Закат в крови (Роман) - Степанов Георгий Владимирович (читать полные книги онлайн бесплатно TXT) 📗
Кружась и вихрясь, снег хлестал в лицо, ослеплял. Захлебываясь, лихорадочно стучали пулеметы. Падали сраженные пулями люди и кони. Копошились запорошенные снегом раненые, которых не успевали подбирать санитары и сестры милосердия.
Внезапно снег сменился холодным дождем. Резко потянуло студеным ветром. Промокшая шинель на Ивлеве вскоре оледенела, полы перестали гнуться, рукава — тоже, уподобились жестяным трубам. Башлык на голове Долинского торчал железным конусом.
Пешие, проходя мимо, звенели обледенелыми шинелями. Все суконное и ватное, смерзшись, сковывало и тарахтело.
Часовая стрелка показывала пять пополудни, а уже было так сумрачно, что даже огненные вспышки выстрелов сверкали сквозь дождь так ярко, словно в темноте.
Дрожа от ледяной стужи, Долинский бормотал:
— Не возьмем станицу, сгинем в степи.
— Ничего, — старался ободрить его Ивлев. — Все мы теперь в ледяных панцирях!
— Эти панцири напоминают цинковые гробы… — Долинский постучал по своей груди рукояткой нагайки. — Не знаю, как без посторонней помощи я слезу с коня.
«В самом деле, — подумал Ивлев, — офицеры на конях не могут менять положения тела, а те, кто в пешем строю, могут стоять или идти, не сгибаясь». И, как бы в подтверждение того, что подумал Ивлев, поблизости от него с седла упал офицер, и у него обломился рукав шинели. Стараясь подняться, офицер барахтался, как жук, но подняться не мог.
Корнилов с адъютантом подъехал к реке, к месту переправы. Здесь выстрелы раздавались со всех сторон, очень крутила вьюга, и людей, стоявших вдоль берега, то заметало вихрями снега, то открывало. Дрожащих, храпящих, упирающихся лошадей загоняли в мутную ледяную воду. Река в этом месте была неглубокой, но широкой. В стороне, у полуразрушенного моста, переправлялся обоз. Повозки часто уходили полностью в воду, и кони с трудом выволакивали их на противоположный берег. Вода кипела и пенилась. Снаряды красных, попадая в реку, высоко вскидывали в воздух столбы воды.
Корнилов взмахнул плетью и двинулся в воду. Сидя в седле, Ивлев старательно приподнимал колени, однако на середине реки все же набрал в голенища сапог ледяной воды.
Люди, переправившись на другой берег, с лицами, выражающими только отрешенность от всего, устремлялись группами к станице.
Красные встречали густым пулеметным и винтовочным огнем.
Вместе с офицерами и юнкерами Корнилов постепенно углублялся в станицу и вскоре приблизился к белому кирпичному дому, стоящему неподалеку от станичного правления.
Здесь он решил обосноваться, считая бой за станицу выигранным.
Когда Ивлев разделся на кухне у казака — хозяина дома, в котором остановился Корнилов, то и все нижнее белье у него оказалось мокрым.
— Як кажуть, до последней нитки, — заметил седобородый дед, сидевший на печке. — Сбрасывай, служивый, все догола да — на пич!
Развесив мокрую одежду вокруг, Ивлев взобрался на печь.
Впервые за семнадцать дней, проведенных за Кубанью, он, завернувшись в кожух, смог скоро уснуть.
Утром, когда в штабе собрались военачальники, Корнилов, вспомнив вчерашний необычайно трудный переход армии из аула Шенджий в Новодмитриевскую, сказал:
— Это был чисто суворовский переход!
— Никак нет, ваше высокопревосходительство, — отозвался Марков. — Чисто корниловский переход!
— Именно корниловский, — подхватил Неженцев, — и назвать его можно ледяным походом.
— Да, это был ледяной поход! — согласился Корнилов.
И вскоре определение «ледяной поход» облетело всю армию, обрело особый смысл, обросло ореолом легенд. Спустя некоторое время, по предложению Деникина, Ивлеву пришлось нарисовать будущий значок для участников этого похода: терновый венец и посредине меч.
— Этот значок будет самым почетным орденом нашей армии, — решил Деникин, внимательно и одобрительно разглядев рисунок. — Он будет символизировать героизм людей, перенесших крестные муки ледяного похода!
Ровно в полдень в небольшой комнате Корнилова военачальники собрались вновь — на важное совещание. Одну сторону представляли Алексеев, Корнилов, Романовский, Эрдели, Богаевский, Марков, Боровский, другую — Филимонов, Рябовол, Быч, Покровский, Гулыга, Султан-Гирей.
Лицо атамана утратило прежнюю холеность. Под глазами его появились лиловые мешочки.
Покровский, одетый в черкеску, но почему-то на сей раз без погон, проходя мимо Ивлева, как-то по-дружески кивнул головой и даже улыбнулся.
Ивлев сделал вид, что не заметил его кивка, и стал позади Корнилова.
Выяснилось: вчера Покровский во время боя за Новодмитриевскую отсиживался в ближайшем ауле и не послал свои силы для удара по станице с юга.
А Эрдели, сокрушаясь и казнясь, говорил:
— Я не мог подойти к Новодмитриевской с севера из-за оврагов, доверху наполнившихся талой водой.
Как глава Кубанского правительства, Быч предоставил слово Филимонову.
— Я считаю, — сказал войсковой атаман, — сегодня, когда наши силы наконец объединились, надо прежде всего определить взаимоотношения обеих армий и их военачальников. — Он выдержал паузу и, как бы ища поддержки, взглянул на Покровского. Потом продолжил — Наша армия, сформированная Кубанской радой, безусловно, должна сохранить автономию. Она будет действовать наряду с Добровольческой армией, во главе со своим командованием. Пусть она сохранит лицо, казачий дух, форму, свойственные ей. Кубанская армия на родной земле, в пределах области войска Кубанского, должна оставаться хозяином положения.
Ивлев, слушая Филимонова, думал: «Нет, мало еще гоняли его красные!..»
Вслед за Филимоновым речь держал Корнилов.
— Я не думаю подавлять самостоятельности Кубани в чем бы то ни было, — отвечал он Филимонову. — Но при военных операциях, которые последуют в ближайшем времени, должно быть единство командования. Не секрет, что в разгар сражений одному командованию совещаться с другими некогда. А без согласования одновременных действий, при малейшем разногласии и противоречивости в распоряжениях, обе армии могут оказаться в катастрофическом положении. Вчерашний бой за Новодмитриевскую — лучший свидетель того, что получается при двух разных командованиях. То есть одна армия несет все тяготы сражения, а другая, — Корнилов бросил выразительный взгляд на Покровского, — топчется на месте, не зная, как вступить ей в дело. Все это я говорю вовсе не затем, чтобы взять под свое командование обе армии. Если есть у кубанцев опытный, умелый, авторитетный генерал, который мог бы стать во главе обеих армий, то я готов немедленно передать ему командование. — Корнилов, как всегда, говорил неторопливо, ровным, спокойным тоном, не делая почти никаких жестов, но его слушали обе стороны с вниманием. — Если у кубанцев, — закончил он, — нет генерала, который был бы в одинаковой мере авторитетным для обеих армий, способного в этот критический момент истории вывести войска на путь решающих побед, то кубанцы должны подчиниться тому, кто для этого найдется в Добровольческой армии.
Из-за стола поднялся Покровский. Весь покраснев от внутреннего напряжения, он запальчиво заявил:
— Господа, надо учесть, что Кубанское правительство и рада во главе с войсковым атаманом полковником Филимоновым много поработали над созданием своей доблестной армии и… и… — В поисках нужного слова он запнулся, побагровел. Наконец, высоко вскинув голову, выпалил: — Я думаю, воины Кубанской армии останутся недовольны, когда узнают, что переданы под командование пришельцев…
Алексеев, довольно спокойно сидевший рядом с Корниловым, вдруг с явным негодованием взглянул сквозь очки на Покровского. Полуседые брови генерала ершисто взлетели.
— Вы… не знаю, кто вы по чину… Говорят, хотя и без погон, вы уже генерал. — Алексеев насмешливо и презрительно прищурил глаза. — Вы вещаете от лица себялюбия, и только!
Покровский побледнел, а Алексеев, невзначай притронувшись рукой к офицерскому Георгию, блестевшему на гимнастерке, и поправив аксельбант, продолжал: