Салават Юлаев - Злобин Степан Павлович (читаем книги .TXT) 📗
— Все знают, что у тебя скрывается русский. Если ты не крестился, то выдай начальникам беглеца. Мы отдадим русского русским.
— Он мой гость! — возмущённо сказал Салават. — Ты, отец, знаешь, чему ты меня учил? Гость есть гость!
— Тогда Бухаирка прав. Значит, ты русский! Прощай! Ты не сын мне! — воскликнул Юлай. Он вскочил на коня и умчался.
Возмущение кипело во всём существе Салавата. Он довольно был сам беглецом, скрывавшимся от властей, чтобы каждый беглец стал ему братом и другом. Русские привечали и укрывали его. Он готов был драться за гостя, как за родного… Нет, он не выдаст его никому. Если писарь сумеет поднять народ на облаву за беглым, Салават убьёт шурина, но не выдаст гостя.
ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ
Наступила осень. По утрам в горах иней покрывал сединой травы, и хотя полуденное солнце пыталось им возвратить молодость, но бурый цвет смерти и разложения с каждым днём все больше сменял жизнерадостную зелень степей и лесов.
Настала пора возвращаться к зимовью в аулы, но начатое неподчинение начальству грозило тем, что на зимовки сразу нагрянут солдаты, стануть брать лошадей, а может быть, и людей. Многие уже раскаивались в том, что ушли в горы, а не погнали сразу лошадей. Но вместо того чтобы решиться на что-то, башкиры ещё оттягивали время, оставаясь на горном кочевье.
Юлай призвал к себе стариков на совет; сварил большого барана. Долго сидели старики, обдумывая, что делать, и наконец решили сменить ещё раз место кочевья и двинуться ближе к зимовке, а там уж разведать, что собирается с ними делать начальство.
И вот едва основались шайтан-кудейцы на новом кочевье, как женщины, выйдя доить кобылиц поутру, увидали с горы приближающихся к кочевью солдат. Подруги кочевников не хуже мужчин умели скакать верхом. Одна из них мигом примчалась к кошу Юлая.
— Солдаты! — тревожно выкрикнула она. — Солдаты едут, агай!..
Солдаты были ещё далеко, когда высланные в дозор сыновья старшины Сулейман и Ракай убедились, что женщины были правы, что не страх обманул их. Солдат было семь человек, они ехали не очень спеша. За плечами у них были ружья, на головах кивера.
На всякий случай Юлай приказал сгонять в лощину к речке коней, чтобы сказать, что кони готовы, их только осталось отправить, куда укажет начальство.
Сам Юлай пошёл одеться по форме торжественно, как полагалось при встрече начальников. Он волновался, не так пристегнул саблю, долго не мог нацепить медаль, раздражённо покрикивал, чтобы скорее кололи барана и варили мясо… Но все успелось, всё было сделано, когда наконец появились солдаты и с ними писарь, который успел их встретить, будто бы невзначай.
Разодетый, торжественный старшина вышел из коша на зов Бухаира.
— Капрал к нам с какой-то бумагой, Юлай-агай, — почтительно поклонился Юлаю писарь.
Капрал и солдаты сошли с лошадей, солдаты построились в ряд. При взгляде на них Юлаю стало не по себе — сразу припомнился тот день, в который была сожжена их деревня. Однако на этот раз солдат было мало. Семеро солдат не посмеют напасть на народ. Эта мысль несколько успокоила старшину. Капрал вышел вперёд, вынул из сумки пакет с сургучными печатями.
— Ты старшина… Шай-тан-Ку-дей-ского юрта, Юлай Аз-на-ли-хов?.. — с трудом прочёл капрал на пакете.
— Я — старшина Юлай.
— Салам-алейкум, старшина! — дружелюбно приветствовал капрал.
— Здравия желаю, капрал! Здорово, солдаты! — молодецки выкрикнул по-русски Юлай и протянул руку капралу. — Я сам, ведь сказать, капрал, как и ты. В поход гулял много… В чужой стороне гулял. Прусский царь Фридкагонял!
— Ещё раз, коли так, здоров, камрат! — весело воскликнул капрал, второй раз пожав руку Юлая.
— Ещё раз здоров, камрат! — отозвался Юлай. — Ну, какой там бакет притащил?
— Держи бакет. Прочтёшь — сам узнаешь.
Юлай принял пакет, почтительно поглядел на красные сургучные печати, надорвал край и подал писарю.
— Читай-ка…
— «С получением сего указа тотчас, немедля, надлежит тебе, старшине Юлаю, собрать своего юрта лучших жигитов сотню, одвуконь, в сёдлах с сайдаками, стрелы да пиками…» — читал Бухаир. — А много ведь будет сотню, — сказал он капралу, прервав чтение. — Мы и так ведь злодея поймаем: недалеко искать-то — все знают! Гляди-ка, начальник капрал, что я нашёл…
Бухаир сунул руку за пазуху и торжествующе вынул кандалы с распиленными наручниками.
— Наверно, недалеко ушёл вор! — сказал он.
У Юлая стеснило дыхание. Как ни раздражал его Салават своим упорством в выдаче русского беглеца, он надеялся, что тот сам уберётся с кочёвки. Предательство писаря ставило под угрозу не только Салавата, но и его, старшину, чей сын оказался укрывателем беглеца. Юлай силился что-то сказать, но слова не шли в голову. Он вдруг вспотел от волнения.
— Раз цепи ведь снять изловчился, теперь его где поймаешь! Теперь не поймать!.. — пробормотал старшина.
— Я знаю, в какой стороне искать! Вон там! — указав в сторону Салаватова коша, злорадно сказал писарь. — Никуда не уйдёт!
— Плохой ты, писарь, угадчик! — с насмешкой прервал капрал. — Какое нам дело, что ты железки нашёл! Кто потерял, тому, знать, ненадобны больше! А ты нашёл — твоё счастье: надень на себя да носи!.. Читай-кося лучше бумагу!
— «…с сайдаками, стрелы да пиками, и привести тех сто жигитов самолично к ратной её величества государыни службе на Стерлитамакскую пристань, к его высокоблагородию асессору Богданову…»
— Вот и опять, старшина, воевать пойдёшь! — весело воскликнул капрал.
— Нам воевать ведь не ново дело! Начальство велит — и пойдём, да с кем воевать-то? — спросил Юлай, у которого отлегло от сердца. — Всю, что ли, писарь, бумагу читал?
— «…асессору Богданову, — продолжал Бухаир, — против бунтовщика и вора, беглого донского казака Емельки Пугачёва, который предерзко, приняв на себя лжесамозванное именование покойного императора Петра Третьего Фёдоровича, возмущает толпы воровского сброда против законной государыни нашей божьей милостью императрицы Екатерины Алексеевны…»
— С немцами воевал ведь, значит, а нынче как — с русскими воевать, выходит?! — в недоумении развёл руками Юлай.
— Что врёшь? — строго одёрнул капрал. — На воров зовут — не на русских!
— «Памятую твою, старшины Юлая, воинскую службу и милостивое награждение тебя медалью, настрого указую вести свою сотню без проволочки…» — продолжал читать Бухаир.
— Мы службу ведь знаем! — тронув свою медаль и выпятив грудь, гордо сказал Юлай.
— «…а старшинство твоё и юртовую печать препоручить, до возвращения твоего, юртовому писарю… — Бухаир остановился, словно не веря своим глазам, ещё раз всмотрелся в бумагу и с гордым самодовольством внятно прочёл: — юртовому писарю Бухаиру Рысабаеву…»
Захлебнувшись восторгом, писарь смотрел в бумагу. Буквы и строчки прыгали перед его глазами…
— «…писарю Бухаиру Рысабаеву!..» — ещё раз, громче прежнего прочёл он.
— Вся, что ли, бумага? — спросил Юлай. Он почувствовал, что Бухаир уже не покинет старшинства, если усядется надолго его заменять. Кровь бросилась в голову старшине… Но, может быть, там, в конце злосчастной бумаги, есть что-нибудь, что спасёт. Ведь бумаги начальства хитры. Часто в самом конце бывает такое, что все повернёт на другой лад. — Вся, что ли, бумага? — строго спросил он ещё раз писаря.
— Нет, ещё тут, — смущённый и сам откровенностью своего восторга, пробормотал Бухаир. — «А с тех, кто пойдёт с тобой в поход, по указу Исецкой провинциальной канцелярии лошадей на заводы не брать да с их отцов и братьев и с матерей и с жён та налога слагается ж…»
— Вот спасибо, капрал! Народ рад будет, значит! — с искренней радостью поклонился Юлай капралу, словно он сам написал бумагу. — Ладно, что лошадей-то слагают… Айда кумыс пить, капрал. Идём, что ли! — позвал старшина.
В большом казане уже варился отъевшийся жирный баран. Собаки с рычанием растаскивали в стороне его кишки. В двух женских кошах старшинской кочёвки хлопотали над лакомствами. Солдаты мирно составили ружья в козла, разнуздали своих лошадей и развалились возле костра перед кошем старшины, дымя табаком. Осеннее бледное солнце разогрело поляну над речкой, и всем были радостны прощальные тёплые лучи, которые оно посылало с холодеющего неба…
