Еретик - Делибес Мигель (библиотека электронных книг TXT) 📗

– Минуточку обождите.

В правой руке у него был пастуший посох, который он при ходьбе ставил строго вертикально – дон Сегундо направился к небольшому просвету, образовавшемуся в стаде. Его шаги распугивали овец, но вот, когда он дошел до определенной точки, из стада, петляя, выскочил заяц и, прежде чем он успел скрыться, дон Сегундо швырнул в него посох. Палка, несколько раз перевернувшись в воздухе, ударила зайца по задним ногам, и он, судорожно дергаясь, так и остался лежать на лугу. Дон Сегундо, поспешив подобрать его, показал гостю.

– Видите, каков? Большой, как собака, – со смехом сказал он.

Овцы снова принялись мирно щипать траву, а тем временем Сальседо представился, стараясь объяснить свои отношения с Бургосом и состояние дел в торговле шерстью, однако дон Сегундо Сентено перебил его.

– А ваша милость, случаем, не Сиприано ли, что куртками торгует? – спросил он не без иронии.

Говоря, старик нажимал зайцу на живот, чтобы тот помочился, и был так сосредоточен на этом деле, так равнодушен к присутствию гостя, что Сальседо попытался умаслить его лестью.

– Я слышал в деревне, что ваша милость, имея стадо в десять тысяч голов, не нуждаетесь в наемных руках для стрижки овец, говорят, вам хватает помощи вашей дочери.

Между ног зайца брызнула золотистая струйка, и старик провел своей большой грубой рукой еще и еще раз по его белому брюшку, чтобы ускорить процесс.

– Зайчиха, да еще и брюхатая, – сказал он. – Такое распутное животное. Им все едино – что апрель, что зима. Устали не знают. На рассвете я из своего окна вижу, как они этим свинством занимаются посреди овец в загонах в любой день года, в жару и в холод.

Сальседо попробовал направить разговор в деловое русло, но, казалось, дона Сегундо ничто не интересует, кроме этого сиюминутного события. Впрочем, то была лишь видимость – чуть погодя он подхватил нить беседы, начатой Сальседо, и продолжил прежний разговор, словно он и не прерывался.

– Касательно того, что я работаю со стадом один, это неверно, – сказал он. – У меня есть пять пастухов, два в Вамбе, еще два в Кастродесе и один в Сигуньюэле. Они пасут мои стада, а как приходит время, помогают в стрижке. Да, правда, дочку мою Теодомиру в этом никто не переплюнет. Пока они стригут одну овцу, она управляется с двумя. Потому я и называю ее Королевой Парамо.

Перед удивленным взором Сальседо простиралась бесконечная равнина, лишь кое-где высились редкие падубы да выстроившиеся в ряд, подобно вехам, груды камней.

– В Парамо трава, в общем-то, не густая, зато сочная, хотя местами здесь суходол. Вот, глядите. Чтобы распахать целину на двух участках, пришлось соорудить целый монумент.

Он указал посохом на ближайшую груду крупных камней фунтов по десять. Три овцы отбились в сторону, и дон Сегундо одним взмахом руки приказал отдыхавшим у его ног собакам пригнать их обратно в стадо. Потом сунул зайчиху в сумку, а Сальседо снова попробовал найти к нему подход, заговорив о сеговийских морисках, однако дона Сегундо эта тема как будто не интересовала. И все же через некоторое время он подтвердил, что мориски народ трудолюбивый и деловитый, и он весьма ими доволен, потому как берут они дешевле, чем другие перевозчики, и вдобавок сами оплачивают караваны мулов. Так что его шерсть, видите ли, пристроена. Семейству Малуэнда в Бургосе, что забирают почти всю шерсть Кастилии, уж придется обойтись без поставок Сегундо Сентено. Зато он мог бы предложить для курток Сиприано кроличьи шкурки, тысячи шкурок. «Ваша милость берет на подбой для курток всяческих зверюшек, а вот про кролика забыли», – сказал он.

– Кроличий мех слишком привычный, – чистосердечно признался Сальседо. – Здесь, в Кастилии, возможно, из-за изобилия кроликов, он не ценится.

Дон Сегундо собрал отару и, с помощью собак, не спеша направил ее к зарослям. Одного из псов он громко окликнул: «Люцифер!» Видно, этого пса он не любил – швырял в него камнями и бранил почем зря.

– Дело в том, – вдруг сказал он, – что ваша милость шьет куртки для людей городских, для воображал, а вам бы надо хотя бы немного подумать о батраках Парамо. Для них, скажете вы, есть овцы, только кролик обошелся бы вам дешевле, да и мех его, пожалуй, теплее.

Солнце на равнине заходило, как на море. Оно спускалось на линию горизонта, который в багряных сумерках начинал выгрызать его снизу, пока не пожирал окончательно. Когда солнце скрывалось, облака, прежде белые, окрашивались в абрикосовый цвет.

– Завтра будет хорошая погода, уж поверьте, – наставительно сказал дон Сегундо. – Пойдемте домой. Пора загонять стадо.

Сальседо вел Огонька за узду. Его заворожило зрелище заходящего солнца над безбрежным морем пастбищ. Что ж до его спутника, дона Сегундо Сентены, он не мог решить, как себя повести. Очевидно, старик принадлежал к тому типу бережливых тружеников, бывших бедняков, сумевших накопить состояние благодаря строгой воздержанности, отказу даже от необходимого, ради бессмысленной радости умереть богатым. По земле ползли удлинявшиеся тени дубов, и за несколько минут вся местность погрузилась в безмолвный полумрак. Дон Сегундо, засунув палец с черным ногтем под свой колпак, почесывал голову. Внезапно он сказал:

– Нынче один кролик, его шкурка, может обойтись вашей милости в двадцать мараведи. Сколько шкурок надобно вам, чтобы подшить куртку? Десять, пятнадцать? И даже так, ежели прибавить шерстяную подкладку, и то, по самым скромным подсчетам, цена всего лишь удвоится.

Сиприано Сальседо давал старику выговориться. Прежде всего он не верил, что сеговийские мориски оплачивали наем караванов. И он полагал, что дон Сегундо Сентено мог бы легко с ними расстаться и стать его новым клиентом в Парамо. Среди зарослей уже виднелась усадьба, в одном окне светился огонек лампы. Сиприано притворился, будто кроличьи шкурки его заинтересовали.

– И как же вы надеетесь поймать столько кроликов? Они так быстро бегают.

– Могу побиться об заклад с вашей милостью, – весело ответил старик. – За один час берусь поймать дюжину кроликов, не сходя с места. А если мне еще придет на подмогу сеньор Авелино, охотник из Пеньяфлора, то и четыре дюжины. Что вы на это скажете?

– Конечно, в силки?

– Э нет, с силками дело долгое. Нынче попадется десять, завтра пятнадцать. Коли надо поймать побольше, силки не годятся. Кролика надо гонять, надо задурить ему голову. Здесь, в Ла-Манге, их миллионы. И если у вашей милости есть парочка хорьков, можно за несколько дней учинить такое побоище!

Когда поднялись на холм, дон Сегундо распределил стадо по разным овчарням. В других овчарнях в Вамбе и Пеньяфлоре ночевали под открытым небом в теплые месяцы другие его стада. Но вот овцы были надежно заперты, и собаки поплелись во двор, к дому, в одном из окон которого, наверняка в кухне, мерцал огонек. Навес над входной дверью был увит виноградом с еще незрелыми гроздьями.

– Проходите, ваша милость.

Обстановка в доме была по-монастырски скудной. В большой гостиной сосновый стол, две скамьи, несколько плетеных кресел, стенной шкаф для посуды и по сторонам от него – непременные глиняные миски. Однако у Сальседо не было времени рассиживаться. На поросшей кустарником дороге легко заблудиться, надо спешить, пока не совсем стемнело. Он еще приедет в другой раз, чтобы продолжить разговор. В четверг? Превосходно, можно и в четверг. «Отобедаете с нами?» «Буду признателен за внимание Королеве Парамо». Вдобавок дон Сегундо ему покажет, как поймать за один час сорок кроликов. «Если ваша милость заблаговременно известит меня нарочным, вы сумеете встретиться с сеньором Авелино, охотником из Пеньяфлора, поглядеть на него за работой. И, возможно, вас увлечет моя мыслишка приспособить кролика для курток, и мы создадим коммандитное товарищество [88]. Недурно бы, а?»

Сиприано Сальседо уже направлялся к выходу, когда в гостиную вошла Королева Парамо, рослая, рыжеволосая, крепкого сложения девица, одетая по обычаю местных крестьянок: короткая верхняя юбка, под ней длинная нижняя, рукава блузки с прорезями по старинной моде. При ходьбе она громко стучала деревянными башмаками. Лицо дона Сегундо Сентены оживилось: «Это моя дочь Теодомира, ваша милость, по прозванию Королева Парамо», – сказал он. Девушка не смутилась, непринужденно поздоровалась. Свет лампы падал на ее лицо, слишком большое при сравнительно мелких чертах. Но особенно поразила Сальседо ее бледность, необычная для деревенской жительницы: лицо было совершенно белое, не воскового оттенка, а будто мраморное, как у античной статуи. На нем не было заметно ни тени пушка, и едва виднелись очень тонкие брови. Волосы цвета красного дерева оттеняли темные ресницы на быстрых, медового оттенка глазах. Несмотря на пышную фигуру, девушка двигалась легко, и когда дон Сегундо представил гостя как дона Сиприано Сальседо, того, что торгует куртками, она его поздравила с тем, что он облагородил эту простонародную одежду. Тогда он посмотрел ей прямо в лицо, и она посмотрела на него, и ее пристальный, мягкий и ласковый взгляд привел его в умиление. Никогда еще с Сальседо не случалось ничего подобного, и он сам этому удивился, так как по существу кроме выражения ее глаз и покровительственной уверенной манеры, он не нашел в ней никакого особого обаяния. И все же он обрадовался, что пообещал приехать еще раз. А когда девушка, прощаясь, подала ему руку и он пожал ее, то отметил, что и рука у нее была белая и твердая, как мрамор. Сеньор Сентено все повторял, что, возможно, его гость увлечется кроликами и они вдвоем создадут коммандитное товарищество. Наконец, Сиприано Сальседо уселся на своего Огонька и, короткой рысью, обогнув колодец и поилки и помахав левой рукой на прощанье, скрылся среди темных зарослей падуба.