Гонимые - Калашников Исай Калистратович (читаем книги онлайн бесплатно .TXT) 📗
– Если Алтан-хан позволит – возьмешь. А если ты позволишь, я буду делать стрелы.
Старик поклонился Аучу-багатуру.
– Я давно слышу зов своих предков. Скоро уйду к ним. Кто тогда будет делать для вас стрелы? Вот он, Тайчу-Кури. Почему же не даешь ему учиться?
Собирать аргал могут и другие. Он прилежный парень.
– Прилежный – это верно. Ты скоро помрешь – тоже верно. Пусть будет так, как вы хотите. Учись, Тайчу-Кури. Но если стрелы будут не лучше, чем эти, я велю ломать их о твою спину.
Смеясь от нежданной радости, Тайчу-Кури сказал:
– Лучше о руки. Спина никогда не бывает виновата, а бьют по ней.
На другой день с утра Тайчу-Кури поехал резать палки. От куреня в степь тянулись стада и табуны. За ними ехали вооруженные всадники. В последнее время меркиты часто нападали на улус тайчиутов, и стада караулили воины. Тайчу-Кури во все горло распевал песню. Воины с удивлением оглядывались на него, а один даже погрозил копьем. Им непонятно, что на душе у него большой праздник. Сбылось самое сокровенное желание. Теперь он с утра до вечера будет работать рядом с Каймиш. Хорошо.
Ой, как хорошо!
Низенькая лошадка с косматой, спутанной гривой трусила ленивой рысью.
Из травы выглядывали солнечно-желтые маки, взлетали стайки быстрых бурульдуков, по лощине неуклюже бежал коротконогий толстый барсук.
Тайчу-Кури погнался за ним, но барсук спрятался в нору. Плохо, что у него нет лука. Было бы на ужин жареное мясо. Хотел покараулить у норы, но вспомнил, что барсук пасется только ночью, поехал дальше. Успокоил себя: мясо барсука слишком жирное, в такую жару его есть невозможно.
У гряды зарослей харганы слез с лошади, принялся срезать палки.
Прежде чем срезать золотисто-зеленый ствол, осматривал его со всех сторон, вымерял толщину и длину. Очень хотелось, чтобы старик был доволен им.
Хороший человек дед Каймиш. Надо скорее научиться делать стрелы не хуже, чем он, пусть тогда дед отдыхает, грея на солнышке свои кости. Любую работу он может делать за двоих, а такую да рядом с Каймиш – подавно.
В ветвях харганы сонно жужжали мухи. С гудением пролетела над головой земляная пчела, села на цветок мака, его тонкий опушенный стебелек дрогнул, упруго выгнулся. Пчела ползала в чаше лепестков, пачкаясь в желтой пыльце. Тайчу-Кури подождал, когда она взлетит, побежал за ней.
Может быть, удастся отыскать гнездо – мед будет. Вкусная штука мед! Бежал, не спуская глаз со сверкающих на солнце крылышек пчелы, запнулся о камень, упал. Сел, растер ушибленное колено. Мед хорошая штука, но можно обойтись и без него. Прихрамывая, пошел обратно. Но тут другая пчела прожужжала чуть в стороне, и он резво бросился за ней. Должно быть, где-то тут гнездо!
Бегал за пчелами почти полдня. Лошадь, кусты харганы остались где-то за бугром. Но зато нашел-таки гнездо. Пчелы подлетали к плоскому, в буро-зеленых лишаях, камню, садились на него, ползли вниз, исчезали из виду. Он нарезал дэрисуна, связал веник, поглубже надвинул на голову облезшую тарбаганью шапку, отвернул камень. Под ним была небольшая, пальца не просунуть, нора, из нее доносилось глухое, слабое гудение. Начал ножом разрывать неподатливую, оплетенную белыми корнями землю. Пчелы, прилетая, со злым жужжанием кружились над головой. Зажав в левой руке веник, он махал им, сшибая чрезмерно нахальных.
Неожиданно нож отвалил большой ком земли. За ним в пустоте между двумя камнями желтел восковой нарост величиной с кулак, по нему ползали пчелы. Тайчу-Кури быстро срезал нарост, побежал. Пчелы летели за ним, жалили в шею, в лицо, в руки.
– Ой, ой! – вскрикивал он.
Понемногу пчелы отстали Тайчу-Кури перевел дух. Лицо, шея, руки ныли и горели, вспухая на глазах. Но это ничего, от этого не умирают. Сорвал лист щавеля, завернул в него мед, положил за пазуху.
Резать палки искусанными руками было трудно. Тайчу-Кури, облегчая боль, громко охал, а когда становилось вовсе невмочь, доставал мед, вдыхал его аромат безобразно вздувшимся носом.
В курене подвернул к своей юрте. Обрадовался, что матери нет дома.
Она бы испугалась, увидев его распухшую рожу. Разрезал восковое гнездо на две равные части. На срезах в углублениях блестели капли густого прозрачного меда. Облизал нож, почмокал языком, отделил от той и другой половины по кусочку, помазал ими головы кукол-онгонов. После такого угощения они принесут ему много-много счастья.
Каймиш и ее дед, увидев Тайчу-Кури, подумали, что его снова кто-то избил. Но когда он рассказал, как все было, Каймиш смеялась до слез.
Старик тоже улыбался.
– Надо было их дымом…
– У меня не было ни кремня, ни огнива. Каймиш, перестань! На вот, ешь. Еще столько же я оставил матери. Попробуешь и скажешь: за это стоило вытерпеть укусы пчел.
Каймиш взяла мед, ее белые зубы мягко вошли в воск.
– О, я никогда ничего такого вкусного не держала во рту! – Отрезала кусочек дедушке, кусочек Тайчу-Кури. – Попробуйте.
Тайчу-Кури отказался.
– Я свое от пчел получил, – засмеялся он.
– Ну, нет! – Она чуть не силой впихнула ему в рот кусочек. – Жуй. Ты опять стал таким красивым! Что скажет твоя мать?
– А я домой не пойду. Переночую у вас. Сходи к ней, Каймиш. Пусть она меня не теряет.
К вечеру небо заволокло серыми облаками. Начал накрапывать мелкий теплый дождик. Старик развел огонь в юрте. Быстро наступила ночь. Дождь все усиливался. Крупные капли сыпались в дымовое отверстие, шипели на алых углях аргала. За дверью заскулил пес. Каймиш впустила его. Он облизал ее руки, встряхнулся и улегся на кошме у порога, задремал.
Вдруг в курене послышались крики. Пес выскочил, поводил острыми ушами, громко залаял. Тайчу-Кури вышел из юрты и услышал близкий топот копыт. Не успели его глаза привыкнуть к темноте, как волосяной аркан захлестнулся на шее. Он упал. Какие-то люди навалились на него, завернули руки за спину, связали, бросили поперек седла. Взвизгнула и затихла собака, пронзительно закричала Каймиш.
– Быстрей! Быстрей! – громко распоряжался кто-то. – Скачите к куреню, пусть отходят!
Лошадь под Тайчу-Кури пошла скоком. Кто-то ехал рядом, придерживая его за воротник. Мокрая ветка больно хлестнула по лицу. Тайчу-Кури догадался: всадники спустились к речке и едут среди тальников. Рванулся, слетел с лошади, вскочил, вдавился грудью в кусты, побежал. Через несколько шагов упал в какую-то яму, наполненную жидкой вонючей грязью, замер. Ломая кусты, всадники промчались рядом, но тут же возвратились к своим. Искать его было некогда: со стороны куреня накатывались крики разъяренных тайчиутов. Они опомнились от внезапного удара, валили следом беспорядочной толпой.
Тайчу-Кури пошел навстречу. Толпа окружила его. Кто-то зажег смолистую палку. В круг неровного, пляшущего света въехал Таргутай-Кирилтух, пыхтя от тесноты боевых доспехов, наклонился к нему:
– Много было меркитов?
– Кажется, много.
– А сколько увезли наших людей?
– Не видел. Темно.
– Развяжите ему руки, чего рты раскрыли? – Таргутай-Кирилтух подобрал поводья, выпрямился, бросил недобрый взгляд на Аучу-багатура. – Где твои караульные? Спали? Не хотели мокнуть под дождем? Вышиби дух из каждого! А сейчас собери всех, кто успел заседлать коней. Будем догонять…
В той стороне куреня, где стояла юрта Тайчу-Кури, бродили люди, освещая дорогу пылающими головнями. Сырую землю исковыряли копыта, несколько юрт было опрокинуто. У одной из них простоволосая седая женщина громко выла, воздев к небу костлявые руки, голый мальчонка лет трех-четырех жался к ее босым ногам, его мокрое тело дрожало от страха и холода. Тайчу-Кури подхватил мальчика на руки, толкнул в чью-то юрту, побежал к своей. Она стояла нетронутой, но матери в ней не было.
– Мама! – громко крикнул он.
Никто не отозвался. Он заметался среди людей, выкрикивая все громче, все отчаяннее:
– Мама! Мама!
Подошел Сорган-Шира. В руках он держал палку с привязанным к ней салом. Она ярко горела, распространяя запах жареного.
