Первый великоросс (Роман) - Кутыков Александр Павлович (бесплатная библиотека электронных книг .txt) 📗
— A-а, старый сморчок, тоже мычишь? Вы тут что, все немые? — Схватив дедушку за ногу, потянул на себя. — Легкий, совсем высох!
Тут Щек подошел и ширнул засапожник Остену в спину. Тот, вроде как от неудобства, обернулся и глянул в глаза на широком лице. Взгляд получился насквозь. Оба стояли. Возле дверей молчали все.
— Выблудок! — Остен протянул руки к Щеку, но остановился — жизнь его гасла. — Ростанку я порешил, в поле, ха!
Щек еще раз ударил его ножом. Остен схватился за пронзенный живот и закатил глаза. Медленно валясь, прохрипел:
— Все-о-о…
Немного погодя, вошел Кучарук.
— Тебе, сопляк, жизнь надоела? — Он испытующе пялился на убийцу.
Щек смотрел через его плечо под ноги поречным.
— Он мать мою зарезал.
— А отца не зарезал? — Кучарук достал меч.
Щек заглянул в его глаза безразличным взглядом. Думал, соображая наскоро, что, заколов этого дружинника, неминуемо падет и сам от рук других. Ждал, тупил храбрый взор. Кучарук тоже почему-то судить не решался. Сзади подошел Хорсушка с окровавленным боком, осторожно охватив сзади уважаемого воина, развернул к двери. Все, посматривая на Щека, вышли.
Щек постоял, отер нож, снял колечко с Остена и сунул в карман. Вышел на улицу. Кмети рыскали по хутору в поисках железа.
— Обратно вертайтесь там же, я лодку для добра приведу! — крикнул щекастый везунчик Чубку и другим молодым парням. На пожилых, стоявших тихо тесным кружком, глаз не подымал. Найдя своего коня, выбрался наверх. По полю тоже бродили парни и собирали колонтарь. Проезжая мимо осчастливленного чем-то кметя, увидел в руках похвалявшегося воина снятую с мертвого конника броню.
— Дай глянуть!
Молодой нехотя отдал. Щек перекинул колонтарь поперек коня, рассматривая.
— Себе возьму — у меня нет!
Парень что-то возмущенно вякнул и закрутил головой.
— Дух вышибу, выжля! — не шутя, прохрипел Щек и в одиночку потрусил домой.
На том берегу его с нетерпеливым любопытством ждали. Никто и не сомневался, что он приедет. Ярик с Птарем привели по зову лодку, посадили Щека и стали рассматривать диковинную рубаху из мелких и крупных кол. Грести все не могли начать — щупали-теребили кола.
— Гребите, не вошкайтесь, ребятки! — прикрикнул велетень, и весляры, разложив кольчугу на четыре свои ноги, принялись работать. Коник с пыльной дороги ухнулся в реку и бодрым поплавком торчал позади из воды.
— Остен велел тебя к бранному делу приобщить! — обратился Щек к Светояру.
Тот, ничего не отвечая, отвернулся и пошел. Женская половина пытливо смотрела на ратника. Только Длеся собралась что-то сказать, как Щек произнес:
— Ну и пришлось отправить его за чур — там ему сподобнее, а нам веселее!
Светояр обернулся. Длеся охнула, прикрыв рот рукой.
— А поречные?..
— Хотел меня Кучарук напоказ порешить…
— Ну и?.. — испуганно спросил Ярик. Щек помолчал, весело посмотрел на Светояра, Стрешу:
— Да не порешил — такой расклад вышел… Братва, геть на мостки! Раненых будете перевозить…
…Настало странное время. В Поречном все двигалось ни шатко ни валко. Тягучая обстановка воцарилась в жизни его обитателей. Все сидели в теремке и выжидали чего-то, рассматривая и почесывая подсыхавшие коркой раны. Чего ожидали — не знал никто. Ковырялись без особого желания с колонтарями и оружием. Ражие кмети по полдня торчали в лесу, собирая ягоды и дергая корешки. За рекой росли черника, смородина, крыжовник. К Перунову лесу — земляника. Малинник был везде, начиная от тына Поречного. Даже подпирал пристань, высовываясь хлипкими макушками кое-где в щели.
Хорсушкино дело также было без определений. Возвернувшись из похода, узнал он о злодеянии над своей женой. Синюшка, прослышав о гибели Остена, не воспринял за трагедию смерть главаря, принявшись рассказывать без зазрения совести о надругательстве остальным. Рассказ тот немного взбодрил усталых ратоборцев. В сече потеряли девятерых, настроение было неясное, а тут забористая былинка, складная мужикам и утешная для баб. Девками проходили они это обучение. Приходил бледный Хорсушка, глазами выискивал подонков.
— Чего надо, паря? — спрашивал у него Кучарук.
— Надо погутарить с кем-то.
— Гутарь со мной, аль я тебе не надобен?
— Не надобен! — холодел Хорсушка.
— Тогда иди к себе. И вот что еще: ты реши, где будешь. Хошь — уйди совсем, хошь — останься. А из-за бабы, коль правилом вьешься под ее подолом, не пеняй на мужей наших! — Кучарук выделил слово «наших». — Мало ль девок мы привезли с округи, мало ль поотпускали? Таков предел у ихней воли.
Рыжий ушел, что-то поняв, в соседний теремок.
Кмети посоветовали позвать Козича и расспросить об общем складе. Опасались.
Пригласили Козича. Поздней ночью пошли за ним трое самых почитаемых и достойных, в возрасте. Тем выказывалось уважение к нему.
Козич пришел, настороженный вызовом и взбудораженный случившимся на его глазах посмешищем над Хижой. Мужики окружили его, спрашивали о здоровье, почему перешел в тот теремок и совсем не показывается тут на глаза.
— Я и здесь, и там, — улыбался хитрый Козич.
— Скажи нам, как поступить с делом. Остена, за коего ответ непростой еще держать, убил один из нас. Порешим мы парня иль нет — все равно приедут и спросят про человека своего. А мы им — или голову убивца, или живого — разницы немного.
— Я разумею, что Остен не человек был, а человечишко князю. На службе недолго… Да и не служил-то толком! — Ответом таким Козич показывал знание свое этого дела и чуткое участие в сложной ситуации. Молодые пока молчали, говорили пожилые.
— А может речной посадник Стефан по слуху чужому прийти с дружиной и осудить нас, не разобравшись? То ж лучше нам сойти загодя? — встрял Усь.
— Думаю, по слуху может прийти скоро. А может явиться, когда обещался. С вами он не знаком ни с кем. Его посадник убит…
— Мы скажем, что пал в бою, — уточнял Куча-рук. — Ведь скажем, брата, ради мира-то?
— Скажем! — проголосили браты.
— Найдется вошка и укусит в пашину — продаст! — насторожил собрание Козич. Помолчали.
— Значит, наше дело гиблое? — переспросил Кучарук.
— Так выходит… — ответил Козич, покачивая головой и пряча лукавые от темной жизни очи.
— Уходить, стало быть, куда-то треба… — Куча-рук вздохнул.
— Со складом как быть? — обеспокоился кто-то из молодых.
— Заберем с собой. Надо же где-то развернуться! — твердо объявил Усь, и все покосились на Козича. Козич что-то занервничал, и Кучарук спросил:
— Мошна на месте?
— На месте, тут она… — Ткнул пальцем в потолок хранитель.
— Принеси, добрый человече, поглядим!
Козич заковылял неуверенной походкой наверх.
— А я думал, уж склад сгинул! Аль в том теремке поделен! — пошутил Синюшка.
— Погодь ты с потешками! Ступай лучше, помоги ему, право…
Синюшка поднялся. Через время вернулись оба, неся небольшой ларчик. Когда открыли, удивились все: ларь был почти полон. Куски рубленого золота и серебряные гривны, перстни с камнями и без, целые да разбитые камни-самоцветы, ожерелья и серьги… Почти никто не видел всего этого сразу. Но Усь заметил:
— Что тут есть, все я помню — добыча наша. А скажи, мил человек, твое-то уже иссякло?
— Да сколько ж можно ему быть? Иссякло.
— А может, ты перетаскал свое Хорсушке? — съязвил Чубок.
— Ты меня, выжля, не пытай — мал еще.
— Я не пытаю. У нас вопросы запросто ко всем. Чего ты, Козич?
— Не люб ты ему! — За спинами хихикал шустрый шестнадцатилетний Синюшка.
Улыбнулся и Козич — да такой широкой улыбкой, что старые щеки его приятного лица, расплывшись, выказали очень забавного и милого человека. Все умилились и забыли, о чем шел разговор. Первым очнулся Чубок:
— Уходить — так летом!..
Задумались. Потом отнесли ларчик наверх, ничего не решив, и проводили Козича.
На следующий день Хорсушка поселился вместе со всеми. Конечно, ходил иной раз к жене, но тут же возвращался.
