За столетие до Ермака - Каргалов Вадим Викторович (читаемые книги читать онлайн бесплатно .TXT, .FB2) 📗
Князь Курбский строго-настрого наказал детям боярским:
– За наряд отвечаете головой. Как выпалят – сомкнись впереди, остяков до тюфяка не допускай, рубись саблей, зубами грызи, но останови. По сторонам не смотри, воеводы сами подмогу пошлют, если надобно. Ваше дело – тюфяки беречь!
Григорий Поплева, Андрей Поршень, Григорий Желоб и другие княжеские дворяне поддакивать устали, а князь Курбский все наставлял, наставлял.
Видно, сам он был не вполне уверен, что поступает правильно, выдвигая тюфяки в чело полевой рати. Непривычно было так воевать, боязно. За потерянный наряд с воеводы спрашивали строго. Но Салтык говорил, будто бы в Диком Поле, куда хаживал он со служилым царевичем Нурдовлатом, тюфяки с собой возить привыкли и не единожды ошарашивали крымских людей огненным боем, малой кровью добывали победы. Может, и верно говорил Салтык, но ведь спросят дьяки в Москве: «Тюфяков и пищалей дадено было для похода столько-то, а сколько назад привезли?» Ему, князю Курбскому, ответ держать. Если даже поделят вину с Салтыком, то на обоих хватит – великая вина растерять наряд, никакие победы ее не искупят!
Может, раньше и не согласился бы князь Курбский с Салтыком, потому что привык думать: стародавнее, устоявшееся – лучше. Но больно уж круто ломается жизнь при нынешнем государе Иване Васильевиче, не знаешь, за что держаться, за старое иль за новое. Многие знатные, за старину ратовавшие, в опале оказались. Это в прошлые устойчивые времена опалы не больно-то опасались. Обидится опальный боярин – и к другому князю отъедет, и снова в милости. Ныне же ни у кого, кроме великого князя Ивана Васильевича, милости не найти. И недоостеречься страшно, и переостеречься – тоже. Нет ныне устойчивости, нет!
Взять этот самый сибирский поход. Разве так раньше в походы ходили? Положи всю чужую землю пусту, жги села и забирай пожитки, пленников с собой уводи, чтоб оскудел вконец неприятель, – и похвалы удостоен будешь! А ныне? Велено не кровопролитием искать новые землицы для государя, но миром. Нехристей, сыроятцев, идолопоклонные народцы не обижать без нужды! Господи, какие смутные времена наступили!
Трудно принимал князь Федор Семенович Курбский Черный новшества, но явно противиться не смел. И не только строгий государев наказ вынуждал князя смиряться. Все чаще казалось Курбскому, что есть в этих новшествах какая-то потаенная великая правда, которая не вмещается в границы привычного, и что Салтыку эта правда доступна, а потому он – сильнее…
Завтра радостный, прямой бой – лоб в лоб – с Молданом, без хитрости. По душе такой бой князю Курбскому. Скорее бы завтра!
Назавтра Федор Курбский действовал так, как привык, – отважно и бесхитростно. Большую рать, высадившуюся с судов на песчаный берег, он построил плотными рядами и двинул прямо в распадину. Впереди и по бокам – дети боярские в кольчугах и панцирях, с изготовленными ручницами, в середине – тюфяки на полозьях (каждый тянули веревками десятки ратников), корзины с огненным запасом. За детьми боярскими – устюжане, вычегжане, вымичи, великопермцы, длинные копья, как частый ельник, волнуются. Под княжеским стягом с ярославским свирепым медведем – сам Федор Семенович, а под другим стягом, с ликом святого Георгия на украшенном лентами древке, – священники Арсений и Варсонофий в златотканых ризах, кресты к нему воздели, благословляя воинство. Трубят боевые трубы, пронзительно взвизгивают сурны. Воеводы стучат в небольшие медные барабаны, поторапливая воинов. В конном бою такие барабаны обычно к седлам привязывают, но здесь в войске лошадей нет, барабаны несут в руках холопы, торопливо вышагивая рядом со своими господами. Оглушительно рокочет набат – огромный, украшенный медными бляхами барабан, который несут на шестах дюжие ратники; два оголенных по пояс послужильца князя Курбского непрерывно взмахивают тяжелыми деревянными билами.
Так, с ликующими трубными возгласами, веселым барабанным боем, лязгом оружия и тяжелым топотом многих сотен воинских сапог, всползала на гору рать князя Федора Семеновича Курбского Черного, и казалось, не было на земле силы, чтобы ее остановить…
Это истинно был час князя Курбского, неповторимые мгновения, ради которых стоило жить, смиряться перед необходимым, соглашаться с нежелательным!
Потом, в горькие минуты разочарований, Курбский часто вспоминал торжественное воинское шествие на иртышскую гору, и не утратами и разочарованиями вдруг представлялась ему прожитая жизнь, а ярким взлетом, вот таким изведанным счастьем!…
А ушкуи воеводы Салтыка тихо пробирались под самым обрывом, скрытые крутизной и прибрежным лесом от посторонних взглядов. Возле оконечности мыса Салтык приказал остановиться. Ушкуи тесно сгрудились, покачиваясь на волне.
Здесь был еще Иртыш, великая река Обь открывалась дальше, за мысом, но уже видно было, как текут, не перемешиваясь, две речные струи: бурая, иртышская, и темная, с синевой, обская.
Где-то высоко, над горой, громыхнули тюфяки.
Салтык молча кивнул кормщику Петру Сиденю.
Снова заскользили по речной ряби ушкуи, огибая мыс.
С обской стороны гора тоже была высокой, крутой, но кое-где среди деревьев темнели расщелины; к каким-то из них выводили тропы, о которых рассказывал вогулич Кынча. А у самой воды берег песчаный, пологий. Наполовину вытащенные из воды остяцкие обласы покойно лежали на нем, задрав острые носы. Людей возле обласов немного, – видно, большинство воинов ушли на капище к Обскому Старику. Теперь не промедлить бы…
Гребцы на ушкуях, надсадно хрипя, рвали весла. Ушкуи с протяжным шорохом вонзались в песок. А на берегу – никого. Убежали остяки, бросили свои лодки. Только возле самого большого и богатого обласа, покрытого не берестой, а нарядными оленьими шкурами, встали рядком с десяток лучников и урт в круглом медном шлеме.
Салтык мигнул Андрюшке Мишневу:
– Живыми бери!
С разбойным свистом, размахивая кистенями, кинулись к остякам Андрюшкины шильники, проворные мужики в коротких кафтанах, с нечесаными бородами. А с другой стороны к урту сысольцы бежали, раскидывая сапогами рыхлый песок.
Остяки уронили луки, закрыли ладонями глаза. Урт в медном шлеме громко и пронзительно закричал, ударил кулаком по спине одного, другого, но люди его стояли столбами, будто окаменели от страха.
Тогда урт повернулся лицом к реке, отбросил меч. Неторопливо, высоко поднимая колени, обтянутые чулками из скользкой рыбьей кожи, шагнул к воде.
Остановились шильники и сысольцы, смолкли голоса на берегу.
Урт медленно уходил в Обь, не подвластный уже никому.
По колени вода, по пояс, по плечи…
Всплыли и вытянулись по течению две косицы, переплетенные красными лентами…
Медленно ушел под воду медный шлем, но людям с берега долго еще казалось, что он тускло отсвечивает в глубине…
– Красиво помирает! – восхищенно-завистливо шепнул Федька Брех. – Мороз по коже пробирает, как красиво!
Но Салтык не разделял Федькиных восторгов. Возможное упорное противление остяков – вот что он увидел в безрассудно-геройском поступке урта. И еще раз подумал, что только огненным боем, силой и страхом обский народ не взять.
Почему ушел в реку урт? Из верности князю Молдану! Как в бога, верят остяки в своего князя! Хорошо это или плохо для государева дела? Как повернуть, может, и хорошо. Вера и верность могут сохраниться, если даже Молдан окажется пленником…
Брать надобно князя Молдана, непременно брать!
Кынча подсказывал:
– Против Молданова обласа начинается одна тропа, а дальше, за каменной осыпью, – другая.
Стоят полукругом Федор Брех, шильник Андрюшка, Тимошка Лошак, московские послужильцы Василий Сухов, Иван Луточна, Черныш, Шелпяк. Два засадных полка, по сотне добрых воинов, уже тронулись к тропам.
– Ты, Василий, со своими товарищами к дальней тропе иди. Тимошку с собой возьми! – распорядился Салтык. – А ты, Федор, с шильниками – ближней тропой.
Побежали начальные люди – догонять свои засадные полки.
