Великая Скифия - Полупуднев Виталий Максимович (серия книг .TXT) 📗
Раздался всеобщий хохот.
Хрисогон задержался около царя и с комическим вниманием разглядывал задремавшего Тойлака.
– Чего уставился? – спросил царь не очень ласково.
Хрисогон заюлил, закривлялся, как бы в смущении, остановился перед царским столом.
– Слушай, мой друг, – сказал он негромко, чтобы не услыхали пирующие, – тебе представляется прекрасный случай, которого не скоро дождешься вновь…
Он мигнул в сторону жреца.
– Ну? – лениво спросил захмелевший царь. – Что это за случай?
– Хе-хе-хе!.. Отвернуть безбородому голову и направить его с посланием к батюшке Скилуру в страну теней!
Лицо Палака вытянулось, изобразив на мгновение подобие испуга. Он быстро овладел собою и, хмурясь, покосился на дремлющего энарея, после чего повернулся в другую сторону, где беззвучно хохотал Раданфир.
Неожиданно, схватив наполненный фиал, Палак с маху надел его на голову шута. Вино красными струями потекло по щекам ошеломленного насмешника, смывая румяна. Фиал был из бронзы и довольно тяжел. Но шут быстро пришел в себя и продолжал кривляться как ни в чем не бывало.
– Ты возложил на меня тиару! Теперь я жрец эллинского бога Диониса! Ты должен уважать меня не меньше, чем безбородого, и бояться! Хо-хо-хо!
С фиалом на голове он прошелся между столами. Упившиеся и объевшиеся гости мало обращали на него внимания. Одни продолжали тянуть нескончаемую песню, другие о чем-то спорили, хватаясь за кинжалы, третьи просто осовели и медленно жевали мясо, уставясь бессмысленным взглядом в пустоту. Один бородач остановил помутневший взор на странном плясуне, хотел было вынуть меч, чтобы ударить его, но, пошарив у пояса, не мог найти рукоятки и изругался. Его сосед схватил с блюда баранью ногу и подал ее шуту со словами:
– На, поешь.
Тот взял кость обеими руками и стал жадно рвать с нее зубами остатки мяса. Подскочил к царю.
– Это мой скипетр, – ломался он, громко чавкая. – Если не золотой, не беда. Зато съедобный! Им можно питаться в случае неудачи.
Палак полушутя, полусерьезно обругал шута и бросил в него глиняным кувшином. Шут увернулся. Кувшин ударился о колонну. На пол посыпались черепки.
– Опять мимо! – жалобно завопил потешник. – Мой бедный Палак, когда же ты научишься попадать в цель?.. Впрочем, сейчас можно произвести «суд черепков» по-эллински. Достаточно каждому написать на них имя… – он показал пальцами на поникшую голову жреца, – его… Хе-хе!
Тойлак посвистывал носом и шлепал во сне губами, привалившись к стене. Палак погрозил кулаком.
– Смотри, дурак, я не позволю тебе насмехаться над главным жрецом скифских богов!
– А я не хочу тебя слушать, я тоже жрец!
Палак с кислой миной протянул руку к вину. Хрисогон ловко подхватил чашу и подал ее царю.
– Я бы вполне заменил тебе этого… – мигнул он на Тойлака, – ведь мешать легче всего.
– Вот он проснется, я ему все передам.
Хрисогон вздохнул сокрушенно.
– Ах, дружок мой! Ты не только не слушаешь благих советов, но и не ценишь истинных друзей! Ну, скажи: куда ты без меня? Опять в степь?
Он увертывается от царского кулака и подставляет под удар подушку.
– Бей ее!.. Ведь на ней ты в прошлом году проспал победу!
Царь плюет в досаде и обращается к Раданфиру.
– Помоги мне, – говорит он невнятно.
Появляется закутанная фигура женщины. Она с поклоном молча подает царю блюдо, покрытое шитым полотенцем.
– Чего там?
Под полотенцем оказался заморский плод – персик. Царица на языке восточной аллегории напоминала о себе.
Палак прикрыл блюдо, не тронув персика.
– Иди…
Женщина поклонилась и исчезла.
Палак поднялся на ноги и с помощью Раданфира и шута вошел внутрь дворца, бормоча:
– К царице не пойду… Хочу спать…
Никто не обратил внимания на уход царя. Все дошли до сонного оцепенения и, повалившись один на другого, храпели на разные лады.
Тойлак приподнял голову и посмотрел в сторону ушедших. Медленно поднялся на ноги и, придерживая полы своего балахона, направился к противоположной двери, шагая через пьяных.
Площадь также стала утихать. Словно тени, двигались сторожевые. Стали слышны отдаленные оклики часовых на стенах города. Лаяли собаки. Иногда сквозь наступающую тишину прорывалась пьяная песня.
Неаполь Скифский готовится заснуть, охраняемый ночной неусыпной стражей.
6
Царя раздевают и укладывают на мягкое ложе. Хотя он и под винными парами, но сразу не засыпает.
– Ты, Раданфир, – говорит он, – иди проверь все… А ты, шут, останься, расскажи что-нибудь.
Хрисогон знает, что царь любит вспоминать сказки детства и с простодушным вниманием слушает необыкновенные рассказы о дальних странах.
– Слушаю и повинуюсь, государь, – отвечает шут, усаживаясь на полу около царского ложа. – Я расскажу тебе о блаженных людях северных стран, которые не знают печалей и раздоров. Пресытившись наслаждениями, они бросаются с высоких скал в море и считают такую смерть наилучшей…
– Не надо… что-нибудь другое!
– Говорил ли я тебе о далеких аримфеях? У них находят убежище все, кто хочет избегнуть гибели от руки своих или врагов…
– К черту аримфеев, шут! Ты, кажется, продолжаешь свои дурацкие намеки…
Хрисогон закусывает губу, чувствуя, что попал не в такт. Подумав, продолжает:
– Ну, тогда послушай о фанесиях с огромными ушами, которые как плащ спускаются до земли и служат этим людям вместо одежды. Или о людях с конскими ногами. Они живут в тех лесах, где деревья плачут, подобно людям…
– Плачут деревья? – с детской интонацией спрашивает царь.
Глаза его закрыты.
– Да, плачут! Их слезы падают в море и застывают на его дне в виде желтых камней. Люди достают эти камни и варят в сале молочных поросят, а потом полируют и продают под названием янтаря. Камень янтарь имеет силу, он притягивает сухие листья и соломинки. Он помогает тем, у кого на шее растет опухоль или часто бьется сердце…
Палак щупает рукой левую половину груди, потом шею.
– Есть янтарь желтый, как мед или конская моча, есть похожий цветом на заморское вино… вот…
Рассказчик достает откуда-то ожерелье.
– Вот они, эти камни, мой друг!
Палак вздыхает.
– Это интересно, – шепчет он, – но все это я уже давно знаю… Говори еще что-нибудь.
– Ну, тогда я расскажу тебе старинное эллинское предание о том, как Орест и Пилад, два грека, посетили берега Таврики. Орест, сын предательски убитого Агамемнона, в припадке гнева убил Клитемнестру, мать свою, и ее любовника Эгисфа. Эринии преследовали его и разжигали его неистовство. Через сновидение он получил указание похитить Артемиду Таврическую, то есть таврскую Деву, деревянный кумир, который стоял тогда на мысе Парфений, в ста стадиях от теперешнего Херсонеса… Эта богиня стояла в храме с огромными колоннами и была послана таврам богами с неба. Сорок ступеней вели к тому храму. Богине, как это принято у тавров, служили жрицы, старшая из них отсекала пленникам головы и водружала отсеченные головы на высоких кольях…
– Они и сейчас делают это, – шепчет царь, преодолевая дремоту.
– Когда Орест и Пилад предстали перед богиней, там жрицей была гречанка Ифигения, сестра Ореста. Но он не знал этого.
– Вранье!.. – в полусне возражает Палак. – Вранье!.. Греки мастера выдумывать. Ты начнешь рассказывать, как Орест и Пилад сговорились с Ифигенией и украли у тавров их богиню… А на самом деле ее херсонесцы и поныне держат у себя. Это они, а не твой Орест отняли богиню у глупых тавров… Я мог бы тебе рассказать другую сказку – как тавры много раз пытались похитить богиню у херсонесцев… И сейчас опять пытаются. Мне Вастак-лазутчик недавно говорил об этом… Я велел Вастаку помочь им! Потеря богини ослабила бы дух херсонесцев и помогла бы нам покончить с Херсонесом… А теперь – спать…
Ровный храп означает, что царь уснул.
Лицо шута становится задумчивым и серьезным. Он тихо встает на ноги и бесшумно уходит. В коридоре встречает Раданфира с двумя стражами.
