Проконсул Кавказа (Генерал Ермолов) - Михайлов Олег Николаевич (читать книги онлайн полностью .txt) 📗
Таковы были союзники русских в борьбе с общим врагом: один, австрийский император, молил Наполеона в 1805 году о пощаде Вены; через год другой, король прусский, старался сделать ему приятным пребывание в Берлине. Иначе угощали Наполеона русские в 1812 году в Москве, в теремах кремлевских…
Несмотря на все мольбы Фридриха Вильгельма, французский император не желал слышать о мире, и аппетиты его росли. Покончив с пруссаками, он обратился против русских и в середине ноября со ста-шестидесятитысячной армией двинулся к Висле. Наполеон стремился отрезать противника от границ России, окружить и уничтожить его, как это было сделано с австрийцами и пруссаками.
Русское командование своими противоречивыми указаниями, кажется, совершало все, чтобы облегчить Наполеону его задачу.
Перейдя границу, оба русских корпуса соединились в начале декабря в Пултуске, куда прибыл главнокомандующий. Он приказал Беннигсену выступить к реке Вкре; одной части корпуса Буксгевдена было велено двинуться туда же, но только несколько правее, через город Голимин; другая часть была направлена в угол между реками Бугом и Наревом для обеспечения левого фланга русских. Однако, получив сведения о приближении Наполеона, Каменский приказал всем войскам, направленным к Вкре, вернуться к Пултуску, где решился принять бой. Через несколько часов престарелый фельдмаршал отказался и от этого намерения. Он велел обоим корпусам отступать к границам России, а сам покинул армию.
Постоянные колебания Каменского привели к страшной путанице во всех передвижениях русских войск. Путаница эта была столь велика, что сбила с толку самого Наполеона. Предполагая, что русские собираются у Голимина, он направил туда главные силы, тогда как большая часть русской армии вернулась к Пултуску. К этому городу продолжал наступать лишь один корпус маршала Ланна.
Беннигсен решил действовать на свой страх и риск и принять бой у Пултуска. Русская конница атаковала с флангов обе половины неприятельского корпуса и понудила его к отступлению. Бой окончился 14 декабря в восемь вечера, в совершенной темноте. Потери русских достигали трех с половиной тысяч, у французов же – от семи до десяти тысяч.
В тот же день произошло славное для русского оружия сражение у Голимина, где отличился Ермолов, руководивший на правом фланге тремя ротами конной артиллерии. Здесь собрались под командой Голицына остатки разных дивизий, сбившиеся с пути вследствие беспорядочных распоряжений Каменского. Имея под началом сборный отряд, Голицын с утра до вечера держался против главных сил Наполеона и отошел лишь с наступлением темноты.
Несмотря на удачный исход боя при Пултуске, Беннигсен ввиду превосходства неприятеля решил отступить по левому берегу Нарева. Наполеон не преследовал русские войска и расположил свою армию вокруг Варшавы на зимние квартиры.
В это время был получен приказ о назначении Беннигсена главнокомандующим всей армией; Буксгевден уехал из войск, и двоевластие было наконец устранено.
Беннигсен упустил случай разбить отдельно расположенные неприятельские корпуса. Он ограничил свою задачу прикрытием западной границы России и Кенигсберга, где находилась резиденция прусского короля. Наполеон, не зная этого, требовал от Бернадота завлекать русских как можно дальше в тыл, по направлению к Нижней Висле. Сам он с главными силами намеревался отрезать русских от границ их Отечества и прижать к морю.
К счастью, офицер, посланный Наполеоном к Бернадоту, был перехвачен гусарами Юрковского. Узнав об угрожающей армии опасности, Беннигсен стянул свои сильно разбросанные войска, за исключением прусского корпуса Лестока, и начал медленно отходить к местечку Прейсиш-Эйлау, где и решил дать сражение. Будь на его месте полководец суворовской хватки, он вместо ничего не дающей русской армии трехдневной ретирады предпринял бы наступательную операцию, которая бы опрокинула намерения Наполеона. Но все было пожертвовано в угоду ложному мнению, будто бы русскому войску выгоднее оборонительное, чем наступательное, действие.
Как будто за семь лет перед этим не было Суворова…
4
С рассветом 27 января 1807 года русская армия была поднята в ружье.
Еще курились костры на месте ночлега войск, которые черными полосами рассекали белое, незапятнанное поле будущего сражения. Перед Ермоловым, стоявшим на правом фланге с двумя конно-артиллерийскими ротами, простиралась обширная болотистая равнина, совершенно неудобная для наступательных действий, с замерзшими озерами, лед которых, однако, не выдерживал и тяжести всадника. Левее, за равниной, на центральной дороге смутно угадывался городок Прейсиш-Эйлау, занятый французами.
Командир роты капитан Горский ходил по позиции, проверяя готовность солдат. За три дня непрерывных боев в арьергарде князя Багратиона, превозмогая глубокие снега, бездорожье, батарейцы истощили свои силы до предела. Только мрак январских ночей прерывал кровопролитие, и солдаты кидались на мерзлую землю, чтобы забыться в коротком сне.
– Подымайся, сынок, – спокойно говорил Горский, тряся за плечо одуревшего от недосыпа солдатика. – Вон у тебя нос и щеки побелели. Я тебе сальца гусиного дам, а ты потри хорошенько… Ишь, апостол Тимофей, Тимофей-полузимник, миновал, а все студено…
Конную роту Горского Ермолов, командовавший у Багратиона всей артиллерией, использовал в арьергардных боях чаще – как самую подвижную.
– Харитоныч, господин Горский! – позвал капитана Ермолов. – Боюсь, что на этой позиции простоим мы без пользы…
– Что ж, Алексей Петрович, – возразил Горский, – не довольно ли мы несли француза на своих плечах?
– Нет, господин капитан, – смягчая улыбкой официальность обращения, сказал Ермолов. – Береги солдата до битвы пуще красной девицы, а уж во время боя не щади ни лошадей, ни людей!
Оба офицера замолчали, вслушиваясь в далекий шум, доносившийся из вражеского стана.
… Наполеон, полагавший, что русская армия разбросана и что перед ним только корпус Голицына, был изумлен неожиданной встречей со всеми нашими силами. Обманутый в своем стратегическом предприятии, он вознамерился давлением на левый фланг все-таки отрезать противника от границ России и прижать к морю. Не думая, что Беннигсен решится на генеральное сражение, французский император следовал за ним с главными силами по большой дороге, имея в двадцати пяти верстах от себя справа корпус Даву, а влево, верстах в двадцати, – корпус Нея, преследовавшего пруссаков Лестока; Бернадот, не получивший приказаний Наполеона, так как курьер к нему был перехвачен русскими, находился в нескольких переходах.
Лишь краткую передышку имели артиллеристы Ермолова, бывшие все эти дни в деле. Но, глядя на тридцатилетнего полковника, никто бы не приметил на его лице и тени усталости. Он снова искал самого жаркого боя. Отрываясь от воспоминаний об изнурительных арьергардных стычках, Ермолов сказал молчавшему Горскому:
– Помни, Харитоныч, суворовский наказ. Каждый воин знай свой маневр. Мы, прости Господи, не прусские куклы и, ежели нужда будет, не останемся глядеть на беду соседа…
Дружное «ура!» слева прервало его наставления. Вдоль линии русских войск медленно двигалась небольшая группа всадников. Впереди в окружении штабных офицеров ехал высокий, сутулящийся в седле Беннигсен; процессию замыкал эскадрон санкт-петербургских драгун – в касках с конскими хвостами и серых шинелях с розовыми погонами. А в середине, между трубачами и литаврщиками своего полка, полковник Дехтерев держал в руках трофейного орла.
Потом, с 1812 года, русские привыкли смотреть равнодушно на знамена Наполеона, десятками привозимые к Кутузову. Но в 1807 году исторгнутый из рук французов орел завоевателя почитался трофеем великим. Вот почему батарейцы, выстроившиеся впереди своих пушек, капитан Горский и даже Ермолов так согласно подхватили клич, и это «ура!» грозно и тяжело потекло над равниной Прейсиш-Эйлау, достигая расположения Наполеона, делавшего последние приготовления к сражению, для него неожиданному.
