродор содрогнулся.
– Оборони, Афина! У нас в Скепсисе Трехпалым пугают детей.
Развернувшись, миопарона подходила к борту «Эвергета». Митридат изготовился к прыжку. И в то мгновение, когда эллин крикнул «Остановись!», царь перемахнул расстояние, отделявшее корабли и оказался среди пиратов.
Ударили весла. Миопарона рванулась вперед.
Митридат приложил ладони ко рту:
– Отправляйся в Пантикапей! Пусть Махар шлет воинов!
Царь стоял, опираясь о мачту и едва не доставая головой нижней реи. Широкоплечий, седобородый, он напоминал бога морей, каким его изображают на картинах или мозаиках.
Трехпалый отступил на несколько шагов и изогнулся невероятным образом, растопырив кривые ноги.
Когда он выпрямился, его багровое от напряжения лицо выражало восторг и умиление.
– Мой драгоценный! Вспомнил о своем обещании. Только твой раб не припас копченых угрей. Чем тебя угостить?
– Новостями! – бросил Митридат нетерпеливо.
Пират почесал за ухом искалеченной ладонью.
– Новости у меня не сладкие. Твоего союзника Сертория прирезали.
– Это мне известно.
– В Италии Красе с Помпеем гладиаторов разбили, живых на столбах поразвесили, от Рима до Капуи.
– Слышал! Говорят, без твоей помощи тут не обошлось.
– Мало ли что болтают! Буду я римлянам помогать. Это Седого дело. Вот собака! Никак не успокоится!
– Еще!
– На нас облаву готовят. Мой человек из Рима передает, будто бы строят флот и самому Помпею корону Нептуна дают.
Митридат задумался. Эта последняя новость была теперь самой тревожной. Римляне со свойственной им методичностью хотят довести войну до конца. Им нужно чистое море, чтобы перебрасывать в Азию солдат и продовольствие. Покончив с Серторием и Спартаком, они подбираются к пиратам.
– Нелегко будет!
– Я тоже так думаю, – подхватил пират. – И ребятам своим говорю: не мне ваши корабли водить! Тут не моя голова нужна!
