Анна Павлова. «Неумирающий лебедь» - Павлищева Наталья (серия книг TXT) 📗
– Мамочка, там особенный воздух! – блестя глазами, рассказывала Нюра.
Любовь Федоровна, которой в первый год обучения приходилось забирать дочь после спектаклей, только вздыхала, она-то знала, что за кулисами пахнет просто пылью. Но для Нюры и театральная пыль пахла волшебно.
На первый спектакль их привезли из училища, чтобы не потерялись в театральных коридорах.
– Не перепутайте и не сбейтесь, чтобы вас не пришлось ловить на сцене, – наставляла мадемуазель Виршо, казавшаяся Нюре очень важной. – И чтобы никаких переглядываний с мальчиками! Они для вас не существуют. Если замечу, больше на сцене не появитесь.
Из длинного и исключительно «запретительного» наставления Нюра поняла одно: ничего нельзя, нужно лишь смотреть, что делают старшие девочки, и подражать им.
Но она забыла все наставления, стоило выпорхнуть на сцену во время спектакля.
Что это было – сказка, наваждение, волшебное действо? Нюра просто испугалась, потому что с другой стороны рампы все выглядело иначе – зрительный зал провалился в какую-то черную яму, а они сами оказались на свету, к тому же сцена была заполнена танцорами, декорациями, все двигались, музыка звучала откуда-то из темноты и приглушенно… В первый раз Нюра не поняла ничего, она выбежала в толпе детей, практически не видимая за их спинами, и убежала, когда сделали знак, что пора уходить.
На сцене продолжалось действо, а их поспешно увели наверх – переодеваться и разгримировываться, то есть стирать с лица помаду и румяна.
И все?! – не могла поверить Павлова.
Как бы то ни было, «крещение сценой» состоялось. Для некоторых девочек это было привычно, Люба Петипа уже не раз выходила в подобных сценках среди разных амуров, зефиров, бабочек, птичек и тому подобных персонажей. Их «героев» нарочно вставляли в спектакли, чтобы приучить учеников к свету рампы. Позже способным доверяли небольшие номера в последнем акте балета, с каждым годом номера становились более заметными и сложными, ученики танцевали разные кадрили и менуэты, исполняли отдельные несложные па-де-де или па-де-труа с партнерами и партнершами, однако старательно не глядя на тех, с кем танцуют. «Строить глазки» мальчикам и вообще смотреть на них запрещалось категорически!
Не меньшее впечатление, чем чернота зала, на Павлову произвело пересчитывание их по головам после спектакля.
– Это еще зачем?! Боятся, что кто-то остался на сцене?
Потом их считали везде – в театре, на прогулках, после посещения домашней церкви училища… Строгие классные дамы бдительно следили за нравственностью воспитанниц.
– Ну, что ты чувствовала? – поинтересовалась Любовь Федоровна у растерянной дочери, выходя с Нюрой из театра через служебный вход.
– Не знаю, мамочка. Я так растерялась… Правильно нам советовали не смотреть в зал и повторять все за теми, кто старше и на сцене не впервые. Было очень страшно, я ничего не видела и не понимала. Но я все равно буду танцевать!
– Конечно, будешь, – успокаивала дочь Любовь Федоровна, уже понявшая, что ее Нюра готова на все ради сцены и танца.
Это был очень тяжелый год – болели ноги и руки, еще больше спина, вкус рыбьего жира перебивал все остальное, и постоянно подташнивало, кроме занятий самими танцами приходилось делать другие уроки, участвовать в спектаклях и поздно возвращаться домой… Но были музыка, танец и сцена. Было волшебство, ради которого стоило вытерпеть все.
И она вытерпела боль, нагрузки, строгие требования, даже рыбий жир. Вытерпела, чтобы на второй год быть зачисленной на казенный кошт, стать пепиньеркой и окончательно уйти из дома в училище.
Аня знала, что это придется сделать, готовилась к такой перемене в жизни, но, когда пришлось прощаться с мамой, понимая, что видеться оставшиеся шесть лет будут только изредка, расплакалась. Учениц не отпускали даже на каникулы, а родным разрешали приходить два раза в неделю.
Кажется, только теперь Аня поняла, чем жертвует ради счастья танцевать – она больше не будет маминой дочкой. Всплакнула вместе с мамой, но отправилась на Театральную улицу решительно.
И вот…
– Это твоя кровать. Твое место за столом. Твоя одежда, обувь, место для умывания. А это горничная, которая будет тебе помогать.
Горничная?! Оказалось, что горничных четыре, у каждой восемь-девять подопечных.
Кровать под номером в огромном дортуаре, где разместились полсотни, а то и больше таких же аккуратно застеленных кроватей. Место недалеко от ширмы, отделяющей кровать воспитательницы. Хотелось спросить, нельзя ли подальше от входа, но Аня догадалась, что там занято. Действительно, в дальней стороне дортуара спали старшие пансионерки, те, кому учиться осталось один-два года. После очередного выпуска происходило перемещение – бывшие пятиклассницы перебирались в привилегированную зону подальше от воспитательницы.
С местами за столами не менее строго, но там следили сами воспитанницы. Каждое перемещение нужно заслужить, либо прожив определенное время в училище, то есть перейдя в следующий класс, либо будучи приглашенной самими старшими, что случалось крайне редко. Старшие ценили свое почти замкнутое общество, это придавало им вес. На многие расспросы отвечали:
– Ты еще мала. Вот проживешь с наше…
Правил много, есть «писаные», то есть официально утвержденные «нельзя» и «следует», а есть «неписаные», соблюдать которые нужно не менее строго.
Первые придуманы директором, преподавателями и воспитателями. Вторые – самими ученицами.
И неизвестно, какие строже.
Нельзя навязывать свое общество старшим, подсаживаться к ним, если не позвали, обращаться, если на тебя не обращают внимания. Это означает, что место за столом у старших учениц нужно заслужить, чаще всего они не приглашают маленьких, чтобы не разболтали их секреты.
Но Аня и не рвалась за их стол, села туда случайно – увидела свободное местечко и подсела со своим рукоделием.
– Нет, вы только посмотрите на нее?
– У нее жар или она глухая?
– Нет, просто глупая, не понимает, что ее не приглашали…
Павлова не сразу осознала, что возмущаются ее поступком. Позже она узнала, что в подобной ситуации оказываются почти все новенькие, незнакомые пока со строгим правилом почитания старших учениц.
– Старшим нельзя навязываться, нужно только ждать, чтобы на тебя кто-то из девушек обратил внимание и предложил свое покровительство, – объяснила ей Юлия Седова, учившаяся на класс старше и потому знавшая правила поведения.
Об опекунстве Павлова уже знала и потому не удивилась, ее беспокоил только выбор.
– А если никто не обратит внимания?
– Это плохо, но обычно у всех есть старшие опекунши.
– А ты не могла бы опекать меня?
– Я? Нет, меня еще саму опекают. Это возможно только в старших классах.
– Ну и не надо, обойдусь без опекунши! – Аня прошептала это себе под нос, чтобы не обижать Юлю, но действительно была полна решимости все делать самостоятельно.
Рядом с ней и в дортуаре, и на уроках оказалась Лена Макарова. Большой дружбы между девочками не сложилось, но все же они приятельствовали.
В первую ночь заснуть удалось только к рассвету, но услышав первый шум в дортуаре, Аня вскочила.
– Пора на урок танца?
Воспитательница рассмеялась:
– Сначала умываться, одеваться и завтракать. А еще молитва… Но поспешите, здесь все делают быстро.
– Действительно монастырь, – проворчала одна из новеньких девочек, обнаружив, что вода, которой следует умываться, холодная.
Посреди умывальной комнаты стояла огромная медная лохань с кранами, из которых текла холодная вода. Умываться следовало до пояса, девочки тут же начали дрожать, особенно Аня. Она привыкла, что мама или бабушка заботливо грели воду для умывания и уж, конечно, не заставляли обливаться по пояс! Но если нужно, то она готова окунуться в ледяную воду с головой. К тому же обтирание холодной водой закаляет, а ей это просто необходимо.
