Дюрер - Зарницкий Станислав Васильевич (книги регистрация онлайн txt) 📗
Шел Дюрер к венецианским художникам с открытой душой. А встретил с их стороны сдержанность и подозрительность. Было это отчасти объяснимо: начало Немецкое подворье большие строительные работы, сулившие значительные заказы, и вдруг ни с того ни с сего появляется в Венеции немецкий художник, пользующийся уже известностью и, как видно, их конкурент. Ведь слухи о том, что именно «мессеру Альберто» будет поручено писать алтарь для церкви святого Варфоломея, распространились по городу. Джорджоне, правда, подлинные чувства умело скрывал. Даже разрешил посещать его мастерскую и познакомил немецкого маэстро со своим методом письма. Удивило Альбрехта, что пишет Большой Георг свои картины без всяких эскизов, будто повинуясь минутному вдохновению, потом начинает сразу же писать красками. Множество незаконченных работ стояло у стены: вдохновение мастера иссякло, и им предстояло ожидать, когда оно снова посетит художника. Дюрер сразу же заметил, что со времени его первого посещения Венеции сделали тамошние мастера значительный шаг вперед в искусстве колорита. Но композиционные решения Джорджоне не понравились — нет порядка, сплошная асимметрия! Единственно чему можно было бы здесь поучиться — передаче светотени.
В мастерской Джорджоне встретил Дюрер впервые рыжего юношу, который, словно оруженосец, повсюду сопровождал Георга. Так состоялось его знакомство с молодым Тицианом. Оказалось, что и он учился у братьев Беллини, потом ушел к Джорджоне и теперь работает вместе с ним. О Джанбеллини говорил Тициан сдержанно и, как показалось Дюреру, даже с некоторым раздражением; нет, он не порочил его мастерство. И вместе с тем, как и его старший друг, был сердит; Джанбеллини, захватив в городе все привилегии, препятствует молодым пробивать себе дорогу. Вот и теперь приходится опасаться, что отобьет он заказ Немецкого подворья — ему это ничего не стоит при той поддержке, которую оказывает ему нынешний дож Леонардо Лоредан. Тем не менее Тициан сопровождал Дюрера в церковь святого Захария, где находился только что законченный Джанбеллини алтарь, и расхваливал его как последнее достижение венецианской живописи. Да, не притупила старость способности Беллини всегда искать новое. Отказался он окончательно от миогофигурных композиций — свел здесь число персонажей картины до четырех. Зато какая монументальность, какое умелое размещение фигур в пространстве, какая точная передача архитектурного окружения! Ничего лишнего, ничего, что рассеивало бы внимание! Колорит сведен к двум-трем основным тонам. Подобную же манеру Дюрер подметил еще у Джорджоне. Но у того это пока что было поиском, а здесь — зрелое мастерство. Нет, что и говорить — велик, безусловно велик этот старый Джанбеллини!
Тициан просил у Дюрера разрешения посещать время от времени его мастерскую, которую тот оборудовал в доме Пендера, где остановился. Просьба произвела на Дюрера благоприятное впечатление: знал, что в Венеции этого не требуется — здесь художники писали обычно в окружении своих знакомых, которые давали им советы и развлекали за работой рассказами, В немецких же землях такого обычая не было, и проявленное со стороны Тициана уважение растрогало его: конечно же, молодой друг будет желанным гостем. Нет у него секретов от венецианских коллег.
Только вот большой вопрос, когда удастся начать писать — ведь старшины подворья заказа пока что не передали. Это ставило его в трудное положение. Альбрехт надеялся, что получит задаток, который обеспечит ему на первое время беззаботное существование. Пришлось срочно заняться распродажей привезенных картин и гравюр. В торговых делах опыта у него нет, и никто ничего толком посоветовать не может. Надо искать перекупщиков. Поставленные ими условия повергли Дюрера в уныние: половина выручки мастеру, половина им. На меньшую долю не согласились даже тогда, когда узнали, что перед ними сам мессер Альберто, живописец из Нюрнберга. Конечно, знают они его имя и его работы, однако пусть не в обиду маэстро будет сказано: уж очень он плодовит, все лавки забиты его гравюрами. Можно поэтому понести и убытки. Приобрел Дюрер несколько «своих» гравюр и отправился с ними в Синьорию, к казначею-прокуратору, главе корпорации венецианских живописцев, просить защиты от людей без чести и совести, которые обкрадывают его, подделывают его работы.
Казначей-прокурор, перебирая янтарные четки, бросал исподлобья хмурые взгляды на Дюрера. Он-то лично разделяет возмущение мастера, но при чем здесь Синьория? Да и верно ли то, что это подделки? Может быть, просто заимствование. Тогда Дюрер только гордиться должен: раз воруют, значит, есть что украсть. Вряд ли это скажется существенно на доходах художника. Уже одно то, что получил мессер Альберто заказ на алтарь, возместит с лихвой убытки. Кроме того, венецианские мастера жаловались, что отбивает Дюрер у них верный заработок. Может, узнав об этом, сменит уважаемый мастер свой гнев на милость?
Рассказал живописец о своем визите к прокуратору на подворье, но поддержки не нашел: кто же жалуется на тех, с кем предстоит иметь дело долгое время? Полюбовно надо договариваться. Здесь ведь ничего не прощают. А что, если прокуратор «посоветует» отдать заказ другому? Прокуратор, правда, этого не сделал. Видимо, решил — не стоит пока ссориться с немцами. Дюрер заказ получил: алтарь для церкви святого Варфоломея на тему «Праздник четок», прославляющий богоматерь.
Сразу приступить к его выполнению Дюрер не мог. В каждом письме напоминал ему Пиркгеймер о долге и настойчиво просил, чтобы к рождеству обязательно прислал бы перстни и книги. Книги нужны для работы, перстни — для подарков друзьям, которых, по слухам, доходившим до Альбрехта, у Вилибальда стало еще больше. Очень быстро рассеялась печаль жизнелюбца-патриция. Снова веселился он напропалую, снова лилось рекою вино в доме на Главном рынке и хороводом вились вокруг Пиркгеймера женщины. Книги больших хлопот не доставили — их быстро подобрали по пиркгеймеровскому списку. А вот с перстнями и камнями пришлось повозиться.
Отправил Вилибальду все, что тот просил, и, облегченно вздохнув, приступил в январе к подготовке холста для «Праздника» и закупке красок. Дюрер рассчитал: если он постарается, то закончит алтарь к пасхе 1506 года, после чего положит в карман сто десять рейнских гульденов и будет искать другие заказы. Наверняка «Праздник четок» удастся, так что в работе недостатка не будет. Почему-то не сомневался в этом. Настроение стало еще лучше, когда получил от посредников деньги за проданные картины и гравюры.
Все было бы хорошо, если бы Пиркгеймер оставил его в покое: почти все перстни прислал назад — потребовал обменять и купить на те же деньги жемчуга. Сначала Альбрехт пытался выполнить Вилибальдовы просьбы сам. Но потом увидел — не справится. Попросил помощи у знакомых. Февраль прошел в этих заботах. «Праздник» почти не двигался с места. Терпению пришел конец, когда Вилибальд возвратил еще один перстень. Продав его с убытком и купив новый, отправил Пиркгеймеру, приложив злое письмо, мол, последний раз оказывает ему подобную услугу. Если и теперь не угодил Вилибальдовой шлюхе, то пусть Пиркгеймер выбросит перстень в отхожее место и больше его не тревожит.
Написать-то написал, а поручения продолжал выполнять. Нельзя обижать друга, ибо он не только ссудил ему деньги на поездку, но и взял все заботы о его семье. Одному Пиркгеймеру доверил Дюрер свою тайну: несмотря на обещание, данное Агнес и матери вернуться домой весной, решил он пробыть в Италии значительно дольше. В своих письмах родным будет он сообщать, что вот-вот приедет, а на салом деле пусть Вилибальд его скоро не ждет. Постарается Альбрехт здесь, в Венеции, и ума-разума поднабраться, и заработать как можно больше, чтобы разом со всеми долгами расплатиться.
Задумано было хорошо — только не принял во внимание мнения венецианцев, особенно художников. К немцам вообще в городе лагун стали относиться хуже после того, как пронюхали, что собирается император Максимилиан вмешаться в итальянские распри, идти против Венеции. Случайно или не случайно, но слишком часто уж стали вспыхивать пожары в домах, где проживали «немецкие варвары». Даже неустрашимый Андрес Кунхофер, который вместе с купцом Антоном Кольбом, сманившим Барбари в Германию, вдруг объявился снова в Венеции и, по-прежнему каждый раз изъявляя «готовность служить Пиркгеймеру», просил Дюрера намекнуть их общему другу, что недолго ему быть «вечным студентом» и что хотелось бы вернуться в родные края, потому что не желает он больше оставаться в Падуе.
