Сердце Бонивура - Нагишкин Дмитрий Дмитриевич (книги TXT) 📗
— Спасибо тебе! Большое спасибо! — несколько раз повторил он, ласково глядя на девушку. Ничего, кроме этого, он не сказал, но его похвала очень обрадовала Таню.
Виталия Михайлов отвёл в сторону.
— Есть к тебе дело… Просит Топорков человека смелого, знающего, подкованного. Комсомольца. Будет работать в штабе и для связи с нами. Будет ведать и переотправкой оружия. Дело большое и серьёзное!
— Надо поискать! — задумчиво сказал Виталий.
— Будто надо! — усмехнулся Михайлов и положил руку на плечо. — А ты?.. Не хочешь поехать туда?
— А как же забастовка?
— Доведём и без тебя! — ответил Михайлов.
Таня следила за разговором, глядя на мужчин из-под полузакрытых век. Она затаила дыхание, ожидая ответа Виталия. Но уже до того, как юноша открыл рот, она поняла, как Виталий отнёсся к предложению Михайлова.
— Я согласен! — услышала она.
— Тебе тут климат вредный, кроме всего прочего! — сказал Михайлов. — Вот видишь, ночью тебе няньки нужны, а скоро, глядишь, они тебе и днём понадобятся. Нет, надо ехать к Топоркову. — Он шутливо обернулся к Тане. — Ну, а ты, ангел-хранитель, что по этому поводу скажешь?
— Конечно, надо! — сказала девушка тихо.
Она закрыла глаза и отвернулась к стене.
Михайлов предупредил Антония Ивановича и всех членов комитета, чтобы они соблюдали крайнюю осторожность. Японцы попытаются обезглавить забастовку. Охрана членов стачечного комитета, по мнению Михайлова, была необходима. Но, кроме этого, он рекомендовал им не ночевать дома. Можно было ожидать, что жандармерия японцев или казаки Караева попробуют потихоньку арестовать или тайком убить членов комитета.
Михайлов хорошо знал повадки белых. И члены комитета последовали его совету. Более одной ночи они не ночевали в одном месте, на каждую следующую перебирались к кому-нибудь из бастующих.
Таня оказалась в вагоне одна. Алёша и Виталий приходили лишь днём.
Тоска охватила девушку. Чувство к Виталию, которое пыталась она подавить, все же владело ею настолько, что, не видя более юноши, она часто плакала ночами. Заметив, что она выглядит очень утомлённой и болезненной, Алёша пригласил к ней старушку — мать одной из Таниных подруг. Без всякого приглашения и Машенька Цебрикова стала ночевать в вагоне Пужняков.
Прошло трое суток.
На четвёртую ночь девушки проснулись от крепкого стука в дверь. За дверью слышались голоса нескольких человек. Девушки вскочили. Подбежали к двери. Будить старушку они не стали.
— Откройте дверь! С обыском! — крикнули снаружи.
— Кто вас знает, с обыском или с грабежом! — ответила Таня. — Не пущу! Испугалась!..
— Выломаем дверь — вам же хуже будет! — грозились снаружи.
Девушки, не зажигая огня, стояли у двери, прислушиваясь к звукам извне. Таня осторожно посмотрела в окно. Машенька со страхом уцепилась за сорочку Тани.
— Что ты делаешь?! Стрелять будут!
— Не будут, — отозвалась Таня.
Брезжил рассвет. В его сумрачной полумгле Тане удалось рассмотреть, что у вагона люди с винтовками.
— Они, — сказала Таня. — Ничего не поделаешь!
Вошли двое казаков, за ними Караев и Суэцугу.
— Почему не открывали? — крикнул Караев.
— А к нам по ночам никто не ходит!
— Так-таки уж и никто? — насмешливо спросил Караев, нагло рассматривая девушек.
Они обе вспыхнули.
— Коли с обыском пришли, так обыскивайте, — сказала Таня, — а язык придержите, господин офицер, не нахальничайте!
— Ого! Какая ты храбрая! Ну, дай-ка я на тебя поближе посмотрю! — Караев взял было Таню за подбородок двумя пальцами руки, затянутой в лайковую перчатку. Но девушка с силой ударила его по руке.
— Полегче, господин офицер, а то я и по морде надаю! — озлилась она, и губы её задрожали от обиды.
Караев хотел что-то сказать, но сдержался и кивнул казакам. Те приступили к обыску. Но уже через две минуты они остановились, вопросительно поглядывая на ротмистра. Кроме перепуганной насмерть старухи, проснувшейся, когда казак стал шарить под кроватью, да двух девушек, настроенных решительно, но тоже готовых расплакаться, в вагоне никого не было.
— Почему раньше не открыли? Где хозяин? — допытывался Суэцугу.
— Три дня уже нету дома! — живо сказала Таня. — Не знаю, что и думать. Не случилось ли чего? — жалобно свела она брови.
Машенька глянула не неё и тоже сморщилась, насколько могла.
— А ты что скажешь, мать? — спросил Караев.
— Так, так, батюшка! Так! — поспешно прошамкала старушка, по глухоте своей не услышавшая разговора.
Обескураженные неудачей, Суэцугу и Караев тихо поговорили о чем-то.
— Ну-с, извините! — притронулся к фуражке ротмистр.
— Чем богаты, тем и рады! — отозвалась Таня.
Караев пристально посмотрел на неё и вышел. Вслед за ним вышли казаки. Суэцугу обратился к Тане:
— Когда ваш брат приходит, сообщайте нам. А?
— Обязательно, — сказала Таня.
— Вот хорошо! — довольно улыбнулся Суэцугу, всерьёз принявший ответ девушки.
Днём Виталий пришёл за вещами. Он уложил свой маленький чемоданчик.
— Ну, Танюша! Давай прощаться!
— Давайте.
Они стояли друг против друга. Глаза их встретились. Таня глядела на Виталия так, что он вдруг утратил то ощущение братского к ней отношения, которое сопутствовало ему все это время и мешало разглядеть истинное чувство Тани. В этот миг почудилось ему в Тане что-то такое, что совсем не укладывалось в голове Виталия. На секунду показалось юноше, что не только уважение к нему гнездится в её сердце… И хотя подумалось ему, что лучше всего было бы сейчас поцеловать Таню, он протянул ей руку и сказал:
— До свидания, сестрёнка!
— До свидания, Виталя! — ответила Таня. Она опустила глаза. — Куда же вы теперь?
— В отряд Топоркова! — ответил он.
— Это откуда партизан приезжал? — спросила девушка.
Виталий услышал в этом вопросе другой: «Это тот отряд, в котором Нина?» Он и сам только сейчас сообразил это и насупился.
— Тот! — сказал он хмуро.
В этот момент вошли Алёша, Квашнин, за ними Антоний Иванович и Федя Соколов.
— Не на век прощаемся, — зашумел Пужняк. — Думаю, к осени вернётся Виталий во Владивосток. Так, что ли?
— Надо, чтобы было так!
Бонивур вышел один. Немного погодя за ним последовал Алёша — проводить его до семафора, там должен был остановиться поезд. На станции показываться Виталий не рисковал. Напоследок он оглянулся и помахал рукой.
Долго не выходили из памяти Виталия серые ясные глаза Тани, устремлённые на него с какой-то мучительной надеждой, глаза, на которые вдруг, словно мимолётный дождь, набежали слезы.
Тихо было в этот вечер в вагоне Пужняков.
Не сговариваясь, пришли все подружки Тани. К Алёше завернул «на огонёк» Федя Соколов. Не было на этот раз шуток и весёлых перепалок, которые обычно возникали то между Таней и Алёшей, то между Катей и Машенькой… Точно вынули у каждого из души какой-то очень нужный и горячий кусочек, так пришёлся по сердцу всем Виталий. Его отсутствие ощущалось ежеминутно. По невесёлым лицам подруг Таня поняла, что они, не скрываясь, грустят о Виталии.
Беседа не клеилась. Говорили неохотно. Алёше особенно невмоготу было это принуждённое молчание.
— Попоила бы гостей чаем, Таньча! — сказал он.
— Давайте, девочки, самовар ставить! — обернулась Таня к Кате и Машеньке.
Те засуетились, стали щепать лучину, потащили самовар на улицу.
Самовар скоро зашумел, из-под крышки повалил пар и стала выплёскиваться кипящая вода.
Таня стала копаться в шкафчике. Нашла сахар, варенье, сухари.
— Не трудись, Таня, — сказала Соня. — Что-то неохота пить.
Отказалась от чаю и Леночка Иевлева. Катя пододвинула к себе чашку, да так и не прикоснулась к ней. Алёша выпил две чашки, обжигаясь и давясь, но, заметив, что и у Феди чаепитие подвигается плохо, отодвинул свою чашку.
— Таньча! Сыграла бы что-нибудь!..
