Бремя государево (сборник исторических романов) - Лебедев Михаил Николаевич (книги онлайн бесплатно серия .txt) 📗
Глаза новгородца загорелись гневом и злобою. Руки судорожно сжались в кулаки, показывая, какие чувства питал он к «Москве загребущей». В голосе его прозвучали угрожающие нотки, заставившие попятиться назад князя Ладмера, который не понимал по-русски и, услыша неприязненный тон Арбузьева, вообразил, что тот набросился на него или на Микала с какими-нибудь оскорбительными или ругательными словами.
— Чего это он? Что ему надобно!.. — пробормотал старик, оглядываясь на племянника.
Микал объяснил ему, в чем дело, после чего Ладмер сразу оживился и внимательно начал прислушиваться к словам русского гостя, речь которого постепенно переводил и передавал ему Микал.
Новгородец переспросил снова:
— Так, значит, по рукам, что ли, князья почтенные? Согласны вы Москву встречать стрелами да копьями? А она ведь скоро к вам пожалует… Аль, может, головы свои под веревку московскую протянете вы с покорностью кроткою?..
— Не поддадимся мы Москве без борьбы, не преклоним пред нею выи покорной! — проговорил Микал, энергично тряхнув головою. — Не хотим мы стать рабами московскими… С радостью мы помощь вашу принимаем, ибо ведь вы, новгородцы, витязи преотменные, умеете в ратном поле за себя постоять… А посему вот тебе рука моя, Василь Киприянович! — протянул он руку Арбузьеву, который крепко пожал ее. — Станем с сего дня друг за друга стоять, как братья родные! Станем сообща против Москвы промышлять, а там уж увидим, что выйдет у нас…
— Вот это ладно, друзья мои! Ладно, ладно! — бормотал Ладмер, тоже протягивая руку новгородцу. — Прогоним мы москвитян из страны своей, ежели сюда они пожалуют!..
— А по такому случаю выпить надо! — возгласил Арбузьев, показывая на стол, где возвышались два жбана с пивом и брагой, красовался узкогорлый кувшин с заморским вином, доставленным в Пермь волжскими купцами, и стояли две медные ендовы и три стакана. — Да будет наш союз удачен и крепок… и да сгинет, прости Господи, окромя храмов святых, Москва проклятая, которая многих людей несчастными сделала!..
— Да сгинет Москва проклятая! — повторили князья и выпили с новгородцем сначала по стакану вина, а потом попробовали пива и браги, отчего в голове у них немножко зашумело.
— Эх, други мои сердечные, князья разлюбезные, — заговорил Арбузьев, утирая концом полотенца бороду, смоченную пивом и брагой, — не подумайте вы, что взаправду я с товарищами своими, по Волге-реке гуляючи, торговлю на лодках вел да загребал барыши большие. Не до торговлишки было нам, по правде сказать, не на такой мы путь вступили, когда из дому своего утекли на Волгу-реку на раздольную, на раздольную речушку вольную… От московской ведь плахи утекли мы, ибо порешил нас князь московский лютой смерти предать за удаль нашу молодецкую да за излишнюю прыткость бесшабашную…
Говоривший вздохнул всею грудью, выпил еще стакан и продолжал:
— В прошлом году это вышло, когда государь московский руку свою на Новгород Великий наложил, поразил его как язва египетская. Наверное, слышали вы, как тьмы московских воинств свирепых вторглись во владения новгородские и начали жителей беззащитных избивать, учинили кровопролитие страшное… Воеводы пример всем показывали, говорили, что щадить никого не надо, ибо-де все крамольники заведомые!.. И застонала страна новгородская!.. А следом за воеводами своими, как коршун за коршунятами малыми, препожаловал сам князь Иван, владыка московский, возжелавший упиться кровью людей новгородских… И выступили полки наши навстречу злым недругам, которые хуже татаровей были, ибо никому пощады не давали, даже ребят грудных за ноги хватали да о каменья головой разбивали!.. Но плохо пришлось нашим ратникам, измена все дело сгубила. Сначала на Коростыне несчастье приключилося, а потом чем дальше, тем хуже пошло. Не благословил, вишь, владыка нареченный наш, Феофил, полк свой [31] в сечу идти: богопротивно-де на царя православного руку поднимать… А воины владычные его послушалися, в сторону от нас отошли, наперед о том не сказавши, а москвитяне той порой на нас нагрянули да рать нашу по полю рассеяли, точно и не было ее!.. А кого москвитяне в полон взяли, тем Холмский-князь, воевода Иванов, приказали носы да губы отрезать — да и послали их в Новгород истерзанными, на страх новгородцам прочим…
— Ой ли, да неужто так было воистину? — переспросил Микал, думая, что ослышался. — Неужто москвитяне так зверствуют?
— Москвитяне, брат, не то еще делают! — усмехнулся Арбузьев, выпивая опять стакан вина. — Они и Христа Самого снова распяли бы, если бы Он, Всемилостивый, снова на землю бы спустился…
— Да ведь веры православной же они. А вера православная даже врагов любить повелевает, как о том попы да монахи нам рас сказывал и…
— А вы слушайте больше попов да монахов ваших, они вам не то еще расскажут! Потому как кто для вас попов да монахов поставляет? Ведь тот же епископ зырянский, который под московской рукой состоит? А епископ зырянский, вестимо, за Москву горой стоит… Ну, и попы с монахами тоже…
— А пожалуй, и взаправду оно так. Как я не смекнул о том раньше? — почесал голову Микал и передал об этом Ладмеру, который был доволен, что суждения новгородца слово в слово сходились с его собственным мнением.
— Так вот, други мои, какова Москва нам показала себя на Коростыне, — заговорил опять Арбузьев, возвращаясь к прерванному рассказу. — А дальше уж совсем плохо пошло… Пошатнулась стойкость новгородская, замутилася душенька народная… Началося шатание велие, изменники как грибы росли, только в кузов, знай, клади их князь Иван Московский… А потом на Шелони-реке побоище учинилося — и последние силушки наши порастаяли, яко снег под солнышком вешним! А и тут же на Шелони-реке полонен был москвитянами родитель мой Киприян Селифонтович, посадник степенный, боярин вольного Новгорода. А вместе с ним захвачены были Борецкий Димитрий Исакович, да Селезнев-Губа Василий, да Еремей Сухощок, чашник владычный, да еще многие другие мужи совета при вече новгородском. И присудил их князь Иван злой смерти предать, якобы за крамолу явную, а пуще всего за смелость ихнюю, ибо они доблестно за вольность народную стояли, а князю Ивану, вишь, хотелося единой волей своей править Новгородом Великим… И посекли им головы палачи московские… и погиб мой родитель безвременно, а нас, детей своих, сиротами оставил на расправу псов московских…
— Эх, горюшко наше! — вздохнул Арбузьев, смахивая с глаз невольные слезы, выступившие у него при упоминании о казни отца. — Покарал нас Бог за грехи наши, а больше всего измена нас сгубила. Хотели было мы за стенами новгородскими отсидеться, но предатель проклятый заклепал полсотню пушек крепостных, которые огнем стреляли. А это смелости москвитянам придало, приготовились они приступом город брать… А у нас уж хлеба не стало, просто хоть ложись в могилу да помирай с голоду, ничего другого не оставалось для нас… Тут и порешили у нас на вече народном челом бить Ивану Московскому, авось, мол, помилует он Новгород Великий за то, что крепко тот за вольность свою стоял… И пошел владыка нареченный наш, Феофил, с посадниками да с боярами знатными на поклон к воителю грозному, который праведным судиею прикинулся… И покорился Новгород Великий под нозе Ивана Московского, и лишились мы вольностей своих, с какими с покой века жили…
— Ишь ты, беда какая! — сочувственно проговорил Микал, выслушав рассказ новгородца. — Так, значит, москвитяне нынче правят Новгородом Великим по указке князя Ивана?
— Не то чтоб москвитяне правят, — возразил Арбузьев, — а выходит так, что по московской дудке плясать приходится вечу новгородскому. Иван-то ведь, слава Богу, не дотронулся пока до обычаев наших древних, оставил даже вече народное по старине да по вольности, а только приказных своих к вечу приставил. А те уж, известно, обо всем в Москву отписывают. А оттуда нагоняй за нагоняем летит посадникам нашим… Ну, и пляшет нынче Новгород Великий под дудку московскую, потому как нельзя иначе…
