Противостояние - Витич Райдо (книги бесплатно полные версии .txt) 📗
Сознание плавало. Было больно даже дышать. Хотелось пить и тошнило так, что
скрючивало, но каждое движение вызывало помутнение в глазах.
Кто-то попытался ее напоить. Она жадно глотнула и закашлялась, свернулась на
полу. Вода вышла пополам с кровью. Больше ее не трогали и она была безумно
благодарна за это.
Странная штука память. На краю сознания она выдает то, что порой, в нормально
состоянии ты и не вспомнишь, как не силься. Ей вспомнился запах гимнастерки
Николая, его объятья ласковые и крепкие, так ярко, словно это случилось вновь,
сейчас. Лена уткнулась носом в пол, как в его плечо:
— Прости, — прошептала.
Так странно — почему на грани между жизнью и смертью жалко всегда того, что
случилось, а не того, чего уже не будет? Ей было жаль, что она всего лишь
коснулась Николая, жаль, что была глупой и наивной, ругала Надю за кокетство.
Какое все это имело значение?
А ведь тогда казалось очень важным.
Ей виделась Пелагея и дед Матвей, и снова Коля, бреющий щеку, тот его взгляд,
когда она принесла завтрак солдатам. Она как на яву слышала его голос и плакала
с сухими глазами оттого, что по глупой пустой гордости, непонятно почему не
сказала ему самого главного, того что поняла и признала лишь после того, как его
не стало:
— Я тебя люблю…
Не думала она, что скажет это образу, а не живому человеку.
Не думала, что услышит ее лишь пол камеры.
Не думала, что умрет, не узнав вкуса поцелуя, не узнав как это, стать матерью и
качать ребенка на руках.
Ее будущее было ей ясно и понятно, спланировано, но сейчас ей казалось, сюжет
будущей жизни писала не она, какая другая, чужая, глупая девчонка.
Кто-то осторожно коснулся ее плеча и, Лена зажмурилась, сдерживая стон: не
трогайте, пожалуйста, не трогайте меня! Но ее не услышали, что-то мокрое
коснулось лица, начало оттирать запекшуюся кровь, доставляя боль. Лена не
сдержалась, застонала и возненавидела себя за слабость, никчемность, за эту
нетерпимость к боли.
Что-то холодное, мокрое легло на спину и превратилось в раскаленное железо.
— Ааааа! — вырвалось само. Лена стиснула зубы до хруста, но сквозь них
прорывался стон, мычание на одной ноте.
"Молчи, молчи, тряпка!" — приказала себе. Глаза закрылись, дыхание стало
прерывистым.
Она теряла сознание и приходила в себя, но так и не могла вспомнить ни кто она,
ни где находится. Не понимала, что лежит в одной юбке на грязном, холодном полу
камеры, битком набитой такими же искалеченными пытками и заточением людьми. Не
понимала, отчего так нестерпимо больно, почему то холодно, то жарко, почему
горит в грудине почти у горла и под «ложечкой». Почему горят руки и словно
острия спиваются в кости, не то, что в мышцы.
Ее сознание отсеивало ненужное, а забытье дарило покой.
Скрип открывшейся двери камеры прозвучал как обвал стены на голову.
Лену схватили, заставили встать на ноги, но она не могла, обвисала. И стыдилась,
что не может, и ненавидела себя за слабость.
Ее дотащили до крытой машины, кинули внутрь, и тут же множество рук приняли ее,
поставили на ноги. Чье-то тело стиснуло, вжали в другое тело, заставляя стоять.
Она видела лицо мужчины, его перевязанную грязной тряпкой голову, щетину на щеке
и взгляд темных, пустых глаз.
— Держись, — прошептали его губы.
Она заставила себя улыбнуться в ответ.
В машину запихивали следующих, набивая ее до отказа. Лязгнула железная решетка,
хлопнула дверь. Истерзанных людей качнуло — машина поползла через город,
переваливаясь на рытвинах.
Людей заносило, слышались стоны. Было душно и тошно.
Лена не чувствуя того, фактически висела на руках мужчины, уткнувшись ему в шею
лбом. И все пыталась понять, почему так горячо, так безумно горячо и душно.
Четыре отделения заняли позиции с двух сторон дороги.
Поодаль в лесу ждали телеги для раненных и резерв.
Тихо было, все напряженно вглядывались, вслушивались — не едут ли, сколько
охраны в сопровождении.
Дрозд все сжимал автомат. Его грызла тревога и ярость. Пчела ушла на задание не
вернулась, пошли четвертые сутки, как ее нет, и он боялся даже думать, что могло
случиться. За эти дни в отряд пришел новый груз из Центра, а в нем были письма.
Одно — Лене. Оно лежало в его кармане и жгло от мысли, что возможно она никогда
его не прочитает.
И может к лучшему? Но как больно.
Он вскрыл его утром и узнал, что сестра Лены еще в октябре ушла в ополчение и
погибла под Москвой.
Жуткая судьба, но еще хуже осознавать, что не единичная. Взять хоть его — что
ему осталось кроме ненависти? Больше года идет война и больше года он только и
делает, что теряет друзей и товарищей. И нет больше сил, нет возможности терпеть
это, как-то свыкаться. Душа выжжена, переполнена смертями, пеплом надежд.
И как последняя капля в чашу безысходности и опустошения — Лена не вернулась с
задания. Единственная, что как путеводная ниточка связывала его с добрыми,
светлыми днями, пусть мимолетным, но счастьем, единственная, что давала силы
верить в светлое, что заставляла любить жизнь, не смотря ни на что — исчезла.
Саша потерялся. Холодно было в душе, смертельно холодно.
На повороте показались первые мотоциклисты.
— Приготовились, в грузовик не стрелять, — еле слышно пронеслось по цепочке.
Четыре мотоцикла впереди по трое фашистов на каждом, потом грузно переваливаясь
и урча появилась крытая «тюремная» машина, а за ней еще мотоциклы.
Первый выстрел, как сигнал о началу боя, и понеслось. Никаких «ура» или ругани,
как бывает обычно в пылу боя. В этом бою немцев отстреливали как зайцев системно
и планомерно — молча. Каждый знал, что в крытой машине, каждый знал, на что был
обречен живой груз. И за это было мало просто расстрелять зверей — их хотелось
распять на весь земной шар, сравнять с землей их гребанную Германию, что
породила подобных упырей.
Все знали, что в машине, но знать и увидеть воочию — разные вещи.
Сбив замок с дверей, Костя и Петя влезли внутрь и увидели изможденные,
истерзанные тела, напиханные в клетку.
— Сами идти не смогут, — понял парень.
— Сюда!! — закричал Звирулько, призывая на помощь товарищей, но зря — те уже
итак стояли у машины в ожидании, готовые принять людей.
