Морские нищие (Роман) - Феличе Арт. (полные книги .TXT) 📗
Иоганн покачал головой:
— Спасибо, я не голоден. Да… те времена прошли…
— Что? — не поняла булочница. — Тревожные времена, что и говорить! Народ бежит из городов. Покупателей заметно меньше стало. Цены на муку и на все растут и растут… А вы про что, ваша милость?
— Нет, я про свое… — Иоганн осмотрелся кругом. — Если позволите, я бы очень хотел взглянуть на дом, на двор, на постройки.
Глаза булочницы стали круглыми от удивления. Что за диковинный приезжий! Хочет взглянуть на двор, на постройки, а на ее булки, на ее прославленные в квартале булки и не смотрит!
— Мои родители очень любили матушку Франсуазу, — спохватился Иоганн, — привозили и меня к ней не раз. Мне бы хотелось вспомнить детство…
Лицо булочницы расплылось в умильную улыбку:
— Ах, ваша милость, детство — золотая пора, сладко его вспоминать… Георг! — позвала она.
Из внутренней, такой знакомой Иоганну двери выбежал вприпрыжку мальчик лет шести и прижался к юбке матери. Иоганн почувствовал, как что-то сжало ему грудь. Вот так же и он прижимался когда-то к коленям матушки Франсуазы.
— Георг, сыночек, — чмокнула ребенка в голову булочница, — покажи их милости наш дом.
«Наш дом»!.. Иоганн готов был крикнуть от жгучей обиды.
Умное остроглазое личико мальчика повернулось к Иоганну. Маленькая рука потянула его за рукав:
— Пойдем, я покажу тебе наш дом.
— И дом, — пересилив себя, улыбнулся Иоганн, — и двор, и огород, и погреб…
— …и чердак! — восторженно подхватил Георг.
— Ну конечно, прежде всего чердак.
Булочница добродушно смеялась. Дверь снова заскрипела — вошла покупательница. Георг с важным видом пропустил Иоганна вперед:
— Не упади — здесь ступенька!..
— Знаю, знаю, мой маленький законный наследник, — говорил Иоганн и вспомнил, как сам смущался, сидя однажды на коленях тоже чужого ему юноши из дворца… Что-то сталось теперь с этим Генрихом ван Гаалем?
Иоганн бесцельно бродил по Брюсселю. С большим трудом ему удалось узнать про Розу, бывшую служанку «Трех веселых челноков». Оказалось, она с мужем, цирюльником Робертом, последовала примеру многих брюссельцев и уехала из Нидерландов не то в Англию, не то в какое-то другое протестантское государство. Город стал совсем чужим Иоганну. Ему не хотелось даже искать знакомых ткачей. Верно, и из них тоже мало кто остался в столице. Люди бегут с родины. Прежняя жизнь миновала бесследно. Надо начинать новую, на новом месте, с новыми людьми.
Роттердам, где он задержался почти на полтора года, тоже не дал ему никаких новых сведений о судьбе матушки Франсуазы. Иоганн и не очень надеялся на это. Он оставался в городе, чтобы вернуть деньги, которые положили ему в карман Бруммели. Ему хотелось быть теперь обязанным только самому себе. Люди и так более чем достаточно помогали ему столько лет!.. Давно пора платить старые долги.
Он поступил сначала простым грузчиком на верфь. Но соревноваться в этом тяжелом труде с опытными, взрослыми мужчинами оказалось скоро не под силу пятнадцатилетнему мальчишке. Он заболел и провалялся без настоящего ухода и помощи в какой-то лачуге на берегу Ротты. Малознакомая старуха, вдова рыбака, пожалела «тощего голландца» и выходила кое-как своими снадобьями. Иоганн попал в канатную мастерскую, где ему едва удавалось заработать на нищенское пропитание и ничтожную плату за угол в лачуге сердобольной рыбачки. Однажды он понял, что не сможет больше сохранять нетронутыми деньги Бруммелей. Голод слишком часто терзал его. Он решил отослать деньги в Гарлем, чтобы лишить себя соблазна истратить их. Но как отправить?.. Кому доверить?.. Судьба снова помогла ему.
Проходя как-то нарядной улицей Гоогстрат, он услышал разговор о находившейся поблизости конторе антверпенца Снейса. Снейс?.. Матвей Снейс?.. Где он слышал это имя?.. Ах да, ведь это маэстро, прощаясь, назвал богача-промышленника, к которому уехал ткач Лиар. Богатая контора имеет, конечно, постоянные сношения с торговым Амстердамом, а может быть, и с соседним с ним Гарлемом. Иоганн быстро нашел контору. И ему, правда не без труда, удалось повидать самого Снейса, к счастью только что приехавшего по делам в Роттердам. Крючковатый нос богача мало располагал к откровенности. Но делать было нечего. Иоганн объяснил, что ему нужно. Снейс хоть и насупил черные густые брови, однако обещал отослать деньги и письмо по назначению вместе со своими конторскими бумагами.
— Чем же ты будешь жить дальше? — спросил он хмуро.
Иоганн набрался храбрости и неожиданно для себя выпалил:
— Может быть, вы поможете мне заработать?
Так начались их отношения: богача и бездомного, в сущности, мальчишки. Снейс оценил, как товар, честность и молодой задор Иоганна и дал ему работу у себя в конторе.
Скоро из Гарлема пришло письмо с благословениями госпожи Бруммель, укорами маэстро за возвращение денег и продиктованная Эльфриде записка от Ирмы:
«Разноглазый, вернись. Нам скучно без тебя. А шпага висит над моей кроватью. Смотрю и плачу даже. А папа смеется и Фрида. Я рада, что ты не прислал лиара. Он счастливый. Пишет Фрида, а я еще плохо. Твоя сестра Ирма. Вернись».
Девочка напомнила Иоганну о монете, давно зашитой в подкладку куртки. Он почти забыл о ней. Может быть, она действительно поможет ему научиться ткацкому делу, если он отыщет знакомого маэстро ткача? Но неразговорчивый Снейс так и не ответил на вопрос, знает ли он мастера ткацкого ремесла Николя Лиара.
Время шло. Иоганну надоело сидеть в пыли конторских книг, счетов, накладных. Ему хотелось живой работы, хотелось видеть творения своих рук. В Роттердаме ему уже нечего было ждать — о судьбе матушки Франсуазы он ничего узнать не мог.
И вот Иоганн — чужой и в Брюсселе. В городе ощущалось глухое волнение. Тишина была полна чего-то настороженного. На бирже, куда с самого утра побежал булочник Ренонкль, чувствовалась непонятная суета. Никто ничего толком не знал. Все о чем-то друг друга спрашивали. Еще на заре, при входе в город, Иоганн был удивлен усиленными отрадами стражи. После полудня улицы начали быстро наполняться народом. Люди таинственно шептались, подвигаясь в сторону главных городских ворот. Кого-то, очевидно, ждали. На перекрестках замелькала стража. К шести часам волнение захлестнуло все кварталы. Иоганн еле протискивался сквозь густые толпы. Не успели луга Сенна закуриться вечерним туманом, как ожидание стало невыносимым. Люди, почти не слыша призывов к «Ave Maria», машинально снимали шляпы и крестились.
Перед самым заходом солнца напряжение наконец разрешилось — в городских воротах показалась длинная, стройная процессия богато одетых всадников. Они медленно въезжали в город. При виде их толпа разразилась рукоплесканиями.
Иоганну удалось наконец узнать в чем дело. Ему торопливо рассказали, что триста представителей дворян, войдя в тесный союз между собой, приехали в Брюссель подать герцогине-правительнице прошение об отправке в Мадрид нового посла. До получения королевского ответа они собирались настойчиво просить герцогиню приостановить действия инквизиции. По их подсчетам за время последних декретов в Провинциях казнено уже до пятидесяти тысяч человек. Посольство графа Эгмонта оказалось «увеселительной прогулкой», не принесшей никакого облегчения Нидерландам.
«Союзники» торжественно продвигались между горожанами, теснившимися по обеим сторонам улиц. Громкими криками брюссельцы приветствовали людей, решившихся открыто противоречить постановлениям короля. У дворца Нассау-Оранских процессия задержалась. От нее отделились два всадника и стали спешиваться.
— Да здравствует граф Бредеррде!.. — раскатилось в толпе. — Да здравствует наш весельчак!.. Буйная голова Бреде-роде!.. Да здравствует Людвиг Нассауский!..
Иоганн с интересом вглядывался во второго всадника, невысокого человека с живыми темными глазами и маленькой остроконечной бородой. Так вот он какой, этот знаменитый протестант, один из братьев Вильгельма Оранского!
